— Будет и чай, — заверила Светлана Даниловна. — А это, как говорят, символически. Ко мне тут недавно приходили наши девочки с работы…
Светлана Даниловна стала рассказывать о подругах, наполнила рюмки и села в кресло. В это время в прихожей что-то зашуршало, и она встала и ушла туда, приговаривая вдруг изменившимся голосом: «Микки пришел! Микки! моя золотая собака!..»
В комнату влетела болонка с замочаленной шерстью; как всякая мелкая стружка, эта тоже была колючая и, подскочив к Кузину, смело облаяла его.
— Как тебе не стыдно! — вскричала Светлана Даниловна. — Лаять на гостей! Фу! Перестань!..
Она потрепала собаку по шерсти и стала говорить, что Микки — отменная собака, понятливая, сама гуляет, надо только впустить и выпустить. Микки забрался в угол под телевизор и, настороженно поглядывая на чужого, скалил зубы.
— Охраняет меня, — похвалила собаку Светлана Даниловна. — Мой единственный защитник. Ну, давайте, — сказала она, повернувшись к Кузину, — выпьем за знакомство, или, как говорят наши девочки, со свиданьицем!..
— За знакомство! — поддержал Кузин и залпом выпил коньяк.
Светлана Даниловна тут же похвалила, сказав, что ей нравится, когда лихо пьют, и предлагала закусывать. Сама она тоже выпила до дна и принялась за ветчину; ела аппетитно, и видно было, что любила и выпить и поесть… Собака, насидевшись в углу, подошла к Кузину и тихо зарычала.
— Дайте ему ветчины, — посоветовала Светлана Данииловна, — он признает вас за своего. Вы — писатель? — неожиданно спросила она. — Так ведь?
— Почему писатель? — Кузин даже опешил. — Кто вам сказал?
— Ну вы же пишете что-то, вот я и решила…
Кузин сказал, что он инженер, и Светлана Даниловна покивала головой, но так, словно бы не верила, стала говорить, что когда она была в Ленинграде, то познакомилась там с одним музыкантом из филармонии.
— Я ведь тоже закончила институт, — сказала она, — гуманитарный. Жаль, что не работаю по специальности, но тяга к чему-то такому у меня осталась. Я и музыку люблю, и книги читать.
— А где вы работаете?
— Я теперь экспедитор, — ответила хозяйка. — Продавец-экспедитор. Звучит?.. Но дело же не в работе, правда? Работа всякая нужна, согласны?
Трудно было не согласиться, и Кузин кивнул, сказав, что работа, действительно, не главное. От второй рюмки он отказался: надо было идти за вещами.
— Буду ждать, — сказала Светлана Даниловна, провожая его до двери. — Пойдем ночью купаться?..
— Ночью? — удивился Кузин. — Никогда не купался. Что, интересно?
— Чудно, передать невозможно, — ответила Светлана Даниловна и попросила не задерживаться долго.
Кузин улыбнулся ей и вышел.
В полночь они ходили к морю, на пустынный пляж, и Кузин, искупавшись, согласился, что действительно есть что-то необычное и в купании, и в темноте, и в мерцавшей отраженным светом воде. Мерно накатывалась волна, шуршала и уходила в черноту. Далеко в море светились огни стоявших на рейде судов. Изредка черноту ночи вспарывал прожектор пограничников, шарил по воде несколько секунд и пропадал, и тогда темнота казалась еще гуще, а звезды — ярче.
— Люблю ночные купания, — сказала Светлана Даниловна и похвалила Кузина за то, что он так смело ныряет. — Смотрите, чтобы пограничники не заметили, — пошутила она, — или баракуда не хапнула.
Кузин не знал, что за зверь — баракуда, и Светлана Даниловна сказала, что это хищная рыба, которая живет в тропических морях. Светлана Даниловна говорила, а он лежал на спине и смотрел в небо. На душе у него было легко, спокойно, и подумалось, что человек никогда не знает, что же произойдет в следующий момент: разве он мог предполагать, что будет лежать ночью на этом пляже. «Может, поэтому жизнь интереснее, — пришло ему в голову. — Живешь и не догадываешься, что она тебе приготовила…» И в ту минуту и знакомство, и ночное купание показались ему чем-то необычным, и такое было чувство, вроде бы он к чему-то давно стремился и теперь достиг. Светлана Даниловна, рассказав о баракуде, замолчала, и это тоже было хорошо. Он повернул к ней голову и увидел, что она смотрит на него пристально, не мигая. В темноте ее глаза показались глубокими, добрыми и немного печальными. И Кузин, ощущая дрожь внутри себя, протянул к женщине руку. Светлана Даниловна потянулась к нему, успев шепнуть:
— Пограничники все видят…
И тихо, сдавленно посмеялась своей шутке.
После она говорила о том, что всегда ходит купаться в полночь, когда нет вокруг ни души, что теперь они будут ходить вдвоем, а сейчас придут домой, заварят чай, найдут что-нибудь в холодильнике; и говорила она так спокойно, буднично, как говорят только родные близкие люди, как говорят жены.
— Коньячок остался, — тихо сказала Светлана Даниловна, поглаживая руку Кузина. — Ветчинка есть, огурчики…
Это было так непривычно — и забота, и уменьшительные слова, — что Кузин засмеялся, встал и нырнул в черную воду. Когда он вышел на берег, Светлана Даниловна подала ему полотенце, вытерла спину и еще раз спросила, нравится ли ему ночное купание.
