Наученный горьким опытом, я взял с собой спальный мешок, рассчитанный на температуру около нуля. Закутавшись в него по самый нос, с подозрением смотрел на невозмутимо дремлющих в соседних креслах иранцев, оставшихся в тех же футболках, в каких и загрузились в автобус двадцать градусов тому назад.
9 маяМешхед
В 818 году в деревеньке Санабад внезапно скончался восьмой шиитский имам Али ибн Муса ар-Рида, он же имам Реза – потомок пророка Мухаммеда в седьмом поколении. Надо сказать, что двенадцать имамов-потомков пророка в шиитском исламе пользуются безграничным почтением – они непогрешимы, как сам пророк.
Суннитское течение ислама с этим не согласно – человек не может быть непогрешим, но, несмотря на это, имам Реза является важной фигурой и для них.
Раскол исламского мира произошел после смерти пророка. Сунниты считали, что отныне никто из живущих не вправе быть посредником между людьми и Богом. Шииты же утверждали, что теперь эта роль перешла к Али, двоюродному брату Мухаммеда, к тому же женатому на его дочери. После убийства Али – к его потомкам, а затем к духовенству в лице аятолл. Шииты оказались в меньшинстве, в целом по планете их примерно в десять раз меньше, чем суннитов, и Иран – единственная страна, где они представляют большинство.
По преданию, имама Резу отравили по приказу багдадского халифа Абдуллаха аль-Мамуна, которого он сопровождал в поездке. Сам халиф остался в истории в большей степени как астроном, а так же как человек, проникнувший в пирамиду Хеопса. Долгое время его люди пытались пробить стены, используя тараны, уксус и огонь. Несколько месяцев спустя это принесло плоды. Халиф стал первым за три с половиной тысячелетия человеком, ступившим внутрь. Дальнейшая история расходится: по одним свидетельствам внутри он обнаружил гроб с телом мужчины в золотых доспехах, украшенных драгоценными камнями, и с мечом, «которому нет цены». По другим – только пустой гранитный саркофаг и пыль в пол-локтя. Согласно этой версии, Абдуллаху срочно пришлось вызвать из Багдада некоторое количество золота и тайно подбросить его в пирамиду, чтобы сохранить лицо.
Деревня Санабад на месте же мученической гибели («машхада») имама росла и развивалась и со временем превратилась в город Мешхед. Куда мы и прибыли.
Если в среднем по Ирану полностью укутанными в черную чадру ходит примерно процентов двадцать женщин, то в Мешхеде эта цифра приближается к 90. Но, пожалуй, так и должно быть в главном религиозном центре страны. Паломники направлялись к мавзолею имама Резы, могилы братьев которого мы видели в Зеркальной мечети в Ширазе. Вокруг Святого чертога раскинулся гигантский религиозный комплекс, практически город в городе. Нам, как немусульманам, была доступна к посещению лишь его часть. На входе серьезный досмотр. Работницы долго спорили между собой, можно ли пускать Настю, но в конце решили, что можно, предварительно укутав ее в белую паранджу в веселенький фиолетовый цветочек. Мы с Вовой, увидев новое облачение, начали трястись и похрюкивать. И даже обещания скорой и жестокой расправы, которыми щедро одаривала нас Настя, никак не могли повлиять.
Чтобы немусульманин не зашел куда нельзя, к нему приставляется бесплатный гид. Мужчина в сером костюме взялся провести нам экскурсию по доступной части. Первой остановкой стала камера хранения. Фотографировать на территории запрещено, и чтобы этот запрет исполнялся, вся фототехника в обязательном порядке должна быть сдана. Вздохнув, Вова протянул сотруднику кофр.
Мы вышли в главный двор. Взгляд скакал по декору зданий, куполам, минаретам, лицам десятков и сотен людей. Я прислушался к своим ощущениям, и они были странными. Если воспринимать комплекс как культурный объект, то он вызывает восторг своим убранством, своей настоящей «восточностью». Но это не культурный объект. Это религиозный центр, центр паломничества – и это чувствовалось. Была какая-то пугающая неумолимость в том, как люди, толкаясь и вытягивая руку вперед, протискивались к воротам мавзолея, пытаясь коснуться их. Гида я слушал вполуха – мой английский словарный запас включал в себя слишком мало элементов архитектуры, чтобы понять, о чем вообще идет речь.
Получалось что-то вроде:
– Посмотрите на этот величественный блаблабла, украшенный блабла тринадцатого века. Лучшие мастера блабла-делы трудились над ним несколько лет.
– Что? Где? Куда?
– Вон там вот. – Гид указывал рукой на расписные арки, врата, стены и люстры.
– А-а-а… Да, очень красиво, спасибо. Продолжайте, пожалуйста.
Как и в ширазской Шах-Черах, во внутренней отделке помещений тут использовалось множество зеркал. Настя изо всех сил старалась их игнорировать. Среди облаченных в черное паломниц она в своем наряде выглядела как минимум странно. Нелепая паранджа не только бесила ее до ужаса, но и страшно смешила. По добела сжатым губам можно было определить – Настя снова увидела свое отражение и теперь старается не расхохотаться в голос в святом месте.
