– Верно, – кивнул шериф.
– Что ж, память меня не подвела. Но известно ли вам, что 22 июня того же года на всей протяженности нашей западной границы у нас было сотни Перл-Харборов? Трудно себе такое представить, не так ли?
– Действительно. Очень трудно.
– Есть еще одна историческая память, которую вы воспитываете в своих гражданах с младенчества. Память о Войне за независимость и память о Гражданской войне Севера и Юга. Но есть одна подзабытая деталь. Именно Россия выступила гарантом того, что в охваченные Гражданской войной Соединенные Штаты не вторгнутся войска иностранных интервентов. Русские военные корабли встали в ваших океанских портах, упредив Францию и Великобританию от вмешательства в ваш конфликт. При этом не вмешивались и сами. В итоге у вас сражались Север и Юг. У нас тоже была Гражданская война. Но географически мы расположены иначе. Никакая сила не смогла бы предотвратить вторжение иностранных армