В связи с этим ответственным лицам, циркулярно получившим данный протокол, следует немедленно приступить к составлению списков неблагонадежных лиц из списочного состава вышеупомянутых подразделений (согласно территориальной ответственности исполнителя), однако не применять в отношении последних никаких преждевременных шагов, выходящих за рамки текущей обстановки. Следует отдавать себе отчет в том, что лица, занесенные в данные списки, подлежат ликвидации с наступлением условного периода «Ч» и до реализации протокола «О». От этого будет зависеть успешность реализации протокола «О».
Для реализации протокола «О» необходимо провести ряд мероприятий, создающих резервный вариант плана действий операции «Пламя».
Для активации «устройства» помимо уже обозначенных сотрудников комитета «О», имеющих представление о местонахождении «устройства» и проинструктированных о порядке действий и предпосылках к его активации, необходимо провести мероприятия по…»
– Мероприятия по? – зло выкрикнул Цой, тряхнув странный секретный листок. – Ну что за срань такая?! На самом интересном месте!
Дождь разыгрался не на шутку, и Михаил совершенно промок. Но он продолжал свою работу, и после долгих отстукиваний молотком один болт все же поддался натиску гаечного ключа. Но до полного демонтажа так нужного ему карданного вала еще далеко. Поэтому придется и дальше поработать молотком, хотя рука уже порядком устала, да и в ушах стоял неприятный звон. Однако без этой детали машина, которую он собирал много лет, так и не сдвинется с места, и придется решить эту непростую задачу. Он наживил гаечный ключ на шляпку следующего болта, чтоб случайно не сбить молотком грани, и снова начал колотить.
Его заставил прервать работу удар по ноге, от которого Михаил вздрогнул и едва не уронил молоток себе на голову. Он быстро вылез из-под машины и увидел двух вооруженных людей. Лица их заставили Крашенинникова поежиться и вспомнить о первых годах после взрыва, когда на многих новорожденных сказывались его последствия. Похоже, что и эти двое родились в первый или второй год новой эры. Ведь по их внешности вообще трудно было сказать, молоды они или нет. Лица невероятно худы и вытянуты, с впалыми щеками, оспинами и морщинами. У одного так называемая заячья губа, и это не шрам. Он родился таким. У второго расстояние между глазами было невероятно велико, и казалось, они смотрят в разные стороны. Черные плащи с большими, натянутыми на голову капюшонами дополняли их внешность совершенно инфернальными деталями, от чего стало не по себе. Но еще больше пугало то, что у обоих в руках имелись винтовки.
Михаил не мог себе позволить как-то предвзято относиться к людям, чьи матери подверглись опасным излучениям термоядерного взрыва и это сказалось на их внешности. Но он не мог не думать о том, насколько пагубным это воздействие сказалось на адекватности или неадекватности мышления этих детей апокалипсиса, когда видел, что им доверили оружие. В конце концов, они могли вырасти с ненавистью к тем, кто не изуродован чудовищной катастрофой так, как они. И они могли выместить свою ненависть на нем, человеке, которому всю его молодость улыбались женщины и который не растерял своего обаяния и сейчас.
– Ты кто такой?! – брызнул слюной зайчегубый. – Чего здесь делаешь?
– Машину разбираю, – пожал плечами Михаил.
– Кто разрешил?
– Цой.
– Кто-кто?!
– Александр Цой. Только не говорите, что не знаете этого имени.
– Ты из приморских, что ли?
– Да, в смысле, нет. Я из казарм.
– Чего? – поморщился второй. – Откуда?
– В чем здесь дело?! – послышался голос, и на поляне появился всадник. Его лицо Михаил узнал. Это курьер, который почти каждый день курсировал между Приморским и Вилючинском, сводя с ума визгом баяна и непотребными частушками. Но в этот раз у него не было ни баяна, ни другой отличительной и примечательной вещи – соломенного сомбреро. Он был в брезентовой плащ-накидке с капюшоном, какими пользуются рыбаки и охотники.
– Рубаха, этот чел машину разбирает! – доложил первый.
– Эта машина здесь черт знает сколько лет уже гниет и до сих пор на хрен никому не нужна была. Что с того, что он ее разбирает?
– Так по закону это собственность общины, слышь!
– Ему Санька Цой добро дал, – ответил всадник.
– Так это… Мы знать не знаем, что ему Цой разрешил. Откуда нам знать, что ему Цой разрешил?
– То есть, по-вашему, сам Александр Цой должен был явиться к вам домой и лично каждого из вас оповестить? – усмехнулся всадник. – Хорошо. Я как раз сейчас иду в Сельдевую[27]. Я ему передам, и он обязательно вас навестит и все вам объяснит.
– Да ты чего, Рубаха! – запротестовал второй. – Мы ведь не сомневаемся! Мы же не в курсах были! А тут этот… И рожа у него незнакомая! Типа, расхититель народного добра и все такое!
– Вы слышали о банде Скрипача? – зловещим голосом спросил всадник. – Пока с ними не было покончено, они съели восемь человек в Вилючинске.
– Слышали, конечно. Кто ж о них не слыхал.
