— Я провожу тебя до долины, — решительно сказала Элен.
Она сейчас была совсем такой же, какой Гаспар впервые увидел ее в Ломенвале. Светлые глаза вспыхнули прежним ангельски-непреклонным огнем.
— Ты пойдешь с нами, Теодюль? — спросил Гаспар.
— Нет, — покачал головой Теодюль, — я не пойду с вами.
Ему лучше вернуться сразу на ферму, объяснил он, связаться по телефону с отцом и сказать, что они пробрались в киногородок просто так, из любопытства или на спор. А чтобы окончательно успокоить отца, он добавит, что Гаспар уже сел в поезд.
— А про Элен что ты скажешь7
— Да ничего — ведь Элен к вечеру вернется в замок. Бй никто и слова не посмеет сказать.
— Конечно, я вернусь к вечеру, — подтвердила Элен.
Они пошли через лес, который в этом месте несколько поредел, и вскоре увидели дорогу. Сориентироваться было нетрудно: они стояли на гребне холма, откуда открывался вид на равнину и на Шеми. Дорога проходила прямо по гребню. Элен и Гаспар простились с Теодюлем, и тот свернул на север, а они — на юг. Теперь им надо было на первой же развилке взять влево, чтобы спуститься в долину по тропе, вьющейся между холмами. Хотя столько интересных событий произошло за последние часы, оба почему-то были уверены, что больше никаких приключений не предвидится. Гаспар и Элен шли не спеша, изредка перекидываясь короткими фразами.
— Когда выйдем на шоссе, я с тобой попрощаюсь, — сказала Элен.
Часа три они шагали в низине, потом поднялись на холм и остановились у крутого склона. Уходящий вдаль лес пересекала голубая полоса реки и серая — асфальтированной дороги. Прямо под ногами у них лежал обломок скалы — гранитная плита, гладкая, темная, как оборотная сторона зеркала. Из трещин в камне пробивались пучки вереска. Пришлось сделать большой крюк, чтобы обойти скалу. Спустившись, Гаспар и Элен долго смотрели на нее снизу — черную с розовыми разводами под ослепительно голубым небом. Элен сказала:
— Мне все кажется, будто мой край где-то совсем близко и я вот-вот встречу мамочку Женни.
Гаспар ничего не ответил. Сейчас они выйдут на дорогу, а оттуда рукой подать и до шоссе. Где тут встретить мамочку Женни?
Но послушайте, что было дальше...
* * *
В это утро Никлас и его мальчики, спускаясь по склону к Маасу, увидели, что их лошадь тяжело дышит и еле тащится. Правда, старая кобыла послушно шла в оглоблях, превозмогая усталость, да и путь предстоял недальний. Но откос был крутой, а дорога плохо замощена. Копыта лошади то и дело оскальзывались на камнях. Никлас остановил бричку на повороте, где дорога расширялась, а склон был чуть более пологим, и, пока лошадь отдыхала, пошел взглянуть, долго ли им еще спускаться по крутизне. О том, чтобы распрячь лошадь и спустить бричку самим, нечего было и думать: Никласу одному не справиться, а у Жерома с Людовиком еще силенок маловато, чтобы помочь ему в этом деле. Вернувшись, Никлас сообщил им, что метров через триста дорога выходит на поляну, а оттуда есть пологий спуск. Уже слышно было, как гудят баржи на Маасе. С величайшей осторожностью, поддерживая лошадь под уздцы, они двинулись дальше.
Уже была преодолена треть пути и за деревьями виднелась поляна, как вдруг нога лошади поскользнулась на скрытом травой обломке скалы. Кобыла тяжело рухнула наземь. На этот раз пришлось ее распрячь, и все трое общими усилиями с трудом вытащили бричку, застрявшую между двумя деревьями. Было ясно, что лошадь сломала ногу. Бока ее тяжело вздымались и опускались, она хрипела.
— Теперь ее осталось только прикончить, — печально вздохнул Никлас.
Жером и Людовик обнимали и гладили старую кобылу, а Никлас между тем отправился пешком в ближайшую деревню в надежде отыскать ветеринара. Он хотел все же удостовериться, что надежды не осталось никакой. Через час приехал на своей машине ветеринар и подтвердил, что лошади уже ничем не поможешь и жить ей осталось недолго. Тогда Никлас уехал вместе с ним, чтобы добраться до живодерни. Все это заняло довольно много времени; Никласу пришлось еще вести переговоры по телефону. Наконец прибыл грузовик с двумя рабочими, и Никлас помог им загрузить лошадь в кузов. На душе у него было тяжело, и он только порадовался, что Людовика с Жеромом нет поблизости. Подъезжая на грузовике, он не увидел их у брички и решил, что мальчики пошли прогуляться в лес. Когда машина уехала, Никлас окликнул их, но мальчики не отозвались.
Он даже не встревожился. Все его мысли занимала теперь одна забота: где взять новую лошадь? Однако, прождав с четверть часа, Никлас решил пойти поискать сыновей. С какой стати Людовику и Жерому вздумалось гулять в такой момент? Было уже два часа пополудни.
Никлас сделал довольно большой круг по лесу, стараясь не слишком удаляться от брички. Время от времени он аукал и звал сыновей, но те по-прежнему не откликались. Прошло еще полчаса, и вдруг он услышал в чаще стук копыт — от этого звука у него зашлось сердце. Даже еще ничего не видя, Никлас сразу подумал о пегой лошади. Несколько бесконечно долгих минут он ждал, не решаясь шелохнуться. Снова наступила тишина. Потом до него донеслись голоса Жерома и Людовика, которые звали его, и он увидел сыновей сквозь переплетение веток.
