Я пожала плечами:
— По-моему, каждый герой хорош в свое время. Сейчас должны быть какие-то другие герои.
— Ну и какой же он, этот ваш современный герой? Может, это те, кто идут на митинги и протестуют против атомной бомбы?
— Послушайте, вы пьяны, — спросила вдруг я, — или говорите это из вредности?
Он опустился в кресло, и выражение его лица вдруг стало усталым.
— Пьян? Ну нет. Я редко напиваюсь, и делаю это только с друзьями, которые не желают мне зла. Вернее, с хорошими приятелями. Едва ли у меня есть настоящие друзья… Из вредности? Пожалуй, я довольно вредный человек. Надо быть вредным, чтобы пить виски наедине с собой, вместо того чтобы попивать дешевый херес в этой «гостиной» с помешанной старухой. Впрочем, поскольку я ей, по ее мнению, не ровня, как и большинство людей, меня и туда приглашают нечасто.
— Но тогда зачем вы здесь? И кто вы на самом деле?
— Вы хотите это знать? — спросил он насмешливо. — Это слишком долгая история для той, которая приехала на одну ночь.
— Да успокойтесь вы. — Я снова отхлебнула виски. — Разве мы с вами оба не Шериданы? Насколько я понимаю, их осталось немного.
— Леди Мод, кажется, тоже так думает. Мой отец был четвероюродным братом ее мужа. Вряд ли они даже встречались. Когда ее муж Чарльз умер, леди Мод стала управлять стеклодельным заводом через управляющего. К тому времени это ремесло в Ирландии стало давать меньше дохода, хотя оно и раньше не было процветающим. Когда несколько лет назад умер управляющий, завод почти не существовал. Шериданы прежде были великими стеклоделами и отличными бойцами, обстановка в Ирландии была такова, что многое работало против них. Наверно, вы об этом не знаете, но даже лет десять назад вести любой бизнес в Ирландии значило вести постоянную войну. Но стеклоделие Шериданов продолжало существовать. Мы всегда были не из тех, кто сдается. Надеюсь, я не буду последним в истории Шериданов.
— А что, теперь она близится к концу?
Он пожал плечами:
— Что-то, похоже, должно случиться. Нужны новые капиталовложения и новые идеи, а на это требуются деньги. Завод надо перестраивать. Стеклоделие мало изменилось за века — эта область ручного труда допускает лишь небольшую механизацию. Но и то, что есть, надо чинить. Мастера стареют, а учеников у них нет. В Англии можно заработать лучше. Наше стеклоделие умирает… — Он повертел головой, словно хотел избавиться от хандры.
— А сами вы кто — финансист или стеклодел?
— Я здесь потому, что я — Шеридан. Леди Мод — традиционалистка, даже когда это касается тех, кто ниже рангом. Пока я не стал совсем взрослым, я и не бывал на заводе — он мало меня интересовал. Потом, с ростом мастерства Ватерфордов, мы потеряли остатки былой славы. Из стеклоделов в Ирландии сейчас знают только Ватерфордов. Я появился на заводе тогда, когда старая леди притащила меня сюда четыре года назад.
— Каким образом? — Заметив, что у него кончились сигареты, я предложила ему свои.
Он закурил, поблагодарил кивком и продолжал:
— У меня не было ни денег, ни амбиций. В Ирландии у меня нет никого, кроме матери-вдовы, но мы не живем вместе. Я жил в Канаде, когда леди Мод пригласила меня сюда. Там я был помощником менеджера во второстепенном промтоварном магазине, и на что-то рассчитывать особенно было нечего, а здесь, как я думал, можно было заработать. Я согласился. Она оплатила мой переезд. К тому же я скучал по родине. Но когда возвратился, то сам удивился, отчего я скучал по этим местам. Когда я обосновался здесь, то понял, что мне следовало ехать куда угодно, только не сюда. — Он опять помрачнел, вспомнив о своих несбывшихся надеждах, и на мгновение как будто забыл обо мне, продолжая рассказ по инерции, из желания выговориться. — Завод тогда уже был в упадке, и я не зал, что именно делать, хотя старая леди была уверена, что я знаю это просто потому, что я Шеридан. Мирмаунт вы сами видели — он давно нуждается в ремонте. А ферма — это просто смех: несколько коров и овечек и истощенная земля. Для старой леди ферма — только лужайка вокруг Мирмаунта, а Мирмаунт — только склад мебели, приобретенной в надежде, что она когда-то вернет замок Тирелей и расставит все это там.
Я невольно задумалась о судьбе одинокой женщины, у которой нет ни мужа, ни детей, ни фамильного имения и которая коллекционирует мебель для дома, где явно не будет жить. Кажется, я начала понимать причину ее помешательства.
— Но почему же вы остались? — спросила я.
— А что мне было делать и куда было ехать, ничего не имея? Леди Мод, не то что пообещала, но намекнула, что я могу стать наследником. Свою дочь она лишила наследства (у нас многие думают, что Бланш погибла в Лондоне во время бомбежек), а других прямых наследников у нее не было. Я остался и не жалел сил, чтобы поддерживать завод еще несколько лет, ради надежды на будущее… Теперь все изменилось…
— Что изменилось? — спросила я, хотя, увы, уже знала ответ.
— Появились вы. Она никогда мне не говорила, что у нее есть внучка.
— А какая разница? Я завтра уеду, и мне ничего здесь не надо.
— Не считайте меня наивным. Приехав сюда, вы уже заявили о своих правах. А для этой старой сумасшедшей леди внучка Тирелей значит больше, чем все остальное.
