Мы пообедали в придорожной чайхане, лежащей в углублении ниже трассы, и поднялись на дорогу по лестнице. Большую часть обочины занимала припаркованная машина. Обходя ее по краю, Настя отвлеклась на окружающие пейзажи и поставила ногу в пустоту. В режиме замедленного времени я видел, как она начинает заваливаться на бок и, неловко взмахнув руками, улетает вниз. Время вернулось к нормальной скорости. Выругавшись и бросив рюкзаки, мы сбежали по лестнице.
– Твою мать! Ты живая? – спросил Вова.
Настя лежала на спине с лицом человека, переосмысливающего жизнь. К счастью, тяжелый рюкзак оказался тем маслом, вниз которым она упала, и полностью амортизировал приземление. По еще одной счастливой случайности в районе аварийной посадки не оказалось прутьев арматуры, торчащих из бетонной плиты там и тут.
– Кажется, пара синяков и царапин, но я в порядке, – ответила Настя, отряхиваясь и взглядом оценивая дальность перелета. Выходило несколько метров.
Большей частью нас брали на борт грузовики, медленно ползущие по горной дороге. За целый день мы не преодолели и двухсот километров. Пришло время искать ночлег. Небольшая деревенька заняла все свободное пространство в крошечной долине, не оставив ни одного укромного уголка, где можно было бы разбить лагерь. Проситься в гости не хотелось – мы ночевали так уже несколько дней плюс все время ехали автостопом и банально устали общаться с людьми. Дождавшись сумерек, поставили палатку в деревьях, скорее всего, бывших чьим-то садом. Сквозь листву виднелся дом и снующие туда-сюда жители. Наш же зеленый тент неплохо сливался с окружением.
Спал я вполуха и под утро моментально проснулся, услышав тихие шаги по траве. Кто-то подошел и остановился рядом, в полуметре от моей головы. Постоял. Коснулся пальцем тента. Чуть подергал веревку оттяжки. Постоял еще немного. И так же тихо ушел.
29 маяХуджанд
К обеду мы добрались до Худжанда. «Наш Петербург» – как в шутку называли его сами таджики. С российской Северной столицей таджикскую, помимо прочего, роднило и прошлое название. В те времена, когда Санкт-Петербург был Ленинградом, Худжанд назывался Ленинабадом.
Его история на тысячелетия дольше, чем у Душанбе, и, по преданию, начинается с Александра Македонского. Тут, на берегу Сырдарьи, полководец решил, что дороги дальше нет, и основал город Александрия-Эсхата, то есть Александрия Крайняя – последний оплот человечества на краю Ойкумены.
Мы проскочили его почти не глядя. Нас манило море. Ну как море… Таджикское море [21], одно из крупнейших в стране водохранилищ, весьма популярное у местных.
Пройдя вдоль побережья, мы нашли безлюдную бухточку, в которой и решили остаться. Накупавшись, валялись на песке.
– Эх, хорошо… Только пива не хватает, – вздохнул Вова со своей койки. – Пойду куплю, что ль.
– И не лень тебе? – спросила Настя. – Туда-обратно ради пива ходить?
– Пиво это свято-о-ое, – протянул Вова, – В Саянах случай был. Шли мы в водный поход. Но чтобы дойти до воды, надо преодолеть перевал. И вот ползем мы на него со всей водной снарягой – судами, вещами, едой, – а вы в курсе, сколько жратвы берут на воду. Ну вот, на перевале нас накрыл ураган. С горы камни сыпятся. Руководитель командует: вещи бросить и срочно спускаться, потом заберем, как успокоится. А один парень ящик пива тащил, с поезда еще. Ну он тоже все бросил, побежал вниз. Потом оборачивается – пиво грустное стоит наверху, беззащитное совсем, гибнет под камнепадом. И парень с криком «Сдохну, но пиво не брошу!» бросается обратно. Героически спас ящик. Хорошее пиво было. Жалко, теплое.
Ночь застала нас лежащими вокруг костра и смотрящими на звезды.
– Вообще, многоженство выглядит весьма интересно, – задумался я вслух.
– Да не может быть, – хмыкнул Вова.
– Да я не о том… Настя, перестань пытаться прожечь меня взглядом! Я вообще не о том! Просто… Просто многое ли изменилось, когда мы из России въехали в Азербайджан? Сколько дней мы искали в Иране «таинственный Восток»? Читаешь какого-нибудь Крузенштерна – там у них островитяне-каннибалы бегают, тут японцы в продуваемых всеми ветрами бумажных домах живут. Мир непознан. Белых пятен тьма. И это всего двести лет назад. – Я помолчал. – А теперь мир словно становится одинаковым повсюду, как будто уменьшается. Одинаковые дома, одинаковая еда, одинаковая одежда. В Москве можно съесть итальянскую пиццу. В монгольском рок-клубе послушать ирландский панк. Поэтому такие культурные особенности кажутся мне очень важными. В них как будто сохраняется разнообразие мира.
– Ну знаешь, – возразила Настя. – Это снаружи может быть интересно смотреть. А изнутри… Если все больше древних традиций исчезает, то, значит, люди не хотят по ним жить. И тогда это хорошо, что их нет. И люди могут выбирать. Вот эта одежда иранская – турист приедет и скажет: «Вау, как интересно, тут женщины должны одеваться по определенным правилам!» Турист поудивляется и вернется домой, а платок этот дурацкий иранкам и дальше носить придется!
