Группа из десяти человек оказалась у южного подножия этой горы не случайно. Именно здесь было место гибели двух собирателей из Приморского, растерзанных предположительно гигантским медведем. Отсюда отряд и должен был начинать свои поиски и исследования. Ительмены внимательно осматривали следы на месте гибели людей. Пятеро вооруженных приморцев охраняли их работу, внимательно следя за склонами сопок и ближайшими зарослями. Женя Горин присоединился к братьям и сестре Ханам, постигая их умение читать следы. Сапрыкин уселся на основание кривой, почти стелящейся параллельно земле березы и вертел в руках кубик Рубика.
– Евгений Анатольевич, вы же сами говорили, что ничего лишнего с собою брать не следует, – попробовал сделать замечание один из заскучавших стрелков.
– А я ничего лишнего и не брал, дружочек, – проворчал Сапрыкин. – Кубик весит всего грамм сто пятьдесят. Хотя подозреваю, что он тяжелее твоего мозга.
Стрелок разочарованно вздохнул и отвернулся. Диалог не удался.
Жанна Хан тем временем подошла к старику (или человеку, успешно делавшему вид, что он старик), вытирая с кончиков пальцев грязь.
– Ну, что нового, дорогая Хахи?[40] – спросил Сапрыкин.
– Это действительно следы медведя, – ответила Жанна. – Очень большого медведя. Скажу больше. Похоже, что это медведица.
– Ты как определила? – прищурился Евгений Анатольевич.
– У женщин свои секреты, чтоб своих распознавать. Впрочем, суть не в этом.
– А в чем тогда?
– Судя по следам, зверь был здесь много позже расправы над людьми. Крови в земле много. И медведь наступал там, но уже в то время, когда кровь хорошо в землю впиталась и высохла. Медведь топтался здесь много. Будто искал что-то. Самое скверное, что затоптал другие следы. Они есть. Но распознать их невозможно.
– То есть здесь были следы другого зверя? – спросил Сапрыкин.
– Очень может статься, дядя Женя, что этих людей все же убил этот медведь. Затем вернулся зачем-то и затоптал старые, кровавые следы. Я не могу сказать, был ли здесь другой зверь. Но могу сказать, что эти следы не того существа, что убил велосипедиста возле Вилючинска в ночь после землетрясения.
– То есть очень может быть, что мы просто идем по ложному следу и зря теряем время? – подключился к разговору Горин.
– Почему же? – хмыкнула Жанна. – Тот зверь убил человека. И здесь кто-то убил двух человек. Если убивали разные звери, значит, уничтожить надо обоих. Разве не так? К тому же не забывай, что медведь здесь затоптал чьи-то следы. Либо свои старые, либо другого существа. Что, если он затоптал следы тех же лап, что отпечатались у дороги возле Вилючинска?
– Но если мы пойдем по следу медведя, который, возможно, ни при чем… – пытался было возразить Горин, но Жанна подняла руку.
– Послушай, Гора. Медведь, так или иначе, имеет отношение к нападениям. Либо здесь был он убийцей, либо он идет по следу убийцы.
– Но зачем?
– Отправимся туда, откуда ведут следы, и попробуем найти берлогу. Возможно, узнаем. Во всяком случае, у меня есть одна догадка.
– Какая догадка?
Жанна снисходительно улыбнулась:
– Я не буду говорить, пока не проверю. Плохая примета. Могу спугнуть ответ на вопрос.
Сапрыкин поднялся и засунул кубик в карман куртки.
– Значит, идем дальше по следу? – подытожил он.
– Верно, – кивнула Жанна. – Идем туда, откуда медведь пришел. Или пришла.
Сказав это, женщина вытянула руку в южном направлении.
Горин взглянул туда и увидел вдали большую и довольно приметную сопку. У нее имелась одна отличительная черта – вершину словно срезали гигантским ножом.
– Столовая сопка? – спросил Женя. – Ну что ж. Мне всегда было интересно, что на ее вершине.
– Возможно, до нее мы не дойдем. Или свернем уже через километр. Так что не обольщайся, – похлопал Сапрыкин молодого тезку по плечу.
Одним из любимейших занятий Александра Цоя было копчение рыбы. Впрочем, он не столько занимался самим копчением, сколько наслаждался ароматом, который сопровождал этот процесс. И, конечно, травил байки о былых подвигах женщинам, что сидели здесь же, на больших скамейках, расставленных на просторной площадке возле детского сада. Одни женщины потрошили свежую рыбу, удаляя внутренности и жабры, чтобы заготавливаемое на зиму мясо не горчило, другие ее солили, третьи промывали в воде после настаивания в соли и передавали Цою, который, облизываясь, укладывал рыбу в коптильне.
– Ах, пахнет-то как, зараза! – радостно воскликнул Александр, вынимая закопченную рыбу и развешивая на натянутом между парой деревьев тросе.
Весь ритуал уже собрал паломников со всей округи. С десяток собак заискивающе виляли хвостами, жалобно скулили и облизывались, согнанные сюда чарующим и соблазнительным запахом, разносящимся по округе.
– О, ну как же без вас! – засмеялся Цой, увидев во главе собачьей стаи двух здоровенных дворняг, которых знал весь Приморский, да и Вилючинск тоже. Черная крупная сука с белым носом и белой нижней челюстью имела кличку Злая. Ее неизменным спутником был похожий на овчарку вечно взъерошенный рыжий кобель с обвисшими ушами, по прозвищу Гуляш.
– Топайте отсюда, – Александр махнул рукой. – Собаки рыбу не едят.