— Нравится, — ответил Кузин. — Нравится.
Светлана Даниловна радостно посмеялась и, когда они шли домой, рассказала, что недавно сделала ремонт в квартире и что рабочие, которых она нанимала, трудились на совесть, потому что она расплачивалась не деньгами, а продуктами.
— Плинтуса новые поставили, двери поменяли, — перечисляла она, не замечая, что Кузин почти не слушает. — Пластик принесли, а я раковину достала, голубую… У нас ведь так, правда? Я им хорошо сделала, и они мне. Вот жаль, труба лопнула, пришлось воду закрыть. Ну, ничего, правда?..
— Хозяйка, — сказал Кузин, зевнув, и приобнял Светлану Даниловну за плечи.
Она прижалась к нему и осталась довольна такой похвалой.
Неделю прожил Кузин на новом месте, так и не открыв ни разу папку с бумагами. Думая об этом, он злился, говорил себе, что завтра же начнет работать, и не начинал. Казалось, жил он точно так же, как у Анны Сергеевны: утром ходил на море, возвращался и — можно бы заняться делом. Но тут кто-то приходил, спрашивал Светлану Даниловну, приносил какие-то свертки, коробки. Микки просился на улицу, и приходилось его выводить, затем являлась Светлана Даниловна, говоря, что она прибежала на часик покормить его. Часик этот затягивался на большее время.
Светлана Даниловна заботилась о нем неустанно, и можно было подумать, она только и ждала, чтобы появился квартирант, которого надо опекать, кормить-поить да еще и спрашивать, не хочет ли он чего-нибудь особенного. Дня за три она понанесла столько мяса, зелени, рыбы, консервов, что хватило бы на десять человек, и продолжала носить. Возвратившись с работы, она принималась готовить, рассказывая Кузину о том, как прошел день и что ей удалось достать; показывала какие-то коробки — то стаканы, то обувь.
— Куда тебе столько? — спросил однажды Кузин. — Да и где набрать столько денег?
— Я же не все себе, — весело ответила Светлана Даниловна. — У меня много знакомых, всем что-то надо…
И она говорила о знакомых, о магазинных новостях и сплетнях и даже похвасталась, как ей удается ловко обводить вокруг пальца покупателей. Она смеялась, весело поглядывала на Кузина и называла покупателей — «они». Из ее рассказов Кузину стало понятно, что есть множество лазеек для воровства, и если задуматься, то выходило, что магазин работает только на продавцов и их знакомых.
— Ну что ты! — ответила Светлана Даниловна, когда он спросил об этом. — Кое-что остается…
— А если тебя поймают?
— Меня? — удивилась Светлана Даниловна. — Да я любого так запутаю, что он никаких концов не найдет…
Чувствовалось, что она доверяет своему квартиранту и ничего не боится.
Через несколько дней Кузин не мог равнодушно слышать ее воркующий голос, когда она говорила «картошечка, мяско, лучок…» — и эти уменьшительные, но житейски понятные слова врезались в него так, что, даже оставаясь один, он слышал их. Кузин никогда прежде не сталкивался с подобными людьми, которые столько говорят о еде, и не представлял, насколько это утомляет. На кандидатскую он даже не смотрел, словно бы смирившись, что здесь ничего не напишет, бродил по квартире, смотрел в окно и думал о своей хозяйке, чувствуя, что ненавидит ее. «Но за что? — спрашивал он себя. — Ведь она мне не сделала ничего плохого. Напротив, помогла в трудную минуту…» Он представлял, как обидится Светлана Даниловна, когда он скажет, что уходит: он видел, как она торопилась домой, как радовалась, обнимая его, и как старалась во всем угодить. И Кузин терпел. Он стал подольше загорать, успокаивая себя тем, что все же он отдыхает, возвращался в квартиру неохотно. Микки привык к нему и радостно кидался навстречу, лаял и крутился вокруг него.
В один из дней Кузин взялся ладить трубу на кухне, полагая, что сделает хотя бы что-то полезное, а на самом деле потому, что устал от одних и тех же мыслей, хотелось какого-то действия. Он не успел убрать мусор и воду, как появилась Светлана Даниловна. Она увидела паклю и ржавые гайки и сначала даже испугалась, но тут же все поняла.
— Чудненько! — сказала она радостно. — Теперь будет вода… А я примчалась, принесла рыбку. Шесть кило! Ты любишь солененькую? Это я умею… Да, еще знаешь что?..
Она вернулась в прихожую и принесла кулек малины, и поскольку руки у Кузина были грязные, то кормила его с ладони, ела сама и все спрашивала — вкусно ли.
— Я люблю малину, — приговаривала, даже глаза закрыла, показывая, как она любит. — Очень-очень…
Что-то детское и трогательное было в ее словах, и Кузин сказал в шутку, что малину и медведь любит.
— Медведь? — переспросила Светлана Даниловна и перестала есть. — А при чем здесь медведь?
Кузин объяснил, но она обиделась, зло на него посмотрела и все повторяла, что она не медведь. После она стала разводить рассол и, забыв обиду, рассказывала, что в прошлый раз получилась отменная рыбка. Кузин вспомнил Анну Сергеевну и попросил несколько штук. Светлана Даниловна взглянула на него с удивлением, но тут же улыбнулась.