– Просто сон, – хрипло выдохнул Антонио. В сознание постепенно возвращалось понимание того, что родной Неаполь покинут им много лет назад и он по-прежнему на Камчатке. На краю земли. – Это был всего лишь сон…
– Что же тебе снилось такое? – послышался голос Михаила. Он возился у костра, извлекая из углей печеный картофель. – Ты что-то бормотал во сне. На итальянском, естественно.
Антонио вздохнул:
– Я, кажется, проспал рассвет, но так и не выспался. К тому же сон этот я напрочь забыл.
– Может, оно и к лучшему, – кивнул Крашенинников. – Позавтракаем сейчас, и дальше в путь. Я уже нашел, как объехать этот затор на дороге.
Позавтракали они печеной картошкой, оставшимися куриными яйцами и чаем из сушеных ягод шиповника. После этого Михаил осмотрел несколько машин, оставшихся здесь много лет назад. Собрав с них кое-какую мелочь, он заменил пару проводов на свечах зажигания, и странствие продолжилось. Двигатель стал работать лучше и уверенней. Вскоре машин на дороге стало еще больше. И выглядели они не так, как раньше. До сего момента оставшиеся на шоссе автомобили пострадали лишь от электромагнитного импульса. Теперь все чаще попадались опрокинутые и смятые. Выброшенные с дороги и обгоревшие. Разорванные на части…
– Боже мой! Ребята, смотрите! – воскликнула в ужасе Оливия, указывая рукой. Слева, на обочине, лежал опрокинутый автобус, смятый как пивная банка. Внутри он был полон человеческих костей. Молодая растительность и совсем редкие, тонкие деревца вокруг свидетельствовали о том, что если был здесь когда-то лес, то он был повален и испепелен интенсивным пожаром.
– Мы в зоне поражения от ударной волны и вспышки, – мрачно произнес Михаил.
– Где же мы находимся? Разве взрыв не над проливом в бухту произошел?
– Да. Тот взрыв, что был ближе к нам. Но он был не один. Мы подъезжаем к Елизово. Этот город был отдельной целью для отдельной боеголовки.
Крашенинников оказался прав. Он хорошо знал родной край и не разучился в нем ориентироваться по сию пору. Юго-западная окраина города Елизово встретила их картиной тотального разрушения, чьи следы и последствия не сгладились временем и даже не заросли кустами и травой. Даже им, пережившим термоядерный взрыв и крушение вертолета, невозможно было вообразить, что же творилось на этих улицах, ощутивших на себе всю мощь «чудо-оружия». Стены домов превращены в щебень, легковые автомобили вообще трудно опознать. Скрученная цистерна бензовоза. Свернутые в дугу конструкции башенного крана, лежавшие более чем в сотне метров от недостроенного дома, о котором напоминали лишь обуглившиеся сваи.
– Как же нам повезло оказаться подальше от всего этого, боже, – траурным голосом произнес Антонио.
Машина двигалась дальше, пока не достигла двух расположенных рядом мостов через небольшую речку с названием Половинка. Один мост был разрушен. Среди его обломков можно было рассмотреть остатки военного гидросамолета. В самой реке было полно машин, фонарных столбов, кусков металлочерепичных крыш. Все это согнала сюда ударная волна. Крашенинников свернул вправо и остановился у второго моста. Он уцелел. Однако насколько оставался надежным?
– Посидите здесь. Я пойду осмотрю мост.
Михаил вышел из машины и медленно прошелся по мосту, длина которого едва ли превышала три десятка метров. Он внимательно осматривал полотно. Оно было все в трещинах и морщинах от закипевшего при высокой температуре, затем остывшего асфальта. Оказавшись на другом берегу, Крашенинников осторожно спустился к реке, желая осмотреть мост с нижней стороны. Однако обнаружил то, что на мгновение заставило забыть и про мост, и про машину, и вообще про все. Михаил застыл на месте, глядя на массовое скопление человеческих останков. Ребра, черепа, кости рук и ног разных размеров. От совсем маленьких до тех, что принадлежали взрослым и крепким… В том аду, что обрушился на Елизово, кому-то удалось выжить. Но, видимо, ненадолго. Наверное, эти люди были обожжены, и инстинкт погнал их к речке. К воде. И здесь они умирали десятками. От ожогов, других травм, облучения и зараженной радиацией воды.
Крашенинников опустился на бетонный обломок и сидел несколько минут, глядя на останки. Он вспомнил то последнее лето мира. Совсем недалеко отсюда, в аэропорту Елизово, он ждал рейс из Анкориджа[66]. «Встречаешь вулканолога из Америки», – сказали тогда ему на работе. Он стоял в толпе встречающих и, чтобы быть узнанным, держал в руках большой лист бумаги, на котором его коллега из Неаполя, находившийся к тому моменту на Камчатке уже четыре дня, изобразил извергающийся вулкан. Антонио стоял рядом. Эта миссия была поручена Михаилу внезапно, за три часа до прилета рейса. И никто отчего-то не поставил его в известность, что за вулканолог к ним едет. Ну а Квалья, с которым они уже успели подружиться, всегда был его постоянным спутником. Они представляли себе немолодого, умудренного опытом и, возможно, уже очень седого ученого и шутливо гадали, на кого же он будет похож… Быть может, на Дональда Сазерленда или Тома Хэнкса. А вдруг это кто-то очень похожий на Пирса Броснана или Сэма Нила? В итоге они вдвоем сошлись на мнении, что было бы совершенно здорово, если бы этим ученым оказался вылитый Морган Фримен.
