— Расскажите, Володя, все по порядку, — просила мать, подливая в стакан вина. — Где же вы встретились?
— Да где — на точке, — смеялся Мазин. — Тут и рассказывать нечего. Работал я, летал, значит, с геологами, а в обед вдруг появляется Чекалкин и говорит мне: сдавай, говорит, матчасть и отправляйся на отдых к Черному морю. Я не поверил, понятно, потому что ребята у нас — разыграют кого хочешь…
Рассказывал Мазин так, будто женщины знали этого самого Чекалкина, представляли, какие там ребята, которые могут разыграть, и были в курсе того, что летом в отряде отпуска не допросишься. Мазин ведь действительно не поверил, пока не прочитал записку: «Выручай — ты холостяк, значит, согласовывать с женой не надо. Вылетай немедленно, начальство в курсе». И подпись: «Степанов».
— Вот так все свалилось, — говорил Мазин, глядя то на Стешу, то на мать. — Но у нас привычно, потому как все не по-людски. А вы не волнуйтесь, — добавил он, вспомнив, что женщинам интересно узнать о геологе, — закончат они работу, и прилетит как миленький.
Мазин выпил пару стаканов вина и поужинал с удовольствием, потому что за годы работы привык то голодать днями, то обедать по два раза… Женщины расспрашивали его о полетах, о Красноярске, и он охотно отвечал. Он понял, что передавший рыбу геолог и есть муж Стеши. Правда, на все вопросы о нем Мазин отговаривался тем, что в экспедиции все спокойно — поскольку толком ничего не знал.
Стеша спрашивала меньше, говорила больше мать, но Стеша, слушая Мазина, смотрела на него пристально, и через какое-то время он понял, что его этот взгляд притягивает, и поэтому больше обращался к матери, будто только ей одной рассказывал. Все же, как он ни старался, они встречались глазами со Стешей, и каждый раз ему казалось, что она хочет что-то сказать… Один раз Стеша покраснела; мать заметила, но виду не подала, оставалась все такой же приветливой, заботилась о том, чтобы гость ел, и пил, и чувствовал себя как дома.
— Выпейте, Володя, еще вина, — предлагала она, наливая стакан. — Нравится?..
— Хорошее, — определил Мазин, вообще-то не терпевший никаких вин. — Спасибо!
От Мазина не ускользнуло и то, что Стеша ни разу не спросила о муже, а когда мать заговаривала о нем, она хмурилась и смотрела в тарелку… Мазин на удивление себе разговорился, шутил, рассказал один курьезный случай и сам громко смеялся. Смеялась и Стеша и глядела на него все так же пристально.
— Вы, Володя, здорово рассказываете, — говорила Стеша. — Слушаешь, и все представляешь. А вот скажите мне, тайга, она какой видится сверху?..
Мазин рассказал о тайге, пошутив, что тайга, мол, дело темное.
Долго пили чай, надо было уходить, но уходить Мазину не хотелось; мать Стеши уже раза три поблагодарила его за беспокойство; пожелала хорошо отдохнуть, а Мазин все сидел. Правда, теперь и Стеша разговорилась.
Наконец Мазин встал из-за стола, поблагодарил за ужин и стал прощаться. Встала и Стеша.
— Провожу до калитки, — сказала она не то матери, не то гостю.
Они вышли из дома и пошли по дорожке; после светлой комнаты Мазину показалось особенно темно на дворе, и он сказал об этом.
— Осторожно, здесь ветка, — предупредила Стеша, шедшая впереди, и придержала ветку.
Мазину хотелось сказать Стеше что-то такое, чтобы задержать ее, но он не решился, да к тому же ничего подходящего не приходило в голову. Веселье разом исчезло, появилась какая-то непривычная ему скованность. Открыв калитку, Стеша протянула руку и на прощанье пожелала Мазину хорошо отдохнуть, и не успел он ответить, как она уже ушла по дорожке домой. Мазин постоял, бессмысленно глядя на светлые окна, рассерженно хмыкнул, обозвал себя дураком и пошел в Дом отдыха.
Раздражение вскоре прошло, снова появились мысли о том, что впереди двадцать дней отдыха, и Мазин думал, как будет купаться каждое утро, загорать, а вечерами — гулять, ходить туда, куда ходят отдыхающие. Наверняка в Доме отдыха устраивались танцы. Мазин был уверен, что он познакомится с какой-нибудь хорошенькой женщиной, будет бродить с нею по набережной, у моря, и будущее представлялось ему приятным и беззаботным. «И тогда поглядим еще!» — сказал он так, будто бы хотел что-то доказать. А когда подходил к своему корпусу, то как-то по-другому увиделась и Стеша, и этот вечер, и он разумно подумал, что не так уж она ему и понравилась, поскольку видел-то ее два часа, да и не бывает, наверное, чтобы вот так сразу… «Люди годами встречаются, да и то не могут разобраться», — убеждал он себя, объясняя все происшедшее тем, что у него после всех этих перелетов было возбужденное настроение, легкость и желание чего-то необычного.
В первые дни все пошло так, как предполагал Мазин: он пропадал на море, познакомился со своими соседями и даже записался на какую-то экскурсию. В Доме отдыха был распорядок дня, но соблюдался он только в отношении завтрака и обеда, во всем остальном отдыхающим предоставлялась свобода. Мазин побывал в ресторане, который приметил еще в день приезда, но отчего-то и хмельной шум, и громкая музыка, и весь этот разгульный дух вызывали раздражение, и он проскучал вечер, равнодушно глядя на веселившихся людей, пригласил танцевать женщину, но не мог пересилить себя и сказать два слова, чтобы начать разговор, а затем расплатился и ушел. Это было довольно странно, потому что в ресторанах он еще никогда не скучал, и, помнилось, если попадал туда, то находил и веселое настроение, и все, что искал.
