Тем более возникало опасение, что если охранники увидят нас идущими в обход, как Моисей через пустыню, то отправят дохаживать оставшиеся сорок лет. Прикинувшись глупыми иностранцами – вжиться в эту роль почему-то оказалось совсем несложно, – попробовали, насвистывая, пройти через служебный вход для верблюдов и погонщиков. Внимательные работники сразу вычислили, что мы не являемся ни теми, ни другими, замахали руками, закричали что-то на китайском и стали показывать в сторону касс.
Билеты продавались не из-за дюн, а из-за скрытого за ними озерца Юэяцюань. Оно находилось тут как минимум несколько сотен лет. Вокруг нас вырастали песчаные горы размером с многоэтажку. Между ними – гладь воды, пагода с многоуровневой крышей и загнутыми вверх козырьками, деревья и сочные зеленые полянки травы. Именно эта зелень, растущая, как казалось, прямо из песка, делала пейзаж невероятным. Словно какой-то дизайнер нарисовал локацию «пагода на берегу озера» и отложил ее в сторону, чтобы потом где-нибудь использовать. Все это выглядело вырезанным из другого места – из мира полей и трав.
Нагулявшись по пагоде и не найдя ни одной англоязычной надписи о том, что это, когда и зачем построено, полезли наверх, на самую высокую из дюн. Пустыня, которую мы наблюдали из окна маршрутки, была плоской, скорее этакой безжизненной степью. Тут же, с вершины, открывалось то, что и представляешь себе при слове «пустыня» – море песчаных волн. Вдалеке шел караван верблюдов. Кто-то мог бы сказать, мол, туристов катают. Но я-то знал, что это купцы, идущие по Шелковому пути, как и три тысячи лет назад.
Мы бежали с дюны вниз босиком, смеясь и высоко подпрыгивая. Мягкий песок обжигал ноги, но позволял пролетать по нескольку метров за один прыжок. Ползущие по деревянным настилам вверх китайцы поглядывали с добродушными улыбками: «ох уж эти глупые лаоваи» [23].
Во многих дешевых кафе меню занимало всю стену – большие картинки еды с подписями и ценой. Очень удобно – подошел, ткнул пальцем. Можно вообще не говорить. Правда, вот чай там рисовали редко. Мы указали официантке на нужную строчку в разговорнике. Она кивнула и ушла, и вскоре мы получили три стакана лучшего местного кипятка.
– Похоже, это неправильный иероглиф, – задумчиво проговорил Вова, помешивая воду ложкой.
13 июняДуньхуан
Мне вдруг исполнилось двадцать восемь. Я лежал, смотрел в потолок и пытался почувствовать разницу. Разница не чувствовалась. Помнится, в прошлом году ко дню рождения меня одолевали невеселые мысли о скоротечности времени. В этот же раз я оставался спокоен, как отдельно взятый удав.
Особенно приятно было осознавать себя в Китае. Это вызывало ощущение, что я не провожу жизнь, бессознательно носясь по кругу дом-дорога-работа-дорога-дом, а вроде бы что-то еще иногда делаю интересное. Иногда живу.
Проснувшиеся друзья наперебой поздравляли меня с праздником, а Вова еще и потирал руки: «время дергать за уши!» Силы и энтузиазма у него хоть отбавляй, путешествовать дальше по Китаю, задорно хлопая ушами на ветру, мне не улыбалось. Пришлось отбиваться чем попало. Пульт от кондиционера, как выяснилось, вполне успешно может служить орудием устрашения.
Мы возвращались обратно в Лююань, чтобы успеть на ночной поезд. Коротая время до автобуса, сели выпить чаю в кафе автостанции. Господи, какой это был чай! Обычно я пью фасованную по заварочным пакетикам пыль дорог, притворяющуюся английским завтраком. Я ценю это и не стремлюсь к воспитанию в себе знатока и эстета. Подозреваю, что если это когда-нибудь произойдет, то способность получать удовольствие от дешевого чая покинет меня навсегда. Но даже такая дремучесть не помешала распознать напиток богов из скромной кафешки. Он был потрясающе вкусен. Когда принесли счет, выяснилось, что чай и стоил как крыло от самолета, но капающие в чашки слезы жадности даже еще больше раскрывали букет.
Личные сообщения полнились поздравлениями от друзей, знакомых и немного даже от незнакомых людей, читающих в соцсетях наши путевые заметки.
– Мне так много приятного сегодня написали, – делился я с друзьями, прихлебывая чай. – А некоторые сообщения заставили задуматься.
– Например?
– Ну, вот один друг написал, что это все очень здорово, потому что будет что в старости вспомнить. Я раньше активно руководствовался этим принципом. Считал, что надо вписываться в максимальное количество всякого эпичного блудняка. Коллекционировать истории, как иные собирают марки и бабочек. Чтобы потом, попивая винцо в кресле-качалке, с удовольствием предаваться воспоминаниям.
– А сейчас ты скажешь, что что-то изменилось.