Экскурсия закончилась незадолго до вечернего намаза. И если мне днем казалось, что народу много – это были еще цветочки. Работники комплекса раскатывали во дворах-площадях сотни ковров. Скоро все их займут верующие.
Вечером мы приехали в гости к каучсёрферу Сиамаку. По поводу этой поездки в течение дня происходили споры и сомнения, так как оказалось, что Сиамак живет далеко за городом, ехать к нему долго и дорого. Но как-никак уже договорились, а приходившие от него СМС наполняло такое радостное ожидание гостей, что мы все же поехали.
Первым встречать нас вылетел крошечный щенок, не старше месяца от роду. Хвост вилял так яростно, что маленькую собачку буквально мотало из стороны в сторону. Вслед за этим умилителем появился Сиамак – молодой смуглый парень в красной футболке.
Это был один из самых приятных вечеров в Иране. К нам присоединился брат Сиамака – невысокий крепыш с густой бородой, и пока мы по очереди ходили в душ, братья организовали стол с кучей закусок, банками газировки и какой-то бутылкой посередине.
– Выпьете?
Первый и единственный за весь Иран алкоголь по вкусу очень походил на чачу, а вечер стал еще более расслабленным и прошел в песнях и разговорах.
– Слушай, нам показалось, что в Иране очень популярен Спанч Боб.
Мы не раз за последний месяц видели этого персонажа, украшающего собой детские магазины, в виде воздушных шариков в парках, по телевизорам на вокзалах.
– Да, это точно! Вот он, – Сиамак толкнул брата локтем, – большой фанат.
Брат со смехом закивал головой.
– А как его зовут в Иране? Ну то есть в России он Gubka Bob Kvadratniye Shtani, а у вас?
Отсмеявшись от русской версии, Сиамак ответил:
– Эсфенжи Боб Шальвор Мокаби.
Помимо того, мы не теряли возможности разузнать про подноготную режима всеобщих запретов.
– Скажи, Сиамак, а есть ли в Иране проституция? Как она работает? В плане у нас в основном все в интернете, а у вас?
– Есть. Но это, конечно, незаконно. У нас такая информация по большей части сарафанным радио распространяется. Если девушка хочет зарабатывать таким образом, она говорит друзьям, друзья – своим друзьям ну и так далее.
10 маяМешхед
Мы нервничали. Хоть радостные иностранцы, отходящие от окошка туркменского посольства со свежими транзитными визами, и показывали, что не так уж эта страна и закрыта. Подошла наша очередь. Вова засунул голову в окошко и назвал три фамилии. Пауза. Долгая пауза. Чертовски долгая пауза!
– У вас три отказа, – прозвучало с той стороны.
Пусть мы и нервничали, в глубине души все трое не сомневались, что визы дадут, и этот отказ просто опустошил нас. Большинство проблем в Иране мы привыкли решать одним способом: «Ладно, пойдем попьем чаю и подумаем».
С многочисленных минаретов Мешхеда раздавалось усиленное мегафонами «Аллаху Акбар» – подходило время намаза. Мы сидели в маленьком кафе, помешивали сахар в чае и прикидывали варианты. Полчаса спустя их осталось три.
– Итак, что у нас есть, – начал я подводить итоги. – Мы можем полететь на самолете из Тегерана. Ближайший вылет… э-э-э… так, сегодня десятое… через шесть дней. Можем сделать крюк вокруг Каспийского моря через Азербайджан, Россию и Казахстан. Ну и можем поехать через Афганистан. Теоретически.
– Давайте полетим на самолете, – предложил Вова. – А пока съездим куда-нибудь в горы, погуляем неделю по природе.
– Я устала от Ирана. Мне надоел этот чертов платок, надоело постоянно париться на жаре в этом хиджабе! – возразила Настя, – Я не хочу больше тут оставаться и задерживаться еще на неделю. Поехали через Афганистан.
– Погоди. – Я поднял руки. – Афганистан не выглядит страной, в которую можно вот так легко и просто приехать, не изучив сперва информацию. У них там, насколько я помню, какие-то участки страны до сих пор заняты талибами.
Я вбил запрос в нетбуке.
– Опаньки… – Карта показывала, что «какие-то участки», занятые талибами, составляют чуть не половину страны. – Честно говоря, мне не хочется туда лезть. По-моему, это не самая безопасная идея. Но задерживаться в Иране мне тоже неохота. Может, двинем вокруг моря? Дней за пять доедем.
Настя согласилась. Вова только махнул рукой – он опять оказался в меньшинстве, и его это определенно начинало напрягать.
До поезда в Тегеран у нас оставалось несколько часов, и тут я вспомнил, что обещал отправить из Ирана несколько писем друзьям. Карта показывала отделение почты неподалеку. На деле же это было не отделение, а какой-то почтовый монстр – большое здание, заполненное десятками конторок, окошечек и клерков. На моем лице так ясно читалось «Помогите», что ко мне сразу же подошел один из посетителей с вопросом, нужна ли помощь.
– Да, я бы хотел отправить несколько писем в Россию, но не понимаю как.