– Нет, нет! – засмеялся Тони. – Как назло, это будет Эдди Мерфи. Как в фильме «Чокнутый профессор»!
– О нет, только не это! – расхохотался Михаил.
– Ну, хорошо! Тогда Харрисон Форд!
– А он играл ученого? В каком фильме?
– Ну, ты даешь, Михель! А как же Индиана Джонс?! Он же профессор!
– Точно! Но четвертая часть отвратительная. Опять про плохих русских.
– Эту часть все ненавидят, Михель! Не только в России! Он пережил ядерный взрыв, спрятавшись в холодильнике! Проклятье, зачем строить убежища?! Покупайте холодильники!
– Отличный продакт-плейсмент![67] Интересно, какой марки эти холодильники? «Индезит»? Ну, хорошо. Значит, Харрисон Форд? Что-то мне подсказывает, что в таком случае он посмотрит на наш вулкан и скажет: «У меня о-о-очень плохое предчувствие насчет этого». Потом хлопнет тебя по плечу и спросит: «Верно, Чубакка?»
– А-ха-ха!!!
– А представляешь, подходит сейчас к нам Джеф Голдблюм и такой… «Э, э, э, хай…» А потом сделает паузу, выпучит глаза и… ШАХ-МАТ!
– А-ха-ха! – с новой силой залился смехом Квалья. – Боже, откуда это?! Напомни!
– «День независимости»!
– Ах да, «День независимости»! Шах-мат! Ставлю на Джефа Голдблюма! Вот это реально большая куча дерьма!
– За что ты его так, Тони?!
– Да нет же! Это его фраза из фильма «Парк Юрского периода»!
– Точно! – радостно воскликнул Крашенинников. – Как я мог забыть?! Конечно же «Парк Юрского периода»! Он возьмет стакан воды, выльет его мне на голову и скажет: «Это ХАОС!»
– А-а-а-ха-ха!!! Боже, Майк, прекрати! Люди вокруг подумают, что мы террористы!
– Угрожающе веселые террористы, Тони! Взрываемся безудержным весельем!
– А-а-ха-ха!
Эти двое совсем упустили из вида, когда к ним подошла молоденькая светловолосая девушка с большими наивными глазами и доброй улыбкой. Заметив ее наконец, два вулканолога притихли и уставились на девушку.
– При-вет, – улыбнулась она, по слогам выговаривая слово на русском языке. Затем указала на рисунок в руках Михаила. – Очень красива.
– О, синьорина! Чем два совершенно одиноких неженатых парня могут вам помочь? – сразу начал строить из себя мачо Антонио.
– Ждать ми? Менья?
– Простите, вы говорите по-русски? – спросил Михаил. – Вы с рейса из Анкориджа?
– Йес, Анкоридж. – Она кивнула. – Плохо говори русска ленгуидж.
– Ну что ж, а мы неплохо говорим по-английски, – улыбнулся Михаил, перейдя на понятный для прекрасной незнакомки язык. – Мы будем очень рады вам помочь. Но сейчас мы ждем ученого из США. Он прилетел вашим рейсом. Вулканолог.
Девушка несколько секунд глазела то на Крашенинникова, то на Антонио и вдруг заливисто рассмеялась:
– Но это я! Ученый вулканолог! Оливия Собески, – она протянула для рукопожатия хрупкую ладошку. – Работаю в Йеллоустонском национальном парке от Смитсоновского университета. Это меня вы встречаете.
Оконфузившиеся парни многозначительно переглянулись…
Наверное, с того самого мгновения, как Оливия засмеялась, он был навсегда покорен ее красотой, добротой и искренностью. Но сейчас Михаил думал не о ней. Он смотрел на кости и думал о том, что кто-то из толпы встречающих, что были тогда в аэропорту Елизово и стали свидетелями их глупого веселья, был сейчас здесь. Он думал о всемирно известных голливудских актерах, которых они перебирали в памяти, воображая, на кого будет похож их гость. Думал о том, что стало с ними. Что стало с теми простыми людьми во всем мире, что так же, как и они, любили голливудские фильмы и так же могли бы с легкостью узнать известные фразы персонажей этих фильмов. Михаил думал о том, сколько всего было в жизни вещей, которые объединяли миллионы людей во всем мире. И одной из таких объединяющих нитей были, быть может, и не самые гениальные, но все же яркие и запоминающиеся фильмы. А что еще объединяло? Улыбки, шутки, смех… Конкретно их троих, с разных концов мира, объединяли величие и тайны вулканов. Восхищение красотой, синее небо, яркое солнце, полуночные звезды, шум прибоя, музыка… Это все было общим. Таким человеческим. Но какие-то безумцы пронзили миллионы и даже миллиарды сердец гамма-излучением. А ведь большинству этих людей нечего было делить. Не из-за чего было враждовать. Многие из них могли бы стать настоящими друзьями, как он, итальянец и американка, ставшие семьей. Но все превратилось в груды костей. А те, кто выжил, носили в своих сердцах ненависть. И теперь он, Оливия и Антонио – изгнанники в мире, где осталось слишком мало людей.
Он вернулся к машине, и на душе стало сразу теплей, как только он увидел Тони и Олю.
– Ну что там? Как мост? – спросил Квалья.