– Слушай меня внимательно, девочка, – проговорил он, как только Жанна подошла. – Забери машину. Я там оставил «Винторез». Оставь его себе. Там же патронов к нему куча. Это теперь все твое.
– Я не поняла, – насторожилась Жанна. – Ты к чему клонишь, дядя Женя?
– Не перебивай и слушай дальше. В ближайшие сорок минут сделай так, чтоб никого не было на берегу. От сорока минут до часа, никто не должен смотреть в сторону их корабля. Даже в сторону бухты никто не должен смотреть. Иначе ослепнет.
– Что?!
– Сделай это, очень прошу.
– Ты, старый пень, совсем из ума выжил?! Что ты задумал?!
– Не лучшие слова для прощания, ну да ладно. Сейчас действительно не до сантиментов. Запомни мои слова и сделай, как я просил.
Она шагнула в воду.
– Это то, о чем я думаю?! – крикнула Жанна, указывая на закрепленный перед Сапрыкиным предмет. – Отвечай!
– Больше они не подвергнут Вилючинск обстрелу. Да. Это то, о чем ты подумала. Прощай.
Гидроцикл рванулся вперед, окатив Жанну возмущенной соленой водой Авачинской бухты.
– Стой! Остановись, безумный! – отчаянно закричала она вслед быстро удаляющемуся Сапрыкину. – Идиот!
Но все тщетно. И тогда Жанна бегом бросилась к машине.
Андрей сидел у костра и равнодушно глядел на пляшущие языки пламени. Это умиротворяло, и все мысли будто сгорели в этом огне. Впервые за долгое время он чувствовал абсолютный покой и полное равнодушие ко всему. Он даже не услышал за этим умиротворением звука мотора машины и скрипа ее подвески. Даже не услышал, как к костру подбежал Александр Цой.
– Андрюха, они вернулись.
Жаров продолжал молча смотреть на пламя.
– Да очнись ты уже! – Александр зло толкнул друга. – Миша с Олей вернулись! И американец этот с ними. Джонсон!
– Мне какое дело? – безучастно проворчал Андрей.
– А ты пойди их послушай. Ты тут горюешь о двенадцатимегатонной бомбе, а в любой момент может рвануть на все двадцать!
Жаров вдруг почувствовал жуткий озноб, несмотря на близость костра. Он поднял взгляд и уставился на Цоя.
– Что ты сказал?
Соленый прохладный воздух бил в лицо. Почему-то раньше он не обращал на это внимание. Воспринимал как данность пряный вкус моря и этот кристальный воздух, чистый как детство. Но сейчас он замечал это все с особой остротой, прощаясь и с родными сопками и с вершинами вулканов и с волнами бухты и с этим воздухом, каждая молекула которого будто криком кричала ему, моля остановиться и вспомнить, что жизнь прекрасна. Но Евгений Сапрыкин уже принял решение. И обусловлено оно было отношением к жизни. Он хотел, чтоб его соплеменники вернули себе право на жизнь. Хотел, чтобы жили дальше ребята из квартета, Жанна и ее дети и братья. Он хотел, чтоб дальше жили гости этой земли, прибывшие с Алеутских островов: Карл, Рон, Дерил и все остальные. И эта красивая пара – Миша и Оля. Пусть все живут. Но ведь не все так просто. И среди родных сопок, вод Авачинской бухты и в этом прекрасном солоноватом воздухе в данный момент находится огромный корабль, который сейчас, в ночной темноте, весь мерцает огнями. Будто бросает вызов всему живому здесь, на краю земли, своей иллюминацией. Они не прятались и не маскировались. Демонстрировали свое величие и презрение к людям. Им же нечего бояться. Они ведь не подозревают, что к ним приближается гидроцикл с ручным диверсионным ядерным фугасом. Три килотонны, мощность весьма скромная для ядерного оружия. Но для одного корабля этого более чем достаточно.
Да, жить хотелось. И чем ближе к кораблю, а значит к финальному мигу этой жизни, тем сильнее. Но во имя чего, когда есть шанс спасти другие жизни, и немало?
До врага уже меньше трех миль. С наступлением темноты вокруг перестали кружить катера. Корабль сейчас был совершенно одинок. Справа чернело острие полуострова Крашенинникова. Мыс Входной. Скоро он минует его. Скоро его заметят с палубы огромного корабля, над которым развевался флаг из человеческой кожи. Потом, спустя минуту или две, уже смогут разглядеть, что на привычном для них водном транспорте вовсе не один из них. Начнут стрелять. Возможно, попадут. А значит, химическую реакцию пора запускать. Десять минут. Из-за старости кислоты, быть может, чуточку больше. Главное, чтоб реакция была запущена. Даже если его убьют на подступах к кораблю и фугас, упав в воду, опустится на дно, взрыв, равный по мощности детонации трех тысяч тонн тротила, разорвет этот корабль на части. И все-таки, надо чтоб фугас был как можно ближе к кораблю и как можно дальше от Вилючинска.
Майор выкрутил синюю заглушку и швырнул ее в воду. Извлек из нагрудного кармана капсулу с кислотой. Вставил в отверстие для детонатора и стал медленно закручивать. Очень скоро, нижняя, незащищенная титаном часть стеклянной колбы упрется в полое алмазное сверло. Оно высверлит отверстие в колбе, и кислота устремится внутрь бомбы.
