– Конкретно в этом вас никто и не винит, – Евгений Анатольевич кивнул. – Но вы ведь все эти годы твердите, что хотите, чтобы новый мир был другим. Лучше, справедливей, честнее. Это значило ровно одно – что вы должны были поступить с этими людьми лучше, справедливей и честнее. Вы должны были показать этим людям, что вы не плохие и ужасные. Но вы заставили американку и итальянца вспомнить пропаганду, что выжигала умы людей до того момента, пока этот огонь не достиг температуры в миллионы градусов. Вчера вы вытащили из могилы прошлого мира то, что отравляло атмосферу этой планеты тысячи лет. Иррациональную ненависть к чужакам. Но разве в этом вашем новом мире любой живой человек не являет собой надежду для будущего? Это потом можно разбираться, на что он способен и каковы его мотивы. Но изначально каждый выживший разве не есть часть нового мира в потенциале? Однако вы вчера накинули на ваши мечты о новом мире петлю.
– Слушай, да завязывай уже с этой патетикой! А если на нас нападут, начнут убивать, захотят поработить, захватить нашу землю? Что тогда? Встречать их радостными улыбками?
– Защищать свой дом, землю и народ. Это святой долг! Даже если вражеские солдаты по большей части обмануты своим руководством. Объяснять им некогда, что они не правы. Такова суровая логика жизни. Объяснять нужно будет потом, когда над логовом их преступных боссов вы водрузите свое знамя. Но кто на вас напал сейчас? Вы видели легионы вражеских солдат, топчущих вашу Родину и несущих новый, жестокий порядок? Или от страха увидели эти легионы в трех ученых, одна из которых женщина, а еще один покалечен?
– А если они вражеские шпионы и диверсанты? – усмехнулся Цой.
– Что ж, все может быть. А что, если ты, Саня, вовсе не тот Александр Цой?
– То есть?
– Что, если тебя подменили, пока ты сидел в лодке?
– Кто?!
– Рептилоиды с планеты Нибиру!
– Да ты вообще что несешь? Совсем спятил на старости лет?!
– А ты? – настала очередь усмехаться Евгению Анатольевичу. – Ну, докажи обратное!
– Этот разговор не имеет конца и теряет смысл, – вздохнул Жаров. – Послушай, Анатольевич, мы поступили с ними справедливо. Мы дали им топливо. Мы дали им время. Мы дали им шанс.
– Шанс на что? На то, чтобы избежать смерти от вынесенного вами же смертного приговора? Ты это называешь справедливостью? Занести над ними меч и досчитать до трех, вынудив покинуть свой дом?
– Спорить мы можем до темноты и кричать до хрипоты, дядя Женя. Твое мнение мы ценим, как и всегда. Возможно, и у других было бы на этот счет свое мнение. И оно тоже ценно для нас. Но если бы все узнали, кто эти люди на самом деле, и затем одни начали бы требовать их казни, а другие заступились бы за них, то лучше в этом нашем новом мире точно не стало бы.
– Значит, что-то кардинальное вы упустили в вашей мечте о новом мире, если боитесь, что часть нашего общества может жаждать смерти людей просто потому, что они иностранцы. Значит, не новый это мир. Все тот же. Недогоревший.
Презрительная ухмылка исказила лицо Андрея:
– Знаешь, а забавно слушать всю эту сладострастную хрень от палача.
– От палача? – седые брови Сапрыкина поднялись.
– Именно. Не ты ли был одним из тех, в чьи обязанности входило уничтожить людей из секретного списка, в который был внесен и мой отец?
– То есть это всего лишь твоя месть мне? На тех людях ты отыгрался просто потому, что так ничего и не понял из того, что я тебе рассказал?
– Довольно. Больше нечего обсуждать. Мы приняли решение. И это решение окончательное.
– Окончательной может быть только смерть, ребятки.
Жаров нахмурился:
– Ты угрожаешь нам?
– Я пытаюсь вам объяснить, что все может случиться просто потому, что порой вы сами не ведаете, что творите.
Сказав это, Сапрыкин развернулся и ушел. Приморский квартет смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из вида.
– Ну и в чем он не прав? – первым нарушил молчание Вишневский.
– Какие, на хрен, рептилоиды? – недоумевающе развел руками Цой.
– Он может быть опасен теперь, – сказал вдруг Жаров.
Горин удивленно посмотрел на друга:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сам подумай. Что, если он теперь начнет мутить воду в общинах? Настраивать людей против нас. Подготавливать свержение.
– Вообще-то, если народный сход примет решение о сложении с нас полномочий, мы при этом свои полномочия лидеров прекращаем, – сказал Никита. – Разве не так заведено?
– Так. Только как ты поймешь, что народ сам принял решение, а вовсе не этот старик их надоумил? – Сказав это, Андрей снова покачал головой… – Он может быть опасен…
Следующий мост, перекинутый через реку Авача, тоже выдержал, несмотря на то, что выглядел он очень плачевно. Миновав его и еще несколько километров, машина остановилась. Из колес с разной интенсивностью выходил воздух, что не удивительно, учитывая возраст резины. Удивительно было другое. Что эти колеса хоть как-то еще справляются со своей функцией.
