От столь нежданной радости у Этьена даже закружилась голова; и он осмелел настолько, что спросил, про что именно они вели разговор с магистром Гаспардом — но Раймунд сказал ему не забивать себе голову и мальчик не стал настаивать, дабы тот вдруг случайно не передумал. Весь оставшийся день Этьен ходил, будто на крыльях — его настроение не смог испортить даже нагоняй от мастера Фернанда за испорченную одежду и невыученный урок.
После ужина, Этьен спешил в свой шатер, когда увидал Катрин — девочка прислуживала отряду Броди за длинным столом, вытащенным из стряпчей палатки. Этьен помахал девочке рукой — оглянувшись, та скорчила рожицу и высунула язык, как вдруг запнулась и уронила кувшин с вином на колени приземистому лысому мужчине.
Этьен не знал его имени, но слыхал, как прочие кликали его Лягвой, что было не мудрено: маленькая округлая голова — на которой вместо волос красовалось лишь несколько шишек — казалось, росла прямо из шеи; под узким лбом торчали выпученные глаза, а ноги были искривлены как у заправского всадника, так что ходил он всегда враскорячку. Оторвавшись от куриной ноги, Лягва разразился громкой бранью:
— Ты может под ноги себе смотреть будешь, соплячка, а не по сторонам пялиться?!
— Я не нарочно, — шмыгнула носом девочка, поднимая кувшин.
— Давай еще попереговаривайся со мной, — проворчал тот. — Потаскушка малолетняя.
Уже отойдя от стола, Катрин еле слышно пробормотала: «Сам ты урод кривоногий», но если ее слова услышал Этьен, то неудивительно, что они донеслись и до ушей Лягвы. Вылетев из-за стола и одним махом подскочив к девочке, он вцепился пятерней в ее волосы и с силой дернул на себя. Катрин взвизгнула от боли, а мужчина прошипел:
— Ты совсем что ли страха лишилась, коза малолетняя?!
— Отпусти! Отпусти! От…
Он и впрямь разжал хватку — но тут же наотмашь ударил Катрин по лицу тыльной стороной ладони. Девочка попыталась было встать, но в спину ей тут же прилетел тяжелый сапог, вновь уронив ее в пыль. Катрин кое-как поднялась на ноги — плечи ее тряслись от беззвучных рыданий, а из разбитого носа на платье упало несколько капель крови. Лягва уже занес было руку для следующего удара, как Этьен сделал шаг вперед и крикнул:
— Не смей ее трогать!
Опустив руку, мужчина оглянулся, но увидав перед собой лишь всклоченного мальчишку, громко фыркнул:
— Катись отсюда щенок, пока я тобой не занялся.
— Я — оруженосец короля… будущего, — начал было Этьен. — И вряд ли он одобрит…
— Ты — мелкий надоедливый глист, который невесть что о себе возомнил, — криво усмехнулся Лягва. — Так что вали отседа, пока я тебе уши не выкрутил.
Он сделал шаг в сторону Катрин, которая отползла чуть в сторону. Сжав зубы, Этьен вытащил из ножен меч, встал полубоком и выставил вперед лезвие — одним движением, как его и учили. Разговоры за столом тут же смолкли — солдаты отставили тарелки со стаканами и теперь с интересом наблюдали за тем, что произойдет дальше.
— Ого, да кто-то тут зубки решил показать? — Лягва сузил глаза. — Смотри, как бы тебе их не подточили, сыночка. А лучше беги к мамочке под юбку, пока не порезался.
Услыхав, как грязный рот этого недотепы марает имя его матери, Этьен тут же вспыхнул как сухой хворост.
— Сыночка? Да если б у моего папаши такая харя была, я б из утробы не вылез, — ответил он одной из любимых поговорок сержанта Госса.
На несколько мгновений наступила мертвая тишина — а после воздух разорвал такой дружный гогот, что даже птицы сорвались с ближайших деревьев и в страхе разлетелись кто куда. Если парой мгновений назад Этьен и мог понадеяться, что они разойдутся миром, то теперь, судя по всему, его ждала неплохая трепка — все лицо Лягвы пошло бордовыми пятнами, а желваки на шее, казалось, вот-вот порвут кожу.
— Ну, хорошо, молокосос, — пробормотал он, стаскивая с пояса топор. — Придется подрезать тебе язычок…
— Себе чего не подрежь, козлодой, — послышался скрипучий голос.
Скосив глаза, Этьен увидел, как из тени раскидистой яблони к ним неторопливо приближается Жинель, прихрамывая на одну ногу. Ниже Лягвы едва ли не на полголовы и старше почти вдвое он тем не менее своим появлением изрядно сбил с того спесь — мужчина нервно облизнул губы, когда Жинель встал рядом с Этьеном, небрежно положив руку на рукоять меча.
— Сначала деревенских баб по лесам гоняешь, а теперь с детьми дерешься? Неплохо, — старый воин криво ухмыльнулся, глядя на Лягву точно на муху, случайно утонувшую в кружке.
— Тебе-то чего надо старик? — огрызнулся Лягва. — Тебя это не касается.
— А вот тут ты ошибаешься, — улыбка сползла с морщинистого лица Жинеля, а меч выскользнул из ножен. — Все, к чему имеешь отношения ты или твои дружки меня касается. Или ты думаешь, мы не слышали о некой ватаге под предводительством одного бродячего рыцаря, жгущей деревни по приказу визрийцев, да ради забавы соревнующейся, кто сколько за раз чужих баб снасилует? Моя б воля, вы бы на этой яблоне рядком висели, дети вы потасканных шалав, трахари ослов, собиратели…
С каждым новым слово, что вылетало из его рта, мужчины за столом все мрачнели и, в конце концов, некоторые из них отставили в сторону кружки и встали на ноги, беря в руки оружие и напяливая шлемы. Увидав это, к Жинелю с Этьеном тут же поспешила подмога — не успел бы он сосчитать и до десяти, как друг напротив друга стояло по десятку вооруженных воинов, пока зеваки, собравшиеся вокруг, смотрели во все глаза, дабы не пропустить ни мгновения.