— Я же сказала, что здесь не останусь.
— Это вы так говорите. — Он горько улыбнулся. — Мне вообще не везет — я везде оказываюсь не вовремя. Пусть даже вы сейчас уедете. Она-то теперь будет рассчитывать на вас, будет думать, что вы вернетесь. И есть ведь завещание. Никто не знает, что там написано. А теперь она может изменить его.
— Она его не изменит.
— А может, его и менять не надо. Может, она всегда верила, что вы еще вернетесь, и написала его в вашу пользу.
— Ну что за вздор вы говорите! Я сразу уеду, и мой приезд ничего не меняет.
— Я надеюсь, что так оно и будет. Так было бы лучше для нас обоих. Давайте еще выпьем и будем делать вид, что ваш приезд не разрушил всего, что я сделал за четыре года. Не знаю, что лучше — пить одному или пить с врагом.
Он налил виски, а я, глядя на каллоденскую чашу на его столе, снова вспомнила все, что со мной произошло с момента первой встречи с Бренданом Кэроллом. Он привез ее домой, но хотел, чтобы я, последовав за ней сюда, увидела этот дом отчаяния и безумия. Итак, я здесь, но никто не верит, что я завтра утром уеду.
Мы ужинали в комнате, окна которой выходили в запущенный сад. Нас обслуживала рыжеволосая служанка по имени Энни, одетая в такой же твидовый костюм, как и вся прислуга в Мирмаунте. Взгляд ее выражал живое любопытство. Леди Мод обратила внимание на этикетку на бутылке вина, которое Коннор разливал по бокалам из хрусталя Шериданов.
— «Нюи Сен Жорж»? Откуда оно?
— Я купил его в Клонкате. Ваш погреб давно пуст, леди Мод.
— Но это не из…
— Не из денег на хозяйство. Мой личный дар мисс д'Арси.
— Молодым девушкам не нужны крепкие напитки.
Пригубив вино, я сказала:
— Мне двадцать три года.
Леди Мод огляделась, нет ли кого из прислуги поблизости, но Энни вышла.
— Я не считала нужным напоминать вам, что эти люди склонны к сплетням и слухам, — заметила она.
— Что бы это должно означать? — с недоумением спросил Коннор.
— Леди Мод хотела сказать, — отвечала я, — что каждый, если захочет, сможет высчитать, что я родилась прежде, чем моя мать вышла замуж за Эжена д'Арси.
— А, теперь понимаю. — Он бросил изумленный взгляд на старую леди. — До чего же вы, однако, злопамятны, что беспокоитесь о подобных вещах. Вы опасаетесь, что последняя в роду Тирелей могла быть внебрачной дочерью. Так вот почему вы никогда не говорили о вашей внучке! Вы здесь сидели в одиночестве все эти годы… Боже, что за абсурд, уму непостижимо!
— Успокойтесь, Коннор Шеридан. Что вы можете знать о прошедших годах! Не вы же их прожили. Где вам понять, какую боль причинила мне Бланш! Мои внуки могли расти здесь, рожденные, как им положено, и учиться всему, чему им положено. Вместо этого…
— Я думаю, — снова вмешался Коннор, — вам следует извиниться перед Морой.
— Я никогда не получала извинений от ее матери.
Она резко оборвала разговор и позвонила в колокольчик. Тут же явилась Энни, чтобы унести посуду. Нам принесли фруктовый пирог, такой же твердый, как давешние бутерброды. Мне было не до еды. Я сидела между двумя врагами и понимала, что один из них взялся меня защищать, только чтобы позлить леди Мод. Пытаясь откусить кусок пирога, нечаянно уронила его на платье. Леди Мод посмотрела на меня так, словно ничего другого и не ожидала. Вскоре она поднялась из-за стола и сказала:
— Можете передать Энни, что кофе мне не нужен.
Коннор открыл перед ней дверь, затем снова закрыл, когда она удалилась.
— Вы видите? — заговорил он. — Она не хотела оставаться, но заставила себя сидеть с нами. Пока не был съеден приличный кусок пирога, чтобы Энни не рассказана всем в округе, что мы поссорились за столом при первой же встрече. При этом она считает, что вся прислуга должна ей верно служить просто из чувства долга, и не чувствует никакой благодарности за все, что делает та же Энни.
— Леди Мод выглядит нездоровой.
— Она всегда так выглядит. Ей уже под семьдесят, и она ничего не ест. Но еда в этом доме вообще мало кому идет впрок.
— Зачем же тогда вы здесь?
Он пожал плечами:
— Потому что это обходится дешево. Потому что я могу присмотреть за ней и удержать иногда от еще больших глупостей. Наконец, потому, что она старая и не в себе. — Он пристально посмотрел на меня, и я поняла, чего он не договорил: чтобы этот дом достался ему.
Вошла Энни, и Коннор сообщил ей, что кофе не нужен леди Мод.
— А вам сегодня больше ничего не нужно? — спросила она.
— Не нужно. Доброй ночи, Энни.
— Доброй ночи, мистер Коннор. Доброй ночи, мисс Мора.
— Доброй ночи, — ответила я.
Это ее формальное приветствие почему-то было мне приятно. Коннор между тем зажег свечи в канделябре. На столе стоял поднос с вином и сыром. Он предложил мне выпить вина, и я согласилась. Мы стояли в освещенной свечами комнате, которая от этого казалась таинственной, и впервые, с тех пор как приехала в этот дом, я немного расслабилась. Потрогав рукой один из канделябров, я спросила: