— Вы способны пережить это. Повремените с отставкой. Вы слишком поспешили — И его голос, полный сострадания, звучал очень правдиво.
Позвонил Эндрю.
— Бумаги следуют обычным порядком. Рядом с твоим домом около десятка журналистов и фоторепортеров. Они скоро будут в Хартли и тогда, вероятно, узнают, где ты сейчас.
— Что, если я попрошу Эдварда запереть ворота в Хартли?
— Идеально.
— На что я могу рассчитывать?
— Полный порядок. Центральные газеты сконцентрируют внимание на твоей карьере и отставке. Правда, газета Мартина непременно напишет о трагедии, случившейся прямо перед свадьбой. Со множеством намеков. Они не нашли тебя, случайно, обнаженным? Другие будут говорить весьма уклончиво. Только что не называя тебя убийцей. Ты и Анна появитесь на первой странице «Новостей». Будут подразумеваться… ну, как бы это сказать, сексуальные игры, что ли. О, Боже! Впрочем, все равно как, я предупреждаю тебя. Они распнут тебя.
— Как долго это может продолжаться?
— В конце концов, разумеется, отзвучит. Анна исчезла. После похорон разговоры поутихнут. Правда, и дальше пресса будет наблюдать за ходом следствия.
— Да, скорее всего.
— Другим углом, под которым каждая сука захочет рассмотреть эту историю, будет твой брак. Действительно ли вы с Ингрид были вместе? Состоится ли развод? Журналистское расследование для улучшения общества, ты знаешь, что это такое.
— Итак, от недели до десяти дней?
— Да, около того.
— И до конца моей жизни! Эндрю, мне нужно будет поговорить с тобой об очень многих вещах, но после похорон.
— Я могу что-нибудь сделать до того?
— Нет. Я благодарен тебе за все то, что ты уже сделал. Боюсь, я должен сейчас уйти. Мне необходимо привести в порядок множество дел.
Совершенно отчужденно я договаривался о похоронах моего сына в Хартли. С помощью Эдварда приблизился день, когда Мартин навсегда будет потерян для нас. Потом я еще раз говорил с матерью Анны. Она решила, что будет лучше, если она не посетит похороны. Мы попрощались.
Эдвард поручил кому-то доставить меня в его хозяйство. Поздней ночью я отправился в Хартли.
Под впечатлением смерти призрачные тени деревьев вдоль дороги вызывали ужас. Боль от потери Мартина была равна страстной тоске по ней. Имя, которое мой внутренний голос постоянно выкрикивал, было Анна, Анна, Анна. Но слезы, которые я ронял, были о нем.
36
Мы тихо и спокойно прожили следующий день, казавшийся таким обычным. Ели, выпивали, гуляли, купались. Мы занимали себя этими нормальными действиями, отдавая им куда больше времени и внимания, чем обычно, превращая их в ритуал. Сочли возможным готовиться к церковному обряду и похоронам урывками, выдерживая короткие натиски звонков и встреч. У Эдварда были две параллельные линии, и главный телефон был отключен.
Уставшие, запыленные, в конце подъездной аллеи маячили с камерами мужчины и интересные молодые женщины. Пресса. Я почувствовал озлобление. Кроме всего прочего, мой сын был одним из них. И Анна тоже, без сомнения, топталась бы около дома, чтобы позднее подробно описать отстраненные лица скорбящих. И так, между прочим, между повседневными делами, вечные истины пробиваются к умам ее читателей.
На следующее утро в блестящем черном кабриолете мы проследовали мимо утомленных регистраторов нашей короткой истории, они находились в полнейшем шоке из-за того, что потерпели явную неудачу и с фоторепортажами, и с личными интервью. Щелчки и вспышки камер, вопросы, едва пробивавшиеся, несмотря на усилия журналистов, сквозь стекло, казались такой же неотъемлемой частью смертного ритуала, как капеллан.
Наша маленькая семья и черный хор вокруг могилы стали свидетелями невозможного. Похороны Мартина. В этой мрачной сцене я вообразил Анну. Я представил ее стоящей возле могилы, всю в белом. Невероятно белоснежную. И она бросает охапку алых роз в открытую могилу. Шипы ранят ее руки, и капли крови попадают на землю и на белое, такое белое, ее платье. Белая. Белоснежная. На секунду все было смыто белым светом. И видение пропало. Мы поспешили в наш черный экипаж, покативший в Хартли.
Той ночью Ингрид сидела со мной в кабинете Эдварда. Двое людей, до смерти усталых.
— Я не хочу жить с тобой, — сказала она — Никогда.
— Что ты собираешься делать?
— На несколько месяцев уеду в Италию. Артур Мендельсон предложил мне свое жилье в римском пригороде. Я просила Салли поехать со мной на месяц. Джонатан сможет прилететь, навестить ее там. После, вероятно, они поселятся вместе в Лондоне.
— Я понимаю. Они хороши друг для друга. А потом?
— Я думаю жить в Хартли. Может, со временем сниму небольшую квартиру в Лондоне. Я попрошу Пауля Пэнтена связаться с Эндрю и устроить все необходимое.
— Я сам буду говорить с Эндрю.
— О другом?
— Да.
— Пройдет еще один день, и я хотела бы больше с тобой никогда не сталкиваться. Уверенность в этом помогла бы мне. Я хочу сказать, ты должен принести мне эту жертву. Свадьба Салли… любые другие семейные случай… вроде похорон. — Она жестоко рассмеялась.