— Быстрее! — кричал Людовик. — “Она” слева!
Никлас обернулся. Пегая лошадь бежала прямо на него, но шагах в двадцати остановилась. Он тихонько пошел к ней. Лошадь стояла спокойно, даже не вздрагивая, словно ждала. Еще не веря своим глазам, Никлас протянул руку и удивился, как этот горячий и капризный скакун дал погладить себя по холке. Тут подошли Жером и Людовик.
— Она сама вышла на дорогу, — рассказывал Жером. — Мы ее погладили, а потом она убежала. Остановилась подальше, подождала нас, мы погладили ее еще, а она опять ускакала.
— Принеси-ка веревку из брички, — сказал Никлас. — Попробуем ее поймать — что мы теряем?
Лошади, казалось, очень нравилась ласка огрубелой руки Никласа. Прибежал Жером с веревкой; Никлас набросил ее лошади на шею, а та и не думала сопротивляться. Это было просто невероятно: они отвели присмиревшую лошадь к бричке, поставили ее между оглоблями. Она спокойно дала себя запрячь. Только шоры ей так и не удалось надеть. Когда дело было сделано, Никлас сказал:
— Вот это удача так удача. Я все думал об этой лошадке. Мы, конечно, попытаемся найти ее хозяина, но, пока он не отыщется, можем ехать дальше.
Никлас и мальчики, еще взбудораженные событиями дня, на этот раз спустились с холма без происшествий. Добравшись до поляны, все уселись в бричку. Никлас взял вожжи. Пегая лошадь шла в оглоблях на удивление послушно. Вскоре они увидели впереди развилку. Одна из дорог уходила вправо, но, чтобы добраться до Мааса, нужно было ехать прямо.
— По-моему, — говорил Никлас, — эта лошадь многому обучена. Она может так же отлично скакать под верховым, как и бежать в упряжке. Одно знаю — ее надо брать лаской, а я, наверно, похож на ее прежнего хозяина. Вот она меня и слушается, хоть норов у нее будь здоров.
Как раз когда Никлас заканчивал свою речь, они подъехали к развилке. Казалось бы, чего проще для лошади — бежать прямо? Но она вдруг рванулась и свернула на дорогу, уходившую вправо. Никлас изо всех сил натягивал вожжи, пытаясь заставить ее повернуть. Но лошадь упиралась, била копытами и ухитрилась пробежать по новой дороге уже с пол сотни метров.
— Я сейчас спрыгну, — сказал Никлас.
— Осторожней! — закричал Людовик.
Воспользовавшись тем, что Никлас чуть ослабил вожжи, лошадь припустила во всю прыть. Сперва она бежала быстрой рысью, и Никлас, как ни старался, уже не мог сладить с ней, а потом понесла, да так, что старую бричку качало, будто корабль в шторм.
По счастью, дорога была пустынна. Им встретились только два велосипедиста, которые едва успели съехать на обочину. Дорога шла по косогору, потом начались овраги: вверх — вниз. Чудо, что бричка еще не перевернулась.
— Подождем, — тихонько пробормотал Никлас. — Она скоро успокоится.
В пегую лошадь словно бес вселился. Бока ее покрылись пеной. На новой развилке, где дорога спускалась в долину, лошадь почему-то свернула на первую попавшуюся, плохо замощенную дорожку. Здесь ей пришлось чуть умерить свою прыть, но все же она бежала еще слишком резво, чтобы Никлас и мальчики могли спрыгнуть на ходу. Да и как было оставить бричку с инструментами и всеми пожитками. Колеса так подскакивали на ухабах, что старые оси могли не выдержать в любой момент. Испуганным пассажирам приходилось изо всех сил цепляться за скамьи. Они едва замечали места, по которым проносилась бричка. Сменяли друг друга заросли вереска и дрока, высокие деревья и мелколесье. Так прошло часа два. Лошадь сворачивала куда ей вздумается, то резво взбегала на холмы, то спускалась в тенистые ложбины.
— Взбесилась, — бормотал Никлас себе под
нос.
Они мчались над крутым обрывом; между стволами росших вдоль дороги вязов далеко внизу был виден Маас. Дорога здесь была такая неровная, что бричка опасно накренилась. Лошадь замедлила бег и перешла на мелкую рысь. Но тут как на грех колесо попало в рытвину, и бричка опрокинулась. Резкий толчок бросил Никл аса и мальчиков на брезентовую крышу. Лошадь рухнула на колени — она упала бы навзничь, если бы не оглобли. Жером первым выбрался из-под груды свалившихся на них вещей; он высунулся из брички и вдруг закричал:
— Элен и Гаспар! Смотрите, это Элен, она идет с Гаспаром по дороге! Вон они!
* * *
Элен и Гаспар уже бежали к бричке. Узнав Никласа и его сыновей, которые пошли им навстречу, Гаспар был так ошеломлен, что лишился дара речи.
— Элен! — только и сказал Никлас.
Они стояли друг против друга на разбитой дороге, не зная, что говорить дальше.
— Как вы здесь оказались? — спросил наконец Гаспар.
— Как? — повторил Никлас.
Он обернулся и показал на опрокинутую бричку. Только теперь Гаспар увидел пегую лошадь, лежавшую в траве между оглоблями. Мальчик кинулся к лошади и опустился возле нее на колени. Он обнял ее за шею, уткнулся лицом в спутанную гриву.