– То есть мы к финнам не должны были хорошо относиться? – удивился Цой.
– Не говори чепуху, Саня. Все дело в том, что к концу войны у них хватило разума, силы и воли, чтоб прекратить свое сотрудничество с нацистами и повернуть свое оружие против них. У финнов хватило воли выгнать из своего правительства оголтелых националистов и спасти свою страну и народ от национальной катастрофы. И у них хватило разума и дальновидности, чтоб принять решение о том, что дальнейшие отношения с восточным соседом у них будут добрососедские. И это получилось. Получилось настолько, что ради безопасности своей подруги Крашенинников выдал ее за гражданку Финляндии, зная, что в таком случае ей здесь мало что угрожает. Точно так же, хорошие финны давным-давно прятали от погромщиков и убийц русских людей. Я привел вам этот пример, потому что в тысячелетних слоях истории человечества есть масса непростых страниц. Но опираясь только на черные страницы, будущего построить нельзя. Так скажи мне теперь, Андрей. Ты хочешь убивать американцев просто за то, что они американцы?
– Слушай, Анатольевич, совсем недавно ты сказал, что рано пока копаться в истории. Разве нет?
– Я ошибся, – усмехнулся Сапрыкин и развел руки. – Видишь, это ведь совсем не сложно, признать свою ошибку и сказать об этом вслух. Я ошибся.
– Не хочу я никого убивать, – вздохнул Жаров. – Но я так же не хочу каждый раз ложиться спать с мыслью о том, что однажды ночью они могут прийти в наши дома и просто заколоть спящих.
– Ага. Точно, – кивнул Цой. – Прямо как мы однажды, за ночь перерезали банду этой… Как ее… Русланы Горелой… Пока те под кайфом валялись в своей берлоге… Тьфу, аж вспоминать тошно.
– А еще, Анатольевич, не забывай про бомбу Крашенинникова, – добавил Андрей. – Я просто не вижу иного решения.
– Может ты его не искал? – покачал головой Сапрыкин. – Послушай, поиски чего-либо занимают гребаную львиную часть нашей гребаной жизни. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что найти хороших людей еще более трудно, чем, к примеру, верную подругу. А это, уж поверьте моему жизненному опыту, та еще задачка. Из разряда поисков четырехлистного клевера. Но начинать войну с людьми, даже не удостоверившись, что среди них могут быть и хорошие – это чудовищное преступление.
– Так ты, поэтому не женат, Анатольевич? – усмехнулся Цой. – Потому что подруги неверные?
– С неверными проще, Саня. Посылая их на хрен и ходя от них на сторону, совсем не чувствуешь при этом себя козлом. А не женат я потому, что отверг всех женщин, что меня любили.
– Почему?
– Потому что все женщины, которых любил я, отвергли меня.
– Я что-то не вижу в этом смысла.
– Саня, а на хрена ты вообще пытаешься в этом увидеть смысл?
– Ты никак опять прикалываешься надо мной? Это опять какая-то шутка?
– Ну, разумеется! Странно, что ты сразу не додумался.
Жаров был рад, что Цой отвлек Сапрыкина от их разговора и теперь они трепались о какой-то вообще несусветной ерунде. Он двинулся по траншее прочь и, сделав несколько десятков шагов, остановился у группы ополченцев.
– Мужики, я же говорил, тут глубина маленькая. По пояс всего. Надо глубже копать. По грудь. Если американцы решат атаковать первыми, то этот холм должен быть неприступен.
– Да мы все понимаем, Андрей! Но в этом месте нельзя дальше копать! Здесь бетон!
– Что?
Жаров прошел еще несколько метров и остановился. Земля в траншее была убрана до ровной бетонной поверхности. Это не камень, не застывшая лава или скальное отложение. Самый настоящий рукотворный железобетон. Присев на корточки, Андрей пощупал плоскую шершавую поверхность ладонью.
– Я же говорил, что-то не так с этим холмом. Там еще этот тоннель внизу.
– Какой тоннель? – поднял взгляд Жаров.
– Да не тоннель это, – возразил другой стрелок. – Канализационный сток там был.
– Такой большой?
– Так ведь и город здесь не маленький. Много, знаешь ли, гадили.
– Погодите, какой к черту тоннель? – повысил голос Жаров.
– Там внизу, видимо, землю волной смыло, когда цунами было. И бетонную трубу обнажило. Часть ее. Она затоплена, но идет из этого холма в реку. Под нами явно что-то есть…
– Да отстойник фекальных масс это…
– В голове у тебя отстойник фекальных масс!
– Так, тихо! – крикнул Жаров. – Покажите мне эту трубу. Живо!
