Разведчик задумчиво поскреб подбородок, мимоходом отметив, что за все эти дни у него совершенно не выросла не то что борода — даже щетина не появилась.
— Надо признать, его доводы звучат довольно разумно, — осторожно заметил он.
— Да ты вообще сдурел?! — воскликнул Макс, — пойми же, Святой — писатель-фантаст! Слово — его оружие, он способен сделать правду ложью, ложь — правдой, черное описать как белое, превратить героя в труса и ублюдка — в героя, себя, серийного убийцу — в невинную жертву, а своих жертв — в злодеев. Он ад превратил в собственную игровую площадку, свое наказание — в развлечение, причем так, что даже сам себе поверил, и все это сделано словами! И вот даже ты начинаешь ему верить. Это ловушка, Кир. Не пытайся бороться с мастером слова его же оружием.
— Бла-бла-бла, — фыркнул Игнат, — Макс, ты кретин. Из крайности в крайность. Из чрезмерной доверчивости — в полное недоверие. Но за 'мастера слова' — спасибо. При жизни бы меня так ценили…
Вогель не обратил на реплику 'шефа' никакого внимания.
— Просто не воспринимай всерьез то, что он тебе говорит. Слова — оружие похлеще огнемета. Слова… Ведь я же вырос в благополучной, интеллигентной, набожной семье. Я с детства знал все заповеди, в том числе и 'Не убий'. Я не то, что не украл и не завидовал — со своей женой до свадьбы не занимался любовью — ибо грех. И что же? Были сказаны слова — слова, Кир слова! — и добрый христианин Макс Вогель пошел убивать не просто без возражений — без малейшего сомнения в правильности своих действий. Один из сотен тысяч порядочных людей, словами превращенных в палачей и убийц.
— Браво, Макс, — сказал Святой, — ты практически поставил меня в один ряд с фюрером. Нацистов недолюбливаю — но за сравнение со столь значимой личностью еще одно спасибо.
Вогель задумчиво посмотрел на Игната и негромко сказал:
— Знаешь, а ведь из тебя вышел бы неплохой диктатор и демагог. Харизмы фюрера тебе недостает, но ты умеешь быть убедительным и подводить под свои слова вроде бы объективные аргументы. И я бы даже мог поверить, не знай я тебя столько времени. Ты не брезгуешь развлекаться даже за счет своей команды, это давно ни для кого не секрет.
— И как вы тогда терпите такого садиста во главе лиги? — полюбопытствовал Кирсан.
— Да никаких проблем, — махнул рукой Макс, зевнул, отвернулся к стене и пробормотал: — просто никто из тех, кто хорошо знает Святого, уже не ведется на его происки… И тебе советую не вестись: просто чтобы он не потешался за твой счет.
Святой хмыкнул, потянулся, взял свой винчестер и вышел. Вскоре снаружи донеслись выстрелы: он стрелял из окна по мертвякам.
— Интересно, откуда у него такое прозвище? — спросил Кирсан, — как по мне, то 'Святоша' подошло бы больше.
— Да как тебе сказать… Он садист, но неплохой человек. Ходит, выискивает новичков, пытается им помочь… Не совсем бескорыстно, но все же. Все относительно. Если сравнивать его и, скажем, меня — разница такая же, как между тобой и настоящим святым.
Через час или два — время течет странно, рваными темпами, или так только кажется — Кирсан снова вышел на крышу. Дождь прекратился еще ночью, и теперь, как ему показалось, туман стал еще гуще, чем обычно. Отличная погодка для тоски и хандры. А дышится легко, словно дождь прибил к земле все запахи тлена и разложения. Интересно, где бы взять телефон? Святой совершенно правильно сказал: будь это простой задачей, из ада звонили бы непрерывно. Единственная путная мысль — заставить сукина сына рассказать. Ушлый немец не будет проблемой, если застать их врасплох… С другой стороны, ствол тоже не сработает: угроза смертью в мире, где смерти нет, мягко говоря, смехотворна.
Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором появилось лицо Лили. Макс не похож на лжеца, как и на человека, треплющего языком попусту, стало быть, в аду встретить жену уже не получится. Да и потом, какой там ад? Лилька, мухи не способная обидеть, наивная и чистая, словно дитя — в аду? Вряд ли это возможно. И, стало быть, им больше не увидеться. Никогда. Совсем никогда.
Кирсан тяжело вздохнул.
— О жене думаешь? — раздался за спиной голос Святого.
И когда он успел неслышно подойти? Какая разница.
— Так заметно?
— Да нет, — сказал Игнат, садясь рядом на крышу и свесив ноги вниз, — но если бы у меня там, среди живых, кто-то остался, я бы тоже о нем думал.
— Но где взять телефон ты мне все равно не скажешь?
— Похоже, ты и правда меня монстром считаешь… На стройке любой телефон подойдет.
— На стройке?
— Угу. Когда Тени возводят город, она вначале создают здания и все такое. Затем начинают наполнять и расставлять по местам мелочи, машины, товары в магазинах, квартиры обставляют… Затем, когда все готово, появляется Наблюдатель. Вроде как принимает работу. И затем он запускает процесс распада. За двадцать-тридцать часов город стареет на десятки лет, а еда становится негодной. Но в тот момент, когда Наблюдатель проверяет, по плану ли сделано, в городе все работает, кроме электричества. Машину можно завести, по телефону — позвонить, водкой — напиться. Каждый раз, когда стройка подходит к концу, в город ломятся все желающие пожрать, побухать, запастись лекарствами, послушать музыку и так далее, у кого к чему душа лежит. Правда, большинство их погибает от лап теней, не достигнув намеченных целей.