Оборот, еще один и еще. Создатели будто специально сделали процесс вкручивания детонатора томительным и долгим. Словно сомневались в целесообразности использования подобных изделий и давали время подрывнику подумать. Перед глазами возник образ Андрея Жарова, терзающегося в сомнениях. Но ведь там было от чего. Двенадцать мегатонн – это приговор всем. Ну а эта атомная хлопушка лишь разорвет в клочья корабль врага.
Оборот, еще один и еще…
Яркая вспышка озарила палубу корабля. Засияла на несколько мгновений ярко освещенная высоченная надпалубная надстройка. Огненное облако взметнулось ввысь, и до слуха, наконец, добрался звук взрыва и стон искореженного металла.
Майор перестал вкручивать детонатор, и какое-то время растерянно смотрел на жадные и огромные языки пламени, пляшущие в носовой части вражеского корабля. Где-то там, заголосили в разнобой латунные рынды и сигнализации. Послышались крики и еще какой-то шум. Зажглись прожектора, и яркие лучи беспорядочно заскользили по водной поверхности бухты.
– Черт! – выругался Сапрыкин и резко повернул гидроцикл к мысу Входному. Ближайший луч прожектора метался по воде, похоже, без всякой цели, но он становился все ближе.
– Твою же мать! – рявкнул майор, бросив взгляд через плечо на приближающееся пятно света.
Гидроцикл буквально влетел в песок, и от резкого торможения наездник вылетел из седла и с неприятным шлепком врезался в пляж, оставив небольшую борозду.
«Хорошо, что камней не было!» – мельком пронеслась мысль. Он поднял голову и выплюнул песок с водорослями. Что-то прикатилось и уткнулось ему прямо в лоб. Евгений вздрогнул и пощупал это странное что-то. Им оказался, всего-навсего, атомный фугас.
Гидроцикл лежал на боку шагах в десяти. Двигатель затих. Майор торопливо ощупал бомбу, нашел детонатор и убедился, что он цел. Быстро выкрутив его и положив в карман, он осмотрелся. Прожектора его здесь не достанут. Между ним и кораблем кусок мыса с крутым склоном, заваленным погубленными цунами молодыми деревьями, которые начали здесь расти через несколько лет после войны. Теперь время ощупать себя. Бинокль на месте. Пистолет ТП-82 тоже.
– Какого хрена вообще это было? – зло выдохнул он и бросился на склон. Укрывшись между стволами поваленных деревьев, он прильнул к биноклю. На палубе корабля царила жуткая суета, а в носовой части бушевал пожар, с которым боролись десятки джокеров. Неужели эти варвары переоценили свои познания в мерах безопасности при обращении с боеприпасами и припекли сами себя?
– Вот суки, – порычал Евгений, глядя в бинокль. – Лучше время не нашли, да? Я бы уже отправил всех вас в ад, к работодателю, а сам бы уже пил эль в Вальгалле! Ну как вообще с вами дело можно иметь, отребье тупорылое?!
Возле бортов корабля раздавались глухие хлопки и вздымались фонтаны воды. Казалось, что этот десантный вертолетоносец кто-то обстреливал, но, приглядевшись, майор понял, что каннибалы бросают с палубы гранаты или небольшие самодельные бомбы. С такого расстояния даже в бинокль не разобрать.
– Что вообще происходит?
Лучи прожекторов судорожно ощупывали бухту, и каннибалы продолжали бомбардировать воду вокруг корабля.
Свет скользнул по стволам деревьев. Евгений пригнулся на миг и снова приподнялся. Большое освещенное пятно двигалось в сторону, затем к видимому с корабля берегу мыса. Там берег был практически отвесный, и лишь узкая полоска песка, заваленная после цунами мусором. Свет прожектора скользил по грунтовой стене берега, с торчащими из нее корнями. Отраженный свет слегка осветил невидимую с корабля сторону большой кучи прибитого к берегу кустарника и веток. Сапрыкин затаил дыхание. Он готов был поклясться, что за этой кучей от света прожекторов прятался человек.
Дело, видать, действительно серьезное, если Михаил не стал задерживать на нем ненавидящий взгляд. Он почти сразу, несмотря на слабость, начал говорить:
– Андрей, в ближайшие сутки вулкан Авача взорвется и на этом берегу никто не выживет.
Жаров смерил Крашенинникова взглядом. Затем Оливию. Затем покосился на огромного Джонсона, у которого за спиной висели какие-то баллоны. Андрей не сразу понял, что у американца с собой снаряжение для дайвинга.
– Миша, что за бред. Отсюда до вулкана километров двадцать пять, или даже больше.
– Это будет не вертикальное извержение. На склоне, обращенном в сторону города, аномальное вздутие породы. И оно увеличивается. Это будет направленный взрыв.
– Миша, ты ему про мощность извержения скажи. Очень хочу его лицо в этот момент увидеть, – злорадно усмехнулся Цой.
– Предполагаем от двадцати, до двадцати двух мегатонн в тротиловом эквиваленте, – кивнул Михаил.
– Сколько?! – вытаращил глаза Жаров. – Вы все мне днем из-за двенадцати мегатонн обструкцию устроили, а тут почти в два раза больше?!
– Вообще-то, – заговорила Оливия. – извержение вулкана остановить нельзя, в отличие от взрыва твоей бомбы.
– Вообще-то, – передразнил Андрей, – это твоего мужа бомба! Чего вы от меня теперь хотите? Я тут при чем?