— Не трусь, но и на рожон не лезь, — шепнул Жинель и сплюнул на землю. — Глядишь, сегодня и проверим, как ты уроки усваивал…
Лягва сделал неуверенный шаг вперед, а Жинель перехватил меч двумя руками — как вдруг полог ближайшего шатра раскрылся и сквозь тяжелую ткань на свет выбрался сам Северин, одетый лишь в легкие холщовые штаны, развевающиеся на ветру будто парус, да высокие сапоги из грубой кожи. Возрастом он явно перевалил за четвертый десяток, и пускай живот его уже чуть свисал над поясом, но руки, бугрящиеся мышцами, походили на два бревна, а широченной груди позавидовали бы и атлеты, выступающие на ярмарках.
— Что тут происходит? — спросил он, обводя чуть не вспыхнувшую драку заспанными глазами.
— Ничего интересно, Северин. Одна мелкая сучка, — Лягва бросил уничижительный взгляд на Катрин, наблюдающую за ними из-за ближайшего дерева, — пролила на меня вино, а ее дружок вздумал мне угрожать.
— Вот как? — рыцарь поднял одну бровь и вдруг улыбнулся; широко и даже с первого взгляда почти дружелюбно, но в глазах его заплясали недобрые огоньки. Этьен вдруг подумал, что с такой улыбкой волк смотрит на овечку, которую желает задрать. — И что с того?
— Как что, Северин, — чуть растерялся Лягва, оглянувшись на приятелей в поисках поддержки, но те лишь переминались с ноги на ногу, обмениваясь быстрыми взглядами. — Ведь…
— То есть ты хочешь сказать, — Броди говорил спокойным ровным голосом, но в нем отчетливо слышалась еле скрываемая закипающая ярость, — что решил затеять драку, да не с кем-нибудь, а с королевским оруженосцем, из-за пятна на портках, да пары бранных слов? Я правильно тебя понимаю?
— Но Северин…
— Напомни, что я наказал вам делать? — рыцарь шагнул к Лягве.
— Сидеть тише воды, — пробормотал тот.
— То есть ты это все же запомнил? — Северин сделал еще один шаг, встав к нему почти вплотную.
— Да, но…
Этьен не успел и моргнуть глазом, как левая рука Броди взлетела хлыстом, а вслед за ней щелкнула правая — спустя мгновение Лягва уже скрючился на земле, держась руками за разбитое лицо. Переглянувшись, прочие воины уселись обратно за стол — и вскоре опять принялись за еду и разговоры, будто ничего и не случилось. Развернувшись, Северин молча прошел к своему шатру и скрылся внутри; Этьен же поискал глазами Катрин — но девочки и след простыл.
— Пойдем, — Жинель положил руку на плечо мальчика, увлекая за собой. Оглянувшись, тот увидал, как Лягва, сидя на земле, провожает его тяжелым взглядом, ощупывая опухшую скулу.
— А вот тебе и новый урок, — криво усмехнулся Жинель. — Притом довольно важный. Поздравляю с первым врагом — с этого дня тебе придется отрастить глаза на затылке.
— Чтобы увидеть, если тот захочет вызвать меня на бой?
— Скорее, чтобы не увидеть в ней рукоять ножа.
Глава 14
Однажды крестьянин обратился к одному из пророков: Однажды крестьянин обратился к одному из пророков:
— Скажи, о мудрейший из живущих, правда ли Он создал все в этом мире? — Скажи, о мудрейший из живущих, правда ли Он создал все в этом мире?
— Ты прав, — ответил пророк. — Ты прав, — ответил пророк.
— Так значит и Он же сотворил болезни и лекарства от них? — Так значит и Он же сотворил болезни и лекарства от них?
— Хворь ранит наше тело, а грех — душу. Мед исцелит недуг, а молитва — разум. — Хворь ранит наше тело, а грех — душу. Мед исцелит недуг, а молитва — разум.
— Но зачем же тогда нужен лекарь? — с недоумением спросил крестьянин. — Но зачем же тогда нужен лекарь? — с недоумением спросил крестьянин.
— Дабы воля Его была воплощена людскими руками. — Дабы воля Его была воплощена людскими руками.
Арраканская притчаАрраканская притча
Всюду, куда ни кинь взгляд — тьма, убаюкивающая точно мягкая перина. Матиас парил в ней будто птица на потоках воздуха одновременно и падая и взлетая. Ни тревог, ни единой мысли — лишь спокойствие и умиротворение. Точно все, что хоть как то тревожило его ранее, вдруг стало малым и незначительным, как песчинка под ногами. «Видимо это и есть царство небесное», — успел лишь подумать Моро, как вдруг темнота начала рассеиваться. Вдалеке показалась яркая точка — с каждым мгновением она все увеличивалась, приближалась, заполняя все вокруг нестерпимо ярким светом и… открыв глаза, Моро увидел деревянный резной потолок своей спальни.
Во рту стоял какой-то странный привкус, а язык — сухой и шершавый как жухлый лист — прилипал к небу. Приподняв голову, Моро огляделся — прямо по левую руку от него находился невысокий табурет, а подле на круглом столике вперемешку лежали самые разные вещи: несколько железных инструментов с крючками и лезвиями, покрытых засохшей кровью, небольшая бронзовая тарелочка с парой очищенных сваренных яиц, горсть соли, пучок едко пахнущих трав, медный графин, пара глиняных чаш и бесчисленные ряды минералов и гладких камешков.