– Ну, так вот, – продолжил Рубаха. – Эта машина принадлежала Скрипачу. Именно на этом самом месте Александр Цой лично напал на него. Прыгнул с коня прямо вон в то окно. Он тогда чуть стройнее был, времена еще голодные были. Короче, он влетел в то окно как пуля. Они дрались в машине час. И потом он отпилил Скрипачу башку смычком.
– Чем-чем?
Всадник поднял руки и сделал несколько жестов, будто играл на скрипке:
– Скрипичным смычком.
– Брешешь небось?
– Я сам видел. Я был здесь в тот самый момент.
– Да тебе сколько годков-то было тогда, Рубаха, а?
– Больше чем тебе, баран. Но! Вы, конечно, можете мне не верить. Имеете право. Но, думаю, Александру Цою вы поверите. Я скажу ему, чтоб он навестил вас вечерком и сам рассказал вам эту историю…
– Да ты в натуре, выхухоль, Рубаха! На хрена нам подляны делать, а?! Не говори ему ничего! Не надо, чтоб он к нам приходил! – завопили по очереди эти двое.
– Ну, тогда кончайте ерундой страдать и бегом в город! – крикнул всадник. – Там народ завалы до сих пор разбирает, а вы здесь сачкуете, падлы! Штрафные работы на говномесе захотели?!
– Нет!..
Они торопливо засеменили в сторону Вилючинска. Один из них бросил разочарованный взгляд на Михаила, развел руками и удалился.
Крашенинников вздохнул и провел рукой по мокрой голове.
– Спасибо, – сказал он всаднику.
– Ага, – как-то неприветливо отозвался Рубаха, внимательно глядя на Михаила. Затем он порылся в карманах одежды под плащом, извлек оттуда горсть кедровых орехов и, закинув несколько в рот, протянул руку: – Угостишься?
– Благодарю, не откажусь. – Михаил подошел к всаднику и принял половину горсти очищенных орешков.
Позади, на седле, висела большая брезентовая сумка. И Крашенинников вдруг снова почувствовал характерный запах рыбы. Похоже, что запах шел от той сумки.
– Сильно вас ночью потрепало? – спросил Михаил.
– Порядком. Погибшие есть.
Крашенинников вздохнул, качая головой. Затем, после некоторой паузы, поднял взгляд на всадника и произнес:
– Ты же знаешь, что невозможно человеку отпилить голову смычком, не так ли?
– А ты пробовал? – засмеялся Рубаха и потянул за поводья. Лошадь двинулась с места и отправилась к дороге. – Будь здоров! – крикнул всадник на прощанье.
Как только он скрылся из вида, Михаил склонился над следами лошади и осмотрел их. Затем подошел к тому месту, где, по его мнению, паслась лошадь до его визита к машине. Но на свежей траве, да еще в такой дождь, невозможно было определить, следы одних и тех же копыт он видит или нет. Однако почему-то мысль о том, что и тогда и сейчас здесь побывал один и тот же всадник, его какое-то время не отпускала. Тем не менее Крашенинников не стал себе сильно забивать этим голову. В конце концов, его ждала работа, и он снова полез под машину, засыпав в рот оставшиеся кедровые орешки.
Александр Цой хмурился все больше и больше. Все эти добытые Никитой листы бумаги находилась в совершеннейшем беспорядке. Невозможно было найти ни начало заинтересовавшего его текста, ни его продолжение. После некоторого времени, проведенного за тщетным перебиранием листов, он не нашел что-нибудь, даже отдаленно намекающее на связь с этим безымянным «протоколом». Но интрига не отпускала, как увлекательный роман, коих он уже перечитал великое множество. А некоторые и не по одному разу. Но тут вдруг что-то новое, и такое разочарование от отсутствия внятной предыстории и логического продолжения. Чертыхаясь и проклиная этот беспорядок, Александр вернулся за стол и положил перед собой новый лист бумаги чистой стороной. Обратную сторону он перепроверил аж три раза. Ничего интересного. Какая-то ведомость на выдачу зимнего нательного белья.
Он макнул кончик пера в чернильницу, но как-то совсем подзабыл, что именно надо писать дальше, и это взбесило Цоя еще больше. Сильно захотелось курить, но в отсутствие курева он просто сжал зубами ольховую веточку и стал яростно ее грызть, вернувшись к предыдущей странице летописи, чтобы вспомнить, какие именно события надо описать дальше.
В этот самый момент в окно ударился небольшой камень. Кто-то швырнул его не для того, чтобы выбить стекло, но для привлечения внимания Цоя. Александр крепко выругался и подошел к окну. Перед школой, верхом на коне, сидел Андрей Жаров и махал ему рукой. Цой распахнул окно, и тут же в помещение ворвался порыв ветра, а в лицо ударили капли дождя.
– Ты чего, Андрюха? – недовольно кивнул Александр.
– Посмотри туда! – воскликнул Жаров, вытянув руку в сторону бухты.
– Куда именно? Я не понял…
– На завод! На завод смотри! Только внимательно! – Вид у Андрея, несмотря на трагические события и общее траурное настроение, был какой-то возбужденно-радостный. Но что его могло так обрадовать в этот пасмурный, и не только из-за погоды, день? В бухту вошли корабли под российскими флагами, знаменуя то, что за пределами Камчатки сохранилась цивилизованная жизнь? Вернулись атомные подводные лодки, ушедшие перед войной из базы в Рыбачьем? Что, если не это, могло сегодня так порадовать?