голков глаз прыснувшие слезы и произнес:
— Великолепный рассказ, ваше величество. Не хотелось бы вас прерывать, но визит мой на самом деле вызван довольно важным делом. Не думайте, беседы с вами доставляют мне искреннее удовольствие — надеюсь, как и вам — однако у меня есть для вас довольно интересное предложение, которое, я надеюсь, вы хотя бы соблаговолите выслушать.
— Я — все внимание, — благосклонно кивнул Матиас, уже слегка охмелевший. — Не стесняйтесь, друг мой.
— Лучше я кое-что продемонстрирую.
Аль-Хайи зарылся в свою сумку, с коей не расставался, достал оттуда плотно завязанный мешочек, ссыпал его содержимое себе на ладонь и протянул ее Матиасу — приглядевшись, тот увидал какой-то черный порошок, напоминающий не то мелкий горох, не то крупную соль.
— И что же это такое? — с любопытством спросил Моро. — Очередное чудесное лекарство?
— О, нет! Намного, намного лучше. Сейчас вы смотрите на величайшее открытие этого века, — ответил Абдумаш и медленно сжал ладонь в кулак. — Не меньше сотни ученых, алхимиков и магов трудились над его созданием — величайшие умы Арракана… нет, даже всего мира! Волею судьбы я оказался знаком с одним из главных специалистов, приложивших руку к созданию сего чуда, и подумал, что было бы неплохо добыть хотя бы щепоть для своих опытов. Увы, но рецепт — да что там, каждая песчинка — охранялись как зеница ока, так что я смог вызнать лишь несколько формул, да и то неполных; и работа над воссозданием эксперимента занял у меня не один год. Признаюсь, дело оказалось труднее, чем я думал — у тех мужей были помощники, материалы и лаборатории, у меня же — только мой ум и упорство. Но мне свезло встретить вас, а вам — меня. С моим интеллектом и вашими возможностями мы сотворим то, что когда-нибудь сотрясет целый мир — причем в буквальном смысле.
Несмотря на уверенность слов Аль-Хайи и его донельзя гордый вид, Матиас не смог сдержать снисходительной улыбки.
— Песок, который покорит белый свет? Нет, я ни в коей мере не хочу обидеть ни вас, ни ваших коллег, но…
— Я вполне могу понять ваш скепсис, — Абдумаш поднялся на ноги. — Что ж, позвольте вместо слов показать вам небольшой фокус…
Аль-Хайи сделал шаг к очагу, выбросил руку в сторону пламени и тотчас отвернулся, закрыв уши руками. Жаль, что этого не сделал сам Моро — через мгновение раздался настолько оглушительный хлопок, что у него едва не лопнула голова; камин тряхнуло, осыпав с него несколько осколков, угли раскидало по всей комнате, а комнату наполнила резкая вонь.
Не успел Матиас прийти в себя, как в комнату ворвалось не меньше десятка вооруженных стражников — пока еще столько же толпилось у них за спинами. Не увидав в покоях никого, кроме как от души веселившегося иноземца и ошарашенного короля, стражники с вопросом посмотрели на Моро — думается, лишь подними он бровь, как они в то же мгновение разорвут наглеца на части; но вместо этого Матиас лишь приказал им выйти вон.
Едва за последним из них захлопнулась дверь, как Матиас обвел глазами резной потолок, под которым все еще стояла едкая пелена, и спросил:
— Что… что это было?
— Горючий порошок, или как его называют «Порох», — с улыбкой ответил Аль-Хайи, поднимая с пола упавший стул и осторожно пробуя его ножки. — Первые упоминания о нем были найдены еще пару сотен лет назад в древних скрижалях и летописях на полузабытых языках — некоторые народы владели секретом создания некой смеси, что при малейшей искре воспроизводит химический процесс, выделяющий… В общем, кинь в горшок с порохом горящую лучину — и все вокруг на несколько десятков локтей взлетит на воздух. Если верить найденным письменам, в древности сей порошок использовали как на праздниках для потехи, так и в качестве смертельного оружия. Того оружия, что может поставить на колени самого грозного врага. Представьте, что если поджечь бочку с этим порошком и запустить его во вражеский строй или крепостную стену?..
— И вы сможете создать подобное чудо? — выдохнул Матиас, не веря своим ушам. — Своими руками?
— Да, но… — Абдумаш задумчиво почесал нос. — Признаюсь — процесс это затратный и трудоемкий. То, что я показал — лишь жалкое подобие, для нахождения верной формулы понадобится время… и золото. А уж для постоянного производства нужны лаборатории, инструменты, люди, материалы…
— Вы получите все, что нужно, — прервал его Матиас. — И даже сверх того. За одну горсть этого… как вы его назвали? пороха? вы получите две… нет, три, четыре меры золота и драгоценных камней! Боги, да вы станете самым богатым человеком во всем королевстве. Когда вы сможете приступить к работе?
— Хм, дайте подумать… Итак, для начала мне потребуется помещение. Лучше всего какое-нибудь сухое и темное место, желательно такое, куда случайно не заглянет посторонний человек…
Аль-Хайи устроился поудобнее и начал неторопливо рассуждать вслух, изредка прерываясь на расчеты; Моро же лишь рассеянно кивал, продолжая точно очарованный глядеть на угли и бревна, разлетевшиеся по всему полу. Но в его глазах то были не куски сожженного дерева — он видел орды визрийцев, что сметет божественный огонь.