– И скажу. Изменилось. Мне начало казаться, что я какие-то вещи делаю не потому, что хочу, а потому, что получится поставить какую-то крутую галочку. И подозреваю, это не самый правильный подход. Гораздо лучше было бы делать то, что хочешь, и сосредотачиваться не на будущих воспоминаниях, а на проживании момента прямо сейчас. Потому что кто знает, будет ли когда-нибудь кресло-качалка. Но есть одна сложность в этом подходе – иногда бывает непросто понять, хочу ли я чего-то или хочу это хотеть.
Большинство друзей так или иначе в поздравлениях упоминали происходящее сейчас путешествие. Кто-то говорил, что это очень круто, кто-то – что вдохновляет. Под напором этого позитивного потока мало-помалу давало трещину мое осознание всего нашего предприятия как блажи и детства.
Мы снова проводили ночь в сидячем поезде. Снова было очень светло, очень шумно и очень мало свободного места. Снова билеты на этот аттракцион стоили дороже, чем купе в Иране. Поиски более-менее удобного угла для сна раскидали нас по всему вагону. Стоило только задремать, как проводнику срочно потребовалось посмотреть мой паспорт.
– А, Рюссия, – вдруг сказал он, возвращая документ. – Добьо позалть.
И ушел. «Он только что говорил по-русски», – промелькнула мысль, прежде чем меня накрыл сон.
14 июняПоезд в Ланьчжоу
Выпрямление рук, ног, шеи и спины после пробуждения сопровождалось кряхтением и целой симфонией скрипов. Медленно поворачивая голову, я увидел, что вагон четко разделился на две части. В ближней почти никого не было, зато в дальней кучковалась толпа. Центром притяжения служила лавка, на которой Настя и Вова разговаривали со вчерашним проводником. Он действительно немного изъяснялся по-русски.
– Нам тут уже провожатого дали, – поделилась новостями Настя. – Вот этот парень покажет, где автовокзал… Или вон тот… Черт…
К сожалению, наш провожатый не говорил по-русски. И по-английски тоже. Мы же не знали китайского и, начитавшись историй, как неверно произнесенный тон меняет значения слов, не решались использовать разговорник. На автовокзале нужного автобуса не водилось. Что ж, значит нужен другой автовокзал. Паренек-провожатый что-то усиленно пытался до нас донести. Но толку от этого было немного. Парень, правда, не унывал и не сдавался. Через некоторое время это радиокитай уже начало раздражать, мы попрощались и свернули в первую попавшуюся забегаловку. Близилось время обеда.
Принесли еду. Три высокие горы лапши с маленькими перчиками-альпинистами на склонах. В обычной жизни такое количество еды я потреблял за два-три захода. Возможно, мы по незнанию взяли какой-то обжорный сет? Посмотрели по сторонам – нет, у всех примерно так же. Хрупкая тоненькая девушка в паре столов от нас прикончила свою порцию за несколько минут и, элегантно срыгнув, упорхнула по делам. Мы же ели и страдали, страдали и ели. Лапша не заканчивалась. Перчики заставляли время от времени прерываться на порыдать. В конечном итоге китайская кухня победила – не съев и половины порций, мы выкатились на улицу.
– Здравствуйте, куда вы едете? – вдруг обратился прохожий по-английски. Это был первый китаец, не считая проводника, который по своей инициативе начал общение. Из-за очень специфического акцента я с трудом его понимал. Когда он открывал рот, все внимание притягивали зубы, напоминающие кривой деревенский забор и торчащие под весьма причудливыми углами.
– Мы ищем автобус в Линься, чтобы оттуда поехать в Лабранг [24].
– О! Я сам из Лабранга! А зачем вам Линься? Есть прямой автобус отсюда. Хотите, покажу?
Внезапный помощник проехал с нами на одном автобусе, посадил во второй, оплатил проезд. Предупредил окружающих, чтобы сказали нам, когда выходить. Пожелал счастливого пути и исчез. Какая-то невероятная феякрестная.
И снова побежали за окнами великолепные виды. Невысокие горы, долины, маленькие городки. Но больше всего приковывали взгляды мечети. Традиционные многоуровневые китайские пагоды с полумесяцем на шпиле. Выглядело так, словно дивные эльфы вдруг приняли ислам.
Все, что я знал о Лабранге, – что там расположен буддистский монастырь. В воображении рисовалась скромная, забытая богом и людьми деревушка. И когда автобус приехал на станцию самого, казалось, обычного города – современного, с машинами, отелями, рекламой и прочим, я взмолился: «Хоть бы не здесь!» Здесь.
Но Лабранг не позволил долго расстраиваться. По обычному городу ходили необычные люди. Женщины с волосами, заплетенными в две косы, и младенцами в кульке за спиной. Кочевники в длинных традиционных пальто. Из-за теплой погоды они либо надевали только один рукав, оставляя второй свисать за спиной, либо и вовсе откидывали назад всю часть выше пояса. Ну и, конечно же, огромное количество коротко стриженных монахов в ярких красных одеждах. Все это слабо походило на только что покинутый городской Китай. Мы приехали в Тибет. И пусть это был еще не «тот» закрытый Тибет, не Лхаса, но все же.