— Без электричества музыку слушать?
— В розетках его нет. Но батарейки в магазинах и вещах совершенно нормальные.
— А как звонить, если это вообще другой мир? Роуминг между Землей и адом — что-то новое.
Святой пожал плечами:
— Этого никто не знает. Я полагаю, что сей эффект — побочный. Моя гипотеза в том, что Тени не создают города и вещи в буквальном смысле. Они делают копии. Созданное ими — отражения реально существующих вещей и зданий. И телефоны оказываются необъяснимым образом связанными с телефонами на Земле.
Кирсан чуть помолчал и спросил:
— Так в чем проблема? В Тенях?
— Угу. Город возводит примерно десять-пятнадцать тысяч этих тварей. Но есть еще одно… Видишь ли, Кир, когда ты огнем и мечом проложишь путь к ближайшей мобилке или домашнему телефону — ты сможешь позвонить, но не поговорить. Мертвому не дано говорить с живыми. Твой живой собеседник тебя просто не услышит.
— А я?
— А ты услышишь его 'алло', вот и весь разговор. Но если трубку поднимет твоя жена — будешь знать, что она жива.
Кирсан медленно кивнул.
— Понимаю. Мне и этого будет достаточно. Спасибо.
— Не за что.
— И часто тут стройки случаются?
Святой пожал плечами:
— Особой системы нет. Когда один город или городок приходит в упадок — Тени разрушают его вконец и возводят новый. Третий город тут уже на ладан дышит — лет пять-десять, а потом начнут строить следующий.
— Проклятье, — выдохнул разведчик, — десять лет… Даже не знаю, как мне их выдержать.
Игнат хмыкнул:
— А у тебя вариантов нету, просто живи цикл за циклом. Кроме того, сейчас звонить все равно бесполезно, пять лет тут — это два-три месяца в реальном мире. Десять лет — пять-шесть месяцев. Если твоя жена выжила в аварии, скорее всего она сейчас в больнице и может там проваляться месяцы реального времени. Тебе покажется странным, но с момента, когда мы с тобой повстречались впервые, в мире живых прошли сутки, где-то так. Двадцать-двадцать пять условных двадцатичетырехчасовых дней здесь — один там. Я вот в две тысячи двенадцатом умер — два года прошло. А тут для меня миновало примерно пятьдесят лет. Вон Макс, бедняга, полторы тысячи лет уже кантуется здесь. Мне просто страшно представить себе, сколько у него грехов. Мне вот мои развлечения постепенно приедаются… Что же дальше будет? Одна надежда, что я прав, и когда-нибудь меня отсюда выпустят.
— Безумие…
— Что есть, то есть, — философски заметил Святой.
Позже он ушел, оставив Кирсана в одиночестве, и разведчик долгие часы просидел на крыше, глядя вдаль невидящими глазами. Мог ли он подумать, что после смерти его ждет такое? А теперь оказывает, что ад все-таки есть. Что делать дальше? Хороший вопрос. Дождаться стройки, попытаться дозвониться до Лили, отыскать Наблюдателя… Что потом? Ничего. Совсем ничего. Есть, пить, спать, стрелять — простой набор действий, который в будущем заменит ему мечты, свободную волю, смысл существования. Пройдут годы — и он станет таким же безразличным ко всему, как Макс. Вот Святому хорошо, у него никого не осталось, и здесь он может в меру своих желаний развлекаться. Кирсан — не садист, и тяги к войне у него хватило только до первого вооруженного конфликта. Годы будут течь медленно и тягуче, сон души и разума будет становиться все глубже и крепче, и когда-нибудь все, что останется от Кирсана — биоробот, сомнамбула, влачащая ни жизнь ни смерть, с коротким набором инструкций. Сон, питание, самооборона. Сон, питание, самооборона. Сон, питание, самооборона. Повторять до бесконечности, до конца света.
Внизу началось движение: стягивались отряды из разных поселений, попутно истребляя встреченных зомби. Разведчик, пребывая в плену своих невеселых дум, рефлекторно считал с крыши живую силу. Занятие довольно бесполезное, можно же просто спросить Святого, но чем еще занять измученный тоской и скукой мозг? Рука так и тянется к карману с пистолетом: подсознание все еще отказывается понимать, что самоубийство — не выход.
Внезапно что-то изменилось. Размеренный шум сменился взбудораженным, как будто что-то произошло. Что бы ни случилось — хоть какое-то разнообразие.
Разведчик спустился с крыши и наткнулся на целый отряд, разместившийся в их комнате. Наметанный глаз сразу выхватил из толпы лица Такехисы, Ингвара, ковбоя и Эрнандеса, стало быть, Лига Негодяев в сборе.
— Здорово, — приподнял руку в приветственном жесте Кирсан.
Лица повернулись к нему.
— Это Кирсан, — представил его Макс, не открывая глаз, — он пока с нами.
На приветствие ответил только японец, остальные вновь повернулись друг к другу, комнату наполнило негромкое шушуканье.