Огонь мести.
Глава 15
А я пойду на эшафот, А я пойду на эшафот,
Пущусь в последний пляс. Пущусь в последний пляс.
Пускай глядит честной народ, Пускай глядит честной народ,
Над пляскою смеясь! Над пляскою смеясь!
Я не работал в жизни дня, Я не работал в жизни дня,
Не пахарь, не кузнец. Не пахарь, не кузнец.
Я воровал из кошеля, Я воровал из кошеля,
Но мне пришел конец. Но мне пришел конец.
Мой лучший друг теперь — палач, Мой лучший друг теперь — палач,
Подруга же — петля. Подруга же — петля.
Эй, бабы, прекращайте плач! Эй, бабы, прекращайте плач!
Ведь это жизнь моя… Ведь это жизнь моя… Ведь это жизнь моя…
Бретен Трубадур, «Баллада идущего на казнь» Бретен Трубадур, «Баллада идущего на казнь» Бретен Трубадур, «Баллада идущего на казнь»
Сидя в затхлой сырой камере (к слову сказать, уже второй раз за последние дни) Стефан долго размышлял, силясь понять — а когда собственно вся его жизнь покатилась прямиком в бездну? Когда тот типчик с кастрюлей на башке увидал кровь на его рубахе? Или когда они согласились отправиться в тот проклятый замок, соблазнившись кругленькой суммой? А может вообще стоило послать к бесам бордель и просто напиться до беспамятства? Глядишь, сейчас бы сидели под теплой крышей, потягивая мед, а не ждали, пока на их шеи накинут льняные воротники… Нет, решил Стефан, если уж начинать раскапывать всю ту гору дерьма, завалившую его с головой, то брать стоит куда раньше.
Он не любил жаловаться, но признаться, жизнь у него не задалась с самого начала: его папаша — невысокий мужик с вечно помятой мордой и оченна дурным нравом — в собственному дому бывал меньше чем в харчевнях да тавернах, тем более что одна из них была почти что в десяти шагах от их жилья, а женевской похлебке предпочитал чего покрепче, так что все монеты, которые приходили к нему в карман со случайных заработков или воровства тут же утопали на дне кружки.
А как-то поздним вечером он и вовсе сгинул с концами — то ли решил рвануть за счастьем куда подальше, то ли словил ребрами нож в какой-нибудь кабацкой драке, но с того дня ни Стефан, ни его мать главу семейства больше не видали. Но не сказать, чтобы кто-то из них сильно расстроился — хоть ростком Ланс и не вышел, но вот буйства в нем хватало на десятерых верзил, а любому слову он предпочитал старый добрый кулак в морду, в чем Стефан успел убедиться в довольно юном возрасте.
Не успели они с матерью вздохнуть спокойно, как в одну из плутовских ночей — ну, это такая ночь, когда луна невольно становилась подельником каждому вору, прячась за тучами — в корчме на их улице вспыхнула очередная яростная свалка. То ли какой-то хмырь залил глаза и залапал чужую девку, то ли какой-то типчик перепутал и плюнул в не тот стакан, но уже к полуночи прямо из окна в грязь полетел изувеченный бедолага с пробитым черепом. Но бедолага оказался не простым забулдыгой, а довольно важной шишкой — крупным цеховым, невесть что забывшим в трущобах — и не успел покойничек остыть, как вокруг него собралась толпа хмурых мужей с дубинами, ножами да факелами. Разговор с завсегдатаями таверны видать не заладился, так как вскоре квартал наполнили крики, вопли, звон битой посуды и треск дерева, а к утру от корчмы остались лишь черные остовы; и так уж вышло, что огонь заодно прихватил и нескольких хибар поблизости, в том числе и ту, где жили Стефан с матушкой, кои едва успели унести ноги да сохранить свои скудные пожитки.
В общем, к ближайшей зиме, дабы не помереть от холода на улице, им пришлось податься на запад — в деревню к двоюродному дяде матери Стефана. Тот хоть и был весьма зажиточным селюком — в хозяйстве у него были не только свиньи, но и утки, козы, пара коров и несколько ульев с пчелами — но жаден был как сотня святош, следя вместе со своей женушкой (премерзкой косоглазой бабой) как бы их дражайшие родственнички вдруг случайно не съели лишний кусок сыра.
Стефану тут же всучили в руки вилы и мотыгу — и вот последующие пару лет он только и делал, что полол, сеял, перебирал зерно, кормил птиц, доил коров, убирал навоз… Признаться, он уже было и привык к каждодневной рутине, но казалось злой рок идет за ним по пятами — одной весной по всей округе прокатилась оспа, забрав чуть ли не половину жителей, в том числе и его мать. К слову — ни двоюродный дядя, ни его жинка даже не чихнули («Зараза к заразе не прилипает», — думал потом Стефан), а не успел он сам подняться с постели, как вновь оказался в сарае с вилами в руках. Сложно сказать, когда он понял, что сполна сыт деревенской жизнью — но дождавшись глубокой ночи, он выждал, пока вся семейка уснет, выскользнул из дома и уже через час вел под уздцы кобылку дяди (заодно прихватив с собой его кошель).