На одной из темных улиц стояла женщина с плакатом, обещающим жилье.
– Мистерь, хотель?
– Давайте попробуем.
Женщина сунула плакат под мышку, жестом пригласила следовать за собой и засеменила в переулок.
– Надеюсь, нас сегодня не разберут на органы.
Новый риелтор повел нас по тем же отелям, что уже отказали нам ранее. Ее присутствие никак не влияло на ситуацию – селить нас по-прежнему не хотели. После второй гостиницы совместная прогулка закончилась.
– Варианты?
– Предлагаю забомжевать на вокзале.
Посреди стремительно теряющего впечатление безопасности города вокзал казался островком спокойствия. Возможно, виной тому был стоящий перед ним полицейский броневик.
Внутрь здания без билета не пускали, поэтому мы расстелили спальники у скамеек неподалеку от входа. Несмотря на наличие полиции, спать всем одновременно представлялось плохой идеей. Часы показывали три ночи, в семь общий подъем. Решили, что Вова подежурит первые два часа, а я вторые.
Стоило только положить голову, как Вова принялся тормошить меня за плечо.
– Вставай, твоя смена.
17 июняТяньшуй
«Господи, как же хочется спать!» – моя самая популярная мысль за эту ночь.
Секундная стрелка часов двигалась со скоростью минутной. Та – как часовая. Часовая, в свою очередь, не двигалась вовсе. Они явно сговорились довести меня до сумасшествия.
– А вот и не сговорились! – хором пискнули стрелки.
«Как же хочется спать».
Я прочитал все надписи на русском, какие только удалось найти на вещах и документах. Потом на английском. «Так вот как, оказывается, надо было стирать эту рубашку!» Начал читать по-китайски. Первый иероглиф в названии станции Тяньшуй выглядел как человечек в широкой плоской шляпе, расставивший в стороны руки и ноги. Во втором, если включить фантазию, читалась буква «Ж». «Да, человечек, я тоже так думаю».
Небо медленно светлело. На улицы вышла армия уборщиков. Из ночной помойки Тяньшуй стал снова превращаться в чистый китайский город. «Как же хочется спать!» Одна из уборщиц принялась мыть полы у входа в здание вокзала, постепенно приближаясь к нам. Еще немного, и, казалось, она начнет водить шваброй по контуру спящих Вовы и Насти. «Если друг попал в беду, друга мелом обведу». Но нет.
– Вам пора уходить, – сказала она по-китайски.
У ребят оставалось еще около часа на сон. Я снова включил свой уже любимый режим «моя ничего не понимать». Через несколько минут уборщица, устав от моей глупости, ушла, закатив глаза. «Победа», – подумал я. «Как же хочется спать!» – подумалось само.
Уборщица вернулась с полицейским.
– Вам пора уходить, – сказал он по-английски.
Я взглянул на часы. Полседьмого.
– Можно нам еще двадцать минут? И мы уйдем.
Полицейский посмотрел на уборщицу, потом на меня. Кивнул.
– Хорошо. Но через двадцать минут уходите.
Я попытался отлипнуть от стены и заглянуть за поручни. Земля стремительно уменьшалась в размерах. Чтобы случайно вывалиться за перила, проходящие на высоте груди, понадобилась бы некоторая сноровка, но меня это почему-то не успокаивало. Висящие над пропастью деревянные балконы полутораметровой ширины, по которым предлагалось передвигаться, не вызывали никакого доверия. Тут и там вцепившиеся в поручни до побелевших костяшек китайцы показывали, что я в этом не одинок. Очередная лестница. Еще плюс десять метров. В груди начала нарастать паника. Стой… дыши… дыши… Когда спустимся, купим мороженое… Через пару минут отпустило, я смог оторвать от перил вспотевшие ладони и оглядеться. Прямо передо мной на стене возвышались гигантские фигуры будд.
В Тяньшуй мы приехали вовсе не для того, чтобы бомжевать на вокзалах. В скале неподалеку от города находились гроты Майцзишань, «Пшеничной горы». Когда-то это был монастырь, но в отличие от того же Лабранга он растекался по местности не горизонтально, а вертикально. Прижимающиеся к скале мостки и лестницы взбирались на высоту ста с лишним метров. На эти мостки выходили двери и окошки гротов. Некоторые из них были размером с комнату, другие лишь в локоть глубиной. Майцзишань создавался более полутора тысяч лет. В Китае одна за другой сменились двенадцать императорских династий, а монахи тут продолжали медитировать и вырезать скульптуры. Последних набралось не меньше семи тысяч – от десятка сантиметров до шестнадцати метров в высоту. Чаще всего встречалось изображение будды Амитабхи, особо почитающегося в школе Чистой Земли.
Суть этого ответвления буддизма, если очень сильно упрощать, сводилась к тому, что человек в наше время не может обрести просветление своими силами. Ему для этого нужна помощь Амитабхи. Под «нашим временем» стоит понимать последнюю тысячу лет.
По легенде, Амитабха был царем, но, познакомившись с буддийским учением, отрекся от трона и ушел в монашество. Он решил стать Буддой и обрести во владение Чистую Землю или Землю бесконечной радости, в которой смогут возродиться все, кто взывал к нему.