— Даю тебе слово.
— Ты понял?
— Да.
— Той ночью, той странной ночью, когда ты повторял: «Отдай его мне. Отдай его мне», — ужасная, чудовищная ярость оставила меня. Она перешла к тебе. Я хочу выбросить это из моей жизни навсегда. Ты должен забрать это с собой и уйти.
— Смогу я иногда видеться с Салли?
— Конечно. Но попроси ее не говорить мне об этом.
— Я попрошу.
— Я не спрашиваю о твоих планах. Держи их в тайне от меня.
— Хорошо.
— Мне кажется, ты никогда не любил меня.
— Нет.
— Где-то в глубине души я знала это. Но я думала, что нас обоих устраивает эта ситуация.
— Да. О да… было очень хорошо.
— Нам отомстила любовь, как ты думаешь? Это ее урок? И он не обманет.
— Возможно.
— Я хочу тоже найти такого рода любовь.
Я сохранял молчание.
Она снова заговорила.
— Ты прав, сомнительно, что такое когда-нибудь произойдет. Это слишком жестоко для меня. Я побоялась бы. Ты мне очень нравился. По-своему я любила тебя. Не думаю, что ты замечал, насколько сильно. — Она печально улыбнулась. — Вся моя прежняя жизнь похоронена с Мартином. В Хартли я начну искать мой собственный путь, так долго, как…
— Я вне твоей жизни.
— Да. Какая усталость. Странно, но, кажется, я смогу уснуть. А ты?
— Я еще немного здесь посижу, собираюсь поговорить с Салли. И с Эдвардом. Затем уеду.
Я смотрел на нее, пока она шла к двери, ее тело переполняла боль. Она обернулась, и на ее губах мелькнула улыбка.
— Прощай. Это может прозвучать слишком жестоко, но как жаль, что ты не умер в какой-нибудь аварии, например, в прошлом году.
— Я не согласен, что моя трагедия в этом. Прощай, Ингрид.
Она закрыла за собой дверь.
Через некоторое время я тоже покинул комнату. За кофе я со слезами вглядывался в непонимающие глаза Эдварда и Салли, я вырезал себя из их жизни, как язву из тела. Серебряной нитью слов я пытался зашить рану.
37
— У меня есть почта из Хэмпстеда.
На проводе был Эндрю.
— Хочешь, я пошлю тебе ее на квартиру Эдварда?
— Эндрю, мне необходимо поговорить с тобой о будущем. Ты можешь приехать ко мне?
— Я буду во второй половине дня, около четырех.
— О'кей.
Он дал мне в руки большой коричневый пакет с письмами.
— Все мне?
— Нет. Несколько для Ингрид, несколько для Салли.
— Ты сможешь отослать их в Хартли?
— Там могут быть… Ну, в общем… причудливые письма.
— Что ты имеешь в виду?
— Давай-ка осторожно вскроем каждое и проглядим.
Мы вскрыли наугад несколько конвертов, выглядевших довольно странно. Но в них не оказалось ничего ужасного. Это были совсем обычные почтовые открытки, платежные ведомости и разное другое.
— Остальные выглядят нормально, — произнес я, — можно посылать в Хартли.
— Ты увидишься с Ингрид в ближайшие дни? — Он взглянул на меня, но быстро отвел взгляд.
— Эндрю, мы с Ингрид никогда больше не будем вместе, никогда. Я хочу, чтобы ты связался с Паулем Пэнтеном и помог с устройством. Мы оба богаты. Я полагаю, она должна иметь все, что у нее было в прежней жизни. Хэмпстед, картины, словом, все. Еще нужно было бы встретиться с Джонсоном из арбитражного суда, чтобы сделать заявление о делах, мы можем согласиться на все финансовые условия; Салли, конечно, останется ее трастовый фонд.
— И фонд Мартина… теперь. Я сожалею, но это финансовый разговор.
— Ничего. Ты прав. Деньги автоматически должны перейти к ней, если Мартин умер, не имея семьи. Эндрю, мне нужно несколько дней, чтобы обдумать собственное будущее. Мы можем назначить встречу на пятницу?
— Без сомнения — Он продолжал разглядывать письма. Одновременно мы заметили одно из Франции.
— Ну а сейчас я пойду. Встретимся в пятницу. Я начну все дела.
— Эндрю, я тебе чрезвычайно благодарен. У тебя нет никаких рекомендаций? Может быть, советов?
— Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы пытаться советовать. Или слишком мало. До пятницы. — Он ушел. Я взял письмо из Франции. Оно было от Питера.
«У меня есть для вас письмо от Анны. Она настаивала, чтобы я вручил его вам лично. Не могли бы вы мне позвонить? Мы обсудим, как мне удобней выполнить это поручение». Больше ничего не было. Я немедленно позвонил.
— Где Анна?
— Я не знаю.
— Не могу в это поверить.
Он вздохнул.
— Пожалуйста, поймите, верите вы или нет, мне абсолютно безразлично.
— Виноват. Когда она уехала?
— В день похорон Мартина.
— Как она узнала дату?
— Мой Бог! Может, это вам тяжело, но все английские газеты были полны этим.
— Куда она поехала? — Он ничего не ответил. — Я не спрашиваю вас, где она сейчас, мне нужно знать, куда она поехала в тот день.
— Она уехала, мой друг, навестить могилу своего брата.
На мгновение я ослеп от яркого белого света шока.