Михаил достал насос и начал подкачивать шины.
Выйдя из автомобиля, Собески и Квалья осмотрелись. Они находились в местности, непривычно для Камчатки равнинной. Большая долина, над северо-западным краем которой высилась группа вулканов, среди которых невозможно было не узнать старого приятеля – Авачинскую сопку. И ее величественного соседа – Корякский вулкан.
– Мы так давно не были ближе к Аваче, что я совсем позабыл, каково это, – с благоговейным трепетом вздохнул Антонио.
Ледники отдавали яркими бликами, но сейчас было хорошо видно, что Авача практически рассталась с этим ледяным саваном. Но ее величественный сосед, вулкан Коряка, так же как и много лет назад был покрыт ледниками. Вулканы поменьше из представшей пред их взором во всей красе группы также имели ледяной покров вершин. Теперь, когда хорошо видно большую часть этой дремлющей «семьи», легче было согласиться с предположением, что именно склоны Авачи прогрелись настолько, что заставили ее ледники ручьями устремиться к подножию.
– Мы ближе еще к чему-то, Антонио, – тихо произнесла Оливия. Она не смотрела на вулканы. Она озиралась по сторонам, и взгляд ее цеплялся за странные предметы, разбросанные по равнине на разном удалении. Ей не сразу удалось понять, что это обломки самолетов.
– Едем дальше! – окликнул их Крашенинников.
– Ловко ты управляешься с техникой, Миша, – произнес Квалья, едва УАЗ продолжил свой путь. – Как ты этому научился?
– В детстве у меня был велосипед. И однажды я приладил к нему двигатель от водяной мотопомпы. Первый опыт был ужасен и не стоил затраченных усилий. Но все же это был опыт. В старших классах я собрал себе мотоцикл. Вот это уже была удача. И я произвел впечатление на девчонок из своего двора, – Михаил подмигнул задумчивой Оливии. – Но вскоре мотоцикл у меня забрали милиционеры. Я был слишком молод, чтоб получить водительские права. И я слишком лихо катался на своем мотоцикле, пугая окружающих. А в студенческие годы, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, я подрабатывал в автомастерской. Пригодилось.
– Давай сделаем крюк, Миша, – сказала Оливия и указала рукой. – Поедем вон там.
Крашенинников кивнул, и машина повернула налево. Вскоре они увидели бетонное покрытие. Частей самолетов стало еще больше.
– Мы в аэропорту, – вздохнула Собески.
Это место было единственным способом быстро покинуть этот изолированный уголок планеты. Но выглядела воздушная гавань плачевно. Все свидетельствовало о том, что эпицентр взрыва находился совсем недалеко. Здание аэропорта, находящиеся перед ним музей гражданской авиации, гостиница и другие сооружения были стерты с лица земли. Там, где была автомобильная стоянка, нагромождение ржавого железа и обгоревшие обломки большого пассажирского самолета. Минуя их, машина выкатила на большое бетонное поле. Здесь от пассажирских лайнеров остались только титановые элементы турбин и шасси. Все остальное сгорело дотла. Чуть в стороне немного более сохранившиеся остатки большого, четырехдвигательного пассажирского самолета, рядом сгоревший трап и сгоревший автобус, полный костей.
– Боже мой! – выдохнула Оливия. – Они же только прилетели! Или наоборот… Готовились к вылету…
– Зачем атаковать гражданский аэропорт? – нахмурился Квалья.
– Ядерная война подразумевает тотальное уничтожение, Антон, – вздохнул Михаил. – Если тебе вздумалось сбрасывать куда-то атомную бомбу, изволь позаботиться о том, чтобы там осталось как можно меньше людей, что возненавидят тебя до конца своих дней, а если повезет, передадут свою ненависть по наследству. К тому же это не совсем гражданский аэропорт. Сейчас покажу.
Машина взяла правее, и взору предстали открытые капониры. Стоянки самолетов. В капонирах виднелись обломки.
– Видите? Это Ил-38. Патрульные самолеты Тихоокеанского флота. С виду они были очень похожи на американский «Орион». Сейчас еще покажу.
Машина проехала по рулежной дорожке и приблизилась к взлетно-посадочным полосам. В одном месте у конца полосы находилось буквально кладбище самолетов.
– Здесь были МиГ-31. Сверхскоростные перехватчики. На Камчатке очень мало мест, где возможно строительство аэродромов. По этой причине аэропорт Елизово даже в мирное время был двойного назначения. Гражданского и военного. Ну а с наступлением войны любая взлетная полоса переходит под власть военного командования. В любой воюющей стране. Ты, Антон, прилетел уже поздно вечером. Было темно. Поэтому ты их не видел во время посадки.
– А я видела их, – вздохнула Оливия. – Хорошо помню. День был ясный. Солнечный.
– А вон в той стороне были стоянки верто… – Михаил вдруг замолчал, пристально глядя куда-то вдаль.
– Вертолетов? – спросил Квалья. – Эй, Миша, что ты там увидел?
– Сейчас, – буркнул Крашенинников, выжимая сцепление и переключая передачу. Машина помчалась по взлетной полосе, и как только обнаружилась бетонная дорожка, ведущая на соседнюю полосу, свернула туда.