– Зато корейцы едят собак, – засмеялись женщины. – Бегите, псины! У нашего Саньки аппетит от запаха копченостей тоже разгулялся!
Цой предупредительно поднял палец и погрозил им смеющимся женщинам.
– Полегче, дамы! Я русский кореец! Я не ем собак! – затем покосился на животных и добавил: – В основном…
Снова раздался смех.
Женщины бросили питомцам общины рыбьих потрохов, но те презрительно зафыркали и продолжали облизываться, глядя на развешенную копченую рыбу.
Не выдержав душераздирающий взгляд собак, которым они могли бы вымолить и у камня еду, Цой все-таки бросил им несколько свежекопченых рыбин, после чего громко заорал на животных, грозя, что больше они ничего кроме пинков не получат. Схватив добычу, собаки разбежались. Однако все понимали, что ненадолго.
– Так, ладно, о чем я там рассказывал?
– Да сказку очередную!
– Никакую не сказку, – возразил Александр. – Все так и было. Стою я, значит, в реке. Воды по грудь. И бурлит вся. В тот год лосося на нерест пришло столько, что многие прям по спинам сородичей прыгали против течения. Картина была, я вам доложу, просто зомбиапокалипсис. Хотя нет. Рыбоапокалипсис! И вот стою я в воде, хватаю горбушу и Захару передаю. Тот в лодке сидит и принимает. Женька Гора, значит, тоже в лодке. С винтовкой снайперской. Потому что на том берегу медведь стоял и тоже рыбу подхватывал да на берег выкидывал. Ну, мы думали, мало ли что, пусть Женька его на мушке подержит. Зверь все же дикий. А медведь на нас никакого внимания не обращает. Увлечен рыбалкой. И тут вода вокруг как забурлит!
– Она ведь и так бурлила!
– Да, но тут она еще больше забурлила. И выныривает чудище! Лосось здоровенный, как кашалот! Медведь аж окосел от счастья, увидав такую добычу. Прыг в воду на мегалосося, а тот как шандарахнет медведя хвостом, что медведь полетел в лес, кувыркаясь и оставляя за собой просеку из поваленных деревьев!
Женщины уже хохотали так, что не могли продолжать работу. Кто-то утирал слезы, кто-то хватался за живот, а кто-то за голову.
– Да чего вы гогочете? – возмутился Цой. – Драма же разразилась эпичная. Лосось потом на нас кинулся. Хотел лодку перевернуть. Ну, я не растерялся, выдернул из уключины весло и как дал рыбе по башке… Но рыба еще больше разозлилась. Пасть разинула кривую свою. Думал, проглотит меня. Я ее опять веслом, а она его перекусила прямо посередине! И прет на меня. Тогда я ей кулаком врезал и попал прямо в глаз. Да врезал с такой силой, что кулак в левую глазницу вошел и из правой вышел. Она в судорогах задергалась, а рука моя у нее в черепе застряла, и я думал, что она конвульсиями своими мне руку-то и поломает. Ну, я опять не растерялся и свернул ей шею…
– О-ой! – визжали женщины. – Шею! Рыбе!!! Ой, Санька, ну балабол! Шею рыбе свернул! А копыта ей не подковал случайно?! Да где у нее шея-то, у рыбы?!
– Да что вы ржете?! За жабрами у нее шея! Хватит голосить! Работа стынет!
Женщины вернулись к работе, хотя хохот не утихал. Александр удовлетворенно покачал головой. Поднимать настроение окружающим он любил, особенно женщинам. И, конечно, мало кто из мужчин решился бы назвать его балаболом. Но здесь другое дело. Вызвав смех работниц, он ощущал чувство выполненного долга.
Занятый рыбой и общением с женщинами, он не заметил, как по тропинке со стороны школы спустился один из вооруженных бойцов общины.
– Саня, тебя на третий пост подняться просят! – крикнул он, еще не дойдя до Цоя.
– А что случилось?
– В насосной кто-то шарится, а мы не знаем, что делать. Если это опять вулканолог? У нас особых указаний не было. Стрелять в него или просто задержать? Может, морду набить? А может, наоборот, сидеть в засаде и не раскрывать наш пост?
– Да детвора, наверное, опять из садика с тихого часа сбежала и играется там в сталкеров каких-нибудь, – махнул рукой Цой.
– Дети на месте все. Мы проверили. Из общины никто не выходил. Так что нам делать-то?
– Ладно. С Крашенинниковым я сам разберусь. Вы не высовывайтесь, чтоб он про пост не знал. Сейчас поднимусь.
Подниматься пришлось прилично. Место, о котором шла речь, находилось гораздо выше на склоне, чем даже школа. Давно заросшее кустами и деревьями, это странное здание называли насосной. По сути, бетонный короб без окон и с одной дверью. Самой двери, конечно, уже нет много лет. Только большой прямоугольный проем в обращенной к поселку и бухте стене. Мало кто понимал, для чего на такой высоте было построено это сооружение. Внутри сохранились железные трубы, выходящие из пола расположенного там же, внутри, сухого бассейна и уходящие обратно в пол. На трубах ржавые вентили. Считалось, что это технологическое здание когда-то обеспечивало устойчивую подачу водопроводной воды в расположенные на склоне ниже пятиэтажку, школу, детский сад и некоторые другие здания. Потому и называли этот бетонный короб насосной. Никита Вишневский пошутил как-то, что пройдет еще немного лет, и об этом строении в лесу на склоне сопки будут гадать, как о египетских пирамидах когда-то.