Мазин сам себе не хотел признаться, что из головы не выходит Стеша; он вспоминал тот вечер, разговор и ее смех, когда он рассказывал о Чекалкиие; взгляд ее запомнился больше всего, и Мазин находил, что Стеша смотрела на него так, будто хотела что-то сказать. Несколько дней он думал об этом, полагая, что в тридцать лет человек должен иметь смелость на что-то решиться, и, решившись, вечером пошел на улицу Костанди. Сначала он хотел идти прямо домой, но подумал, что глупо все же было заявиться вот так, а главное, ему не удалось бы поговорить со Стешей и сказать все, о чем он передумал. Он надеялся, что увидит ее во дворе и окликнет, но они случайно встретились на улице: Стеша как раз возвращалась домой.
— Как вы там устроились? — поздоровавшись, спросила Стеша, которая, как видно, обрадовалась встрече. — Не голодаете? Пойдемте, ужином накормлю…
— Спасибо! Нет, — ответил Мазин, чувствуя, что непросто ему будет говорить. — Я пришел сказать, — начал он, — что тот вечер у вас дома не дает мне покоя… Стеша, вы мне нравитесь…
Наверное, сказанное прозвучало смешно, потому что Стеша улыбнулась и хотела заговорить, но Мазин остановил ее рукой.
— Подождите, — сказал он. — Это еще не все. Вы тогда смотрели на меня так, будто хотели что-то сказать.
Стеша взглянула на Мазина несколько удивленно, но, ничего не сказав, опустила голову.
— Как же я смотрела? — заговорила она не сразу. — Обыкновенно, и ничего не хотела…
— Стеша, — прервал ее Мазин, — я могу завтра уехать, потому что все как-то не так, но не надо обманывать. Не надо, — повторил он, внимательно глядя на Стешу.
— Хорошо, не надо, — ответила она и вздохнула, а Мазину показалось, что она сейчас заплачет: такое грустное у нее было лицо.
— Давайте завтра куда-нибудь сходим? — предложил он и, поскольку Стеша не отвечала, продолжил: — В семь часов я буду ждать вас на остановке, ладно?
Мазин хотел было добавить, что эта встреча ее ни к чему не обязывает, что ему просто необходимо поговорить, но Стеша, решившись, коротко сказала:
— Ладно. Я приду!
И сразу пошла домой.
На следующий вечер они встретились на трамвайной остановке; Мазин явился туда на полчаса раньше, ходил вдоль накатанных рельсов и прикидывал, куда бы пригласить Стешу — в кино или же в ресторан, и решил, что посмотрит по ее настроению. Стеша сразу же сказала, что ей никуда не хочется и лучше всего пойти к морю. Они пошли по набережной, мимо пляжей, затем — по пустырю, лежавшему между обрывистым берегом и дачами. Спустились к воде и шли по песку. Чтобы Стеша не скучала, Мазин рассказывал разные истории, казавшиеся ему смешными. Стеша внимательно слушала, изредка улыбалась, а затем не выдержала и сказала:
— Володя, не надо меня веселить.
Мазин понимающе кивнул, и какое-то время они молчали.
На закате солнца они стояли на берегу и смотрели, как менялся цвет моря; волны лениво набегали на песок, а вода все больше темнела. На горизонте она становилась совсем черной и сливалась с небом… Они пошли обратно, перешли пустырь, и, пока добрались до набережной, стало совсем темно, отчего фонари на столбах казались более яркими. Мазин молчал, вздыхал и думал, как все же нехорошо получается: он так хотел встречи, столько передумал, а вот теперь выходило совсем не то: он не знал, о чем говорить, чувствовал себя скованно. Да и Стеша, похоже, не очень-то веселилась.
Когда стояли у калитки, Мазин спросил Стешу, не боится ли она, если их увидит кто-нибудь из соседей.
— Нет, — ответила Стеша. — Если бы боялась, то не встречалась бы… Да и какие теперь соседи…
Мазин сказал, что соседи, как авиационные локаторы, наблюдают днем и ночью.
— Даже в тумане, — добавил он и посмеялся.
— Не обижайтесь на меня, Володя, — вдруг сказала Стеша. — Вечер оказался грустный, это моя вина. Мне сложно объяснить, но надеюсь, что теперь вы…
— Завтра — там же, — прервал ее Мазин и неожиданно схватил за плечи. — Никуда я тебя не отпущу. Слышишь, Стеша, никуда.
Стеша сдавленно ойкнула, но вырваться от Мазина не смогла.
Прошла неделя.
Каждый вечер они встречались на трамвайной остановке и гуляли допоздна. Мазин сказал, что он не видел центра города, и они ездили туда, прошлись по улицам, посмотрели морской вокзал и обошли вокруг знаменитый театр, а после сидели в небольшом кафе. Стеша пообещала показать, где был когда-то описанный Куприным «Гамбринус», и на другой день они побывали там, после заглянули в погребок с таким же названием. Мазину в погребке не очень-то понравилось, потому что он не любил пива и потому что было дымно и шумно, и они пошли в кино. Поздно ночью долго стояли у калитки, несколько раз прощались и никак не могли расстаться. Мазин говорил, что уходить не хочется и он согласен бродить до утра. Стеша отвечала, что надо идти домой, и не уходила. И расстались они, когда начало светать.