Амитабха дал Сорок Восемь Обетов. Из некоторых можно почерпнуть информацию о том, что же такое Чистая Земля. Так, например, возродившиеся там будут помнить все свои предыдущие жизни. Всем будут присущи одинаковые форма и цвет, устраняющие любые различия. Они смогут читать мысли и жить сколь угодно долго.
Рядом с изображением Амитабхи часто располагались скульптуры его двух помощников – Авалокитешвары и Махастхамапрапты. Легенда гласит, что Авалокитешвара дал обет освободить всех живых существ от пут сансары. Но скольких бы он ни спасал, количество нуждающихся в помощи будто и не уменьшалось. От осознания того, в какое неподъемное дело он ввязался, голова его буквально взорвалась, разлетевшись на одиннадцать частей. Увидев это, будда Амитабха восстановил тело Авалокитешвары, снабдив его одиннадцатью головами. Для большего запаса прочности, вероятно. И тысячью рук. Ну, просто почему бы и нет?
«Больше никаких сидячих вагонов для ночных переездов!» – решили мы и поднялись по социальной лестнице до плацкарта. В его китайском варианте отсутствовали боковые полки, зато в основном отсеке громоздились друг над другом три яруса. Жители верхних этажей лежали у себя или сидели за маленькими столиками в проходе, но никогда на садились на нижнюю полку – это чужое место.
По вагону носились запахи лапши быстрого приготовления. Чуть ли не каждый пассажир сидел над парящей картонной миской, но было бы непросто найти две одинаковые – богатство выбора поражало. В привокзальных магазинчиках такая лапша занимала по нескольку рядов.
Погас верхний свет, пассажиры улеглись и отвернулись к стенкам. Я сидел за столиком и писал письмо при свете налобного фонаря.
«Если я оглянусь по сторонам, то увижу множество пяток. Некоторые из них можно идентифицировать как Вовины или Настины, а некоторые нет. Так выглядит китайский плацкарт. Сейчас в нем наступает благословенное время отбоя, и это единственный известный науке способ заставить китайцев перестать харкать, рыгать и орать. Помимо физического устранения разве что. Этот вариант мы тоже рассматриваем».
18 июняПоезд Тяньшуй – Чэнду
Активный образ жизни вообще и зарядка в частности очень популярны у китайских пенсионеров. Мы наворачивали утреннюю лапшу, сидя за столиком в вагоне, а рядом бабушка крутила руками, разводила их в стороны, поворачивала корпус и постоянно, каждые несколько секунд рыгала. Отношение китайцев к подобным физиологическим моментам лучше всего описывает слово «никакое». Никакого нет у них отношения к этому. За все время, что мы ехали по Китаю, рядом кто-нибудь обязательно кашлял, рыгал или кряхтел. Дети, даже не маленькие – лет пяти-семи на вид, – могли прямо посреди пешеходной улицы снять штаны и справить малую нужду.
В общественных туалетах вокзалов у кабинок зачастую отсутствовали двери, а где были – редко использовались по назначению. Удобно, с одной стороны – не надо дергать ручку, чтобы узнать, занято ли. Видно по светящимся в полумраке сигаретам.
Но больше всего в подобных уборных раздражали даже не двери, а смыв. Видимо, для экономии воды посадочные места не оборудовались собственными бачками. Вместо этого они соединялись желобом, по которому время от времени пускалось очистительное цунами, смывающее сразу все и везде. Проблема состояла в том, что в ожидании прилива все копилось и пахло. Казалось, что легкая тень этого «туалетного» запаха присутствует в воздухе постоянно и повсюду. Такое же впечатление создавалось и от запаха специй. Получался очень странный обонятельный микс.
Настя отправилась мыть купленные в дорогу фрукты. В китайском плацкарте несколько раковин размещалось в конце вагона вне туалетов. Чтобы умыться или помыть руки без лишней очереди. Но местные использовали их и для других целей. Настя вернулась спустя довольно долгое время.
– Я прошла два вагона, но не нашла ни одной раковины, которую бы они не захаркали. – Настя передернула плечами от отвращения., – Ну почему?! Почему, черт возьми, они хотя бы не смывают?! Пришлось сначала помыть раковину, чтобы в ней можно было вымыть фрукты.
Забронированный в хостеле номер оказался занят, и нам выдали большую комнату для девочек, пообещав никаких девочек не подселять и проигнорировав уверения, что нам и не жалко, в принципе-то. С кроватей, стен и тумбочек смотрели изображения котиков с розовыми бантиками.
– Там джакузи, – поделилась Настя, выходя из ванной. – И я знаю, как проведу вечер!
Остаток дня мы отдали на блуждание по городу. Весь интернет убеждал посетить Цзиньли. На фотографиях красовалась пешеходная улица традиционного вида с красными бумажными фонариками. Чего не было на фото – так это толп. А вот в реальной жизни были. То ли дело в субботе, то ли тут всегда так, но главная туристическая улица напоминала московское метро в час пик. Мы двигались в плотном потоке людей. Казалось, что можно поджать ноги и ничего в принципе не изменится. Хотелось сбежать, но… толпа медленно несла нас вперед. Оставалось только вертеть головой. Мы проплывал