– Для чего? – насторожился Джонсон.
– Понимаешь, лидеры – это лидеры. Они всегда на виду, как высоко поднятый флаг. Ну, или как большая куча дерьма, наваленная перед дверью. Это уже, смотря какой лидер. В общем, публичность лидеров, это их наручники, по большому счету. А вот профессионалы, вроде меня, они всегда где-то рядом, но в тени. Именно такой человек среди вас мне и нужен был. Я предполагал, что этот профессионал непременно придет на переговоры, подстраховывая лидера. И я наблюдал за телохранителями вашего шерифа. То, как ты стоял, как проверял взглядом стойки остальных, как смотрел по сторонам и какие именно детали ландшафта приковывали твое внимание на предмет вероятных и неприятных сюрпризов… Я понял, что это ты. Ну а подать тебе невербальный знак и добиться того, чтоб ты оказался здесь и прочитал мое письмо, было уже делом техники.
Евгений Анатольевич сидел справа от Рона, и поэтому Джонсон медленно потянул левую руку к ножу.
– Ты не ответил мне, Юджин. Для чего? – тихо спросил здоровяк, пристально глядя на собеседника.
– Ты не нервничай, приятель. Я это сделал не для того, чтоб лишить вашу общину такого профессионала. Мои мотивы просты. Профессионалы вроде нас, находятся вне идеологических клеток и наш рассудок не засорен пестрыми картинками агитационных плакатов. Мы вне контекста вещаемых журналистами фантазий и пламенных речей наших лидеров, обращенных к лишенному привилегии на логическое мышление электорату. Мы – профессионалы. Да, таким, как мы, частенько приходится купаться по уши в дерьме, но никто не посмеет убеждать нас в том, что это горячий шоколад или арахисовое масло. Потому что мы – профессионалы. После того, как разгорелся Карибский кризис, который у вас назывался Кубинским ракетным кризисом, и нам в тот раз чудом удалось избежать ядерной катастрофы, между Москвой и Вашингтоном, между нашими лидерами, была установлена прямая телефонная связь. Но кто на самом деле спасал тогда мир от катастрофы? Хрущев и Кеннеди? Сами ли они? Нет. Это делали профессионалы, ведя тайные переговоры на тайных встречах. А кто устанавливал эту телефонную связь? Снова профессионалы. Позже, на случай того, что какой-то безумец из числа офицеров, кому доверена бомба на его самолете, ракета в его шахте или субмарине, в одиночку решит судьбу человечества, между КГБ и ЦРУ так же были установлены особые формы коммуникации. Потому что там имелись, черт возьми, профессионалы. К сожалению, на закате человеческой цивилизации непрофессионализм поразил все вокруг. Былым контактам не придавалось значения. И они попросту были утеряны. Конечно, мы запросто могли позвонить друг другу. Но здравого смысла и профессионализма, а также логики, во всем этом было меньше и меньше. Результат мы с тобой видели. И вот мы подошли к новому кризису. Сейчас высока вероятность того, что со дня на день дерьмо влетит в вентилятор и наши общины начнут стрелять друг в друга. Даже в случае реализации самого пессимистичного сценария, мы с тобой должны быть телефонным проводом между нашими мирами. Мы должны стать надежным каналом связи. Вот для чего ты мне нужен. Я не пытаюсь тебя завербовать. Ты верен своим людям, и я это уважаю. Но я упреждаю тебя от попыток завербовать меня. Я всегда буду верен своим. Но давай оставаться профессионалами. Возможно, это поможет нам спасти многие жизни. А ведь человеческая жизнь сейчас – такая редкость.
Рука Джонсона перестала тянуться к ножу.
– Мне очень хочется надеяться, Юджин, что ты сейчас говоришь со мной искренне.
– Дорогой Рон. Мы с тобой еще не достигли той стадии в наших отношениях, чтобы начать врать друг другу, – засмеялся Сапрыкин. – Какой мне смысл быть не искренним? Я же не выведываю у тебя ваши секреты и не пытаюсь продать наши. Я предложил тебе стать второй половиной моста. Первая полвина – это я. Единственное, что я у тебя прошу – это держать наш разговор и договоренности в тайне. Поверь, найдутся желающие нам помешать. Конечно, ты все можешь рассказать Карлу. Мне не хочется, чтобы ты врал ему о том, где ты нашел форменный китель его сестры. Он ведь доверяет тебе. Полагается на тебя.
– Разумеется.
– Вот и не ври ему. А нам теперь лишь останется выработать систему условных знаков и сигналов друг для друга. Чтоб нам было проще встретиться в следующий раз и не кидаться друг на друга с ножом в темноте.
– Это все хорошо, Юджин. Но ты понимаешь, что когда начнется война, то я тоже буду стрелять по твоим людям. Я буду вынужден…
– Я понимаю, Рон. Со своей стороны мне придется поступать так же. Но, учитывая, что мы с тобой тот самый мост и канал связи, я тебе обещаю, что в тебя стрелять не буду. Во всяком случае, если это очевидным образом не спасет мою или десяток наших жизней. В крайнем случае, я выстрелю тебе в руку или ногу. Ты парень крепкий. Переживешь.
– О, ну спасибо! – засмеялся Джонсон.
– Пока не за что, Рон.
– Ну, хорошо, а как ты оцениваешь свои шансы повлиять на ваших лидеров, чтоб не допустить кровопролития и остановить конфронтацию?
Сапрыкин вздохнул, почесав голову:
– Сложный вопрос, приятель. Я сильно с ними повздорил, когда они изгнали Михаила и его друзей. Они не поставили меня в известность, и я узнал об этом, когда уже все случилось. К тому же, Андрей Жаров весьма зол на меня по личным мотивам. Это не значит, что я не буду пытаться вразумить их. Я буду пытаться изо всех сил.
– Так может проблема в этом Жарове? Он мне показался безумцем. Тот, другой, который похож на байкера, мне показался вполне вменяемым и переговороспособным. Но Жаров… Юджин, раз уж мы с тобой говорим как профессионал с профессионалом, то давай без недомолвок. Может наша общая проблема в нем? И если ты его устранишь…
– Так, Джонсон, – Евгений Анатольевич строго взглянул на американца и поднял ладонь. – Давай договоримся так. Чтоб мне легче было делать вид, что ты мне этого не предлагал, ты больше не будешь мне такого предлагать.
– Извини, но… Как же логика и профессионализм?
– Это они и есть, Рон. Решение проблемы не лежит в плоскости убийства конкретного человека. Ну… Не всегда, ладно… К тому же, это я отвечаю за приморский квартет. Когда всем здесь стали заправлять гребаные банды, я долго присматривался к людям. К тем, кто буквально истекал кровью под их тиранией. Я искал потенциал, который смог бы отправить выродков в преисподнюю, где им самое место. Я и несколько моих друзей, что сейчас наблюдают за нам так же, как и твои стрелки, не справились бы с такой задачей. К тому же, двое из моих друзей были в совсем уж юном возрасте в ту пору. И вот эти четверо. Четыре умных и вполне идейных подростка. Было у них еще несколько соратников среди их сверстников, но тех давно уже нет в живых. Поначалу они сами хотели совершить революцию. Но революции лишь тогда имеют шансы на успех, когда где-то рядом, в тени, находится профессионал. И этим профессионалом был я. Это я их обучил. Я их натаскал, натренировал. Я превратил горстку подростков с обостренным чувством справедливости в смертоносную и эффективную угрозу для той нечисти, что поработила выживших. И это по моим наставлениям они шагнули в темную бездну, став эффективными убийцами. Конечно, в том, что они в этой бездне не остались навсегда, есть и моя заслуга. Но по большей части, это я сделал их такими, какие они есть в настоящее время. Но, с другой стороны, я лишь своевременно разглядел в них потенциал. И они стали отличными лидерами. Потом, когда мы избавились от угрозы, я просто ушел в сторону. Ничего нам более не грозило. Голод, холодные зимы, расслоение общества… Они все это победили уже без меня. И долгие годы моего вмешательства не требовалось. Я мог спокойно доживать свои дни, удовлетворенный результатом своих трудов и своего выбора. Но теперь здесь появились вы, и конкретно у Жарова сработал триггер. Рефлекс на угрозу. Уже другой вопрос, мнимая эта угроза, или реальная. Быть может, я ошибаюсь, оценивая его психологическое состояние. Но мне, как и всему нашему обществу, он нужен живой. И его товарищи по квартету – тоже.
– Тогда ему не стоит возвращаться в ту бездну, о которой ты говорил. Потому что в таком состоянии он представляет угрозу для моих людей. Ты меня понимаешь, Юджин?
– Разумеется. И, как я уже сказал, я буду работать над этим. Но и тебе есть над чем поработать со своей стороны. Ты согласен?
– Согласен, – вздохнул Джонсон. – Знаешь, это очень хорошо, что на той стороне есть такой человек, как ты.
– На нашей стороне очень много хороших и достойных людей, Рон. Но ты прав – я лучший.
Они негромко засмеялись.
Сапрыкин все это время думал о том, как повернуть разговор в русло, касающееся Михаила Крашенинникова. Он размышлял над тем, стоит ли, добившись дружеского отношения от этого американца, просить его устроить ему и Михаилу тайную встречу. Все-таки этого делать нельзя. Жаров и Цой уже просили Михаила вернуться. Если теперь и он изъявит желание побеседовать с Крашенинниковым, то, в конце концов, это приведет к излишнему интересу американцев к его персоне. Они просто-напросто догадаются, что Михаил является обладателем чего-то, либо носителем какого-то знания, которое очень необходимо местным в данном противостоянии с американскими поселенцами. А этого допускать никак нельзя.
Евгений Анатольевич решил не поднимать этот вопрос и не просить устроить ему встречу с Михаилом. Это было бы сейчас крайне непрофессионально…
Томительное ожидание прервал звук открывшейся двери. Учитывая, как был раздавлен этим ожиданием Михаил, звук этот был подобен грому. Он тут же вскочил и бросился к доктору, вышедшему из комнаты Оливии.
– Доктор, что с моей женой?!
Пожилой уже доктор Шалаб вытер руки салфеткой и, поправив очки, устало взглянул на Крашенинникова.
– Мистер, учитывая все обстоятельства, я думаю, будет правильней предоставить вашей жене право на сообщение вам этого известия. А я, пожалуй, пойду и посмотрю свои запасы снадобий и настоек для подобных случаев.