– Все никак не пройдет у тебя ненависть к этому платку, я смотрю.
– Это навсегда.
На какое-то время повисла тишина, нарушаемая только шепотом волн и треском костра.
– Да, я понимаю, о чем ты говоришь, – продолжил я после паузы. – Действительно, чтобы свободно путешествовать во времена Крузенштерна, нужно было быть… кхм… ну, Крузенштерном. Или кем-то вроде. Скорее всего, тогда бы у нас даже не было бы возможностей никаких. Месили бы грязь в поле всю жизнь. И да, я бы тоже предпочел жить в доме с каменными стенами, а не бумажными. Мир меняется, потому что так удобнее.
– Но все же остается такое ощущение, будто мы опоздали. Будто бы мы родились слишком поздно, чтобы исследовать свою планету.
Я посмотрел на звезды.
– Или слишком рано, для того чтобы исследовать другие.
Вова протянул мне бутылку пива:
– Слушай, чудесная ночь, мы черт знает где и едем черт знает куда. Разве этого не достаточно?
И этого действительно было достаточно.
Скоро одного за другим сон начал загонять нас в палатку. И только Вова так и остался на улице, дымя сигаретами и о чем-то размышляя.
– Слишком хорошая ночь, чтобы спать не под звездами, – сказал он на прощание.
30 маяТаджикское море
Было солнечно и очень тепло. По левую руку лениво плескались волны, по правую тянулись абрикосовые деревья. Мы на ходу ели их маленькие плоды и улыбались – так замечательно начинался день.
Продолжался он тоже неплохо. Меняя попутки, мы продвигались к киргизской границе. Сначала по Таджикистану. Потом небольшой перерыв на шмонание рюкзаков, проверку нетбука, изучение аптечки – и путь продолжился по Узбекистану, через Ферганскую долину. Горы стали ниже, зато добавилось зеленого цвета.
На киргизскую границу прибыли в темноте. Переход был закрыт. Как вскоре выяснилось – единственная гостиница тоже. Оставаться на улице не хотелось – так негостеприимно все выглядело. В воздухе чувствовалась то ли опасность, то ли какое-то напряжение, как в месте, где есть много оружия и подозрительных личностей. Неожиданно обнаруженный местный подсказал, где можно переночевать за деньги. Мы постучались в указанный дом.
– Что надо? – поздоровался хмурый хозяин, чуть приоткрыв дверь.
– Нам сказали, у вас можно переночевать.
– Кто сказал? Кто вам это сказал?
– Э-э-э… не знаем… прохожий.
– Ладно, заходите. Заходите скорее, не надо перед домом маячить. – Закрыв за нами дверь, хозяин немного расслабился. – Тут нельзя пускать ночевать домой никого. Если кто-нибудь настучит – придется штраф платить.
– Почему так?
– Видели отель? Он так с конкурентами борется.
– Так он же закрыт!
– Закрыт? Не знаю. Меня штрафовали уже. Ладно. Уйдете рано утром. Нет, не через эту дверь, через заднюю. Пойдем, покажу. Вот, вот тут. Здесь будете спать. – Посторонившись, он пропустил нас в комнату с уже привычным набором мебели – ковер и курпачи. – Деньги сразу. Ага. Все, располагайтесь, я вам чаю принесу.
31 маяУзбекистанско-киргизская граница
Вчера запараноенный хозяин чудесно вписался в общее ощущение небезопасности, которое вызывал у меня безлюдный ночной погранпереход. В ярком утреннем свете все казалось другим. Только узбекские пограничники были еще более строгими, чем обычно. Настю и других находившихся на переходе женщин ждало знакомое по Ирану развлечение – личный досмотр женщиной-офицером в отдельной комнате.
– Как же достало это! Это унизительно – раздеваться в комнате, полной незнакомых людей, – злилась вернувшаяся из «ощупывательной» Настя.
– Что, прям совсем раздеваться? – полюбопытствовал я.
– Ну, до белья.
– Эх, я бы вот не отказался, чтобы меня красивая пограничница раздела, – замечтался Вова.
– Тебя бы, вероятно, раздевал пограничник. Возможно, красивый, – добавила Настя ложку дегтя.
– Ну вот чего ты начинаешь? Уже и помечтать нельзя!
Я снова отметил про себя, что переход прошел гладко и официально. Было похоже, что времена тотального вымогательства на среднеазиатских границах, о котором так много написано, ушли в прошлое. Ну не могло нам так везти – сегодня мы уже пятый раз за последние пару недель переходили из страны в страну, а про бакшиш никто и не заикнулся ни разу.
Я протянул паспорт в очередное окошко. Киргизский пограничник взглянул на обложку без всякого интереса. Спросил:
– У вас сигаретки не найдется?
Я окликнул Вову. Пограничник взял сигарету, встал из-за стола, сказал: «Вижу, вы люди хорошие, не буду вас проверять». Бодро прощелкал печати и вышел вместе с нами на улицу, с наслаждением закурив в теньке.