Машина забрала всех, кто оставался в Рыбачьем, и двигалась в сторону общины. Никита сидел сзади. Одной рукой он сжимал автомат, а другую то и дело прикладывал к повязке на ноге, будто это может помочь унять сводящую с ума боль. Он то смотрел на мертвое тело Демьяна, рядом с собой, то бросал взгляд на оставленную позади дорогу, ища преследователей. Все пытался осознать происходящее. Заставить разум не бороться с этой данностью, а принять ее. Принять то, что где-то недалеко находится огромный корабль. Что на нем может уместиться не одна тысяча человек. Что люди эти потрошат других людей. И видимо не просто так. Не забавы ради. Они их едят, а то, что остается после пиршества, пускают на украшения своего жуткого корабля и своих жутких одеяний. При этом сами они изо всех сил стараются как можно меньше походить на людей, превращая свой облик всеми доступными средствами в некие подобия исчадий ада. Откуда они? Кем они были? Все это не так заботило сейчас Никиту Вишневского. Больше всего и весьма болезненно в голове пульсировал вопрос – что теперь будет? Но все, что он видел, все что чувствовал, включая боль в ноге и боль о погибшем соплеменнике… И все то немногое время контакта с пришельцами, и их поведение… Все это говорило о том, что не будет от этих пришельцев никакой пощады. Разведывательный дрон, внезапное нападение, погоня… Этим человекоподобным существам совсем не интересно, что здесь живут люди. Им не интересно, чем и как здесь живут эти люди. Все, что интересует пришельцев, – это истребление. Обращение в пищу любого, кто не похож на них или не способен дать достойный отпор. А это значит, что нельзя им давать пощады…
– Стой, стой! Тормози!
Машина остановилась перед двумя движущимися навстречу гужевыми повозками. Они направлялись в Рыбачий за скудеющей партией груза.
– Разворачивайтесь и как можно быстрей возвращайтесь в Приморский! – крикнул Никита.
– А что случилось? – спросили извозчики.
– Слушайте! Прямо сейчас, возле мыса Станицкого производится высадка вражеского десанта!
– Что?! Чей это десант?!
– Мы не знаем! Но это и не важно! Те, кто прибыли на Камчатку, даже не совсем люди… Это каннибалы! В поселке всем надо прийти в боевую готовность для отражения атаки! Их очень много!
– Никита, но в поселке осталось человек двадцать с оружием всего!
– Что?! – выкрикнул Вишневский и скорчился от приступа боли в ноге. – Как это?! Куда делись остальные?!
– Женя Горин забрал! Они на тральщике вернулись опять и забрали кучу народу с оружием. Ничего толком не сказал. Говорит, опять гигантскую росомаху ловят. Хотя, на кой черт им столько народу?
– Твою мать! – Никита зажмурился от бессильной злобы, отчаяния и боли. – Двадцать человек… А их сотни…
Вишневский вдруг перевалился за борт машины и упал на землю, вскрикнув и схватившись за ногу.
– Черт, ты что делаешь, Халф? – Захар выскочил из УАЗа и помог ему подняться.
– Слушайте, Захар, Витя, останьтесь со мной. Возьмите автоматы. Мужики, одну телегу оставьте нам, а сами берите машину и как можно быстрее в поселок. Начинайте эвакуацию. Абсолютно все должны уйти в Вилючинск. Демьяна похороните там же. В Приморском этим заниматься некогда. Только эвакуацией. Причем тотальной. Людей, запасы еды, лошадей, собак… Машины тоже. Тот завал над емкостями с горючим, что мы расчистили недавно, закидайте ветками, бревнами, мусором. Они не должны найти топливо… Никто не должен остаться в поселке, слышите? В Вилючинске всем сразу строить баррикады и готовиться к обороне!
– А как же вы?
– Мы двинемся следом на телеге, и если будет погоня, прикроем вас.
– Никита, тебе же надо к врачу, ты ранен, – возразил Золотарев.
– Нет, – прорычал Вишневский. – Я в порядке. Сейчас самое главное – эвакуация. Мужики, запомните. С этими пришельцами невозможно договориться. Все, что им от нас нужно, – это наши кости и наша плоть. Ну что вы встали?! Быстрее на машину и в поселок!
– Ну и кто туда полезет? Глубоко, наверное. Я лично не хочу…
– Дай сюда факел, – зло рыкнул Жаров на бойца и сам вошел в воду.
Перед ним был вход в тоннель, сделанный из железобетона полукруглого сечения с толщиной стенки около полуметра. Возможно, он всегда был в полузатопленном состоянии, но едва ли был заметен до того, как волна цунами сорвала с него практически весь грунт с растительностью. Вода сейчас достигала груди. Андрей ощупал дно перед собой длинной палкой и двинулся вперед.
– Погоди! Я с тобой! – крикнул Цой и тоже залез в воду. Следом двинулся Сапрыкин.
– Саня, подержи факел, – попросил Андрей.
– Давай.
– Слышь, дядя Женя, а ты точно не знаешь, что это? – спросил Александр, обернувшись и обратившись к замыкавшему шествие Сапрыкину.
– С чего мне об этом знать, Цой?
– Ну, ты же, типа, секретный агент.
– Саня, я не секретный агент. Я профессиональный диверсант.
– А в чем разница?
– Секретные агенты ходят в дорогих костюмах, сверяют время по дорогим часам. Знакомятся с вражескими шифровальщицами, пьют с ними мартини в дорогих ресторанах, а потом спят с ними в дорогих отелях. А профессиональные диверсанты с головой ныряют в говно, дышат через сухую тростинку и иногда что-нибудь взрывают.
– Ну, тогда зачем ты стал диверсантом, а не агентом в дорогом костюме?
– Люблю взрывать агентов в дорогих костюмах.
– Так, стойте, здесь тупик, – послышался спереди голос Жарова. – Саня, подойди ближе, посвети.
Цой приблизился к Андрею, освещая небольшое пространство факелом. Впереди была стена, будто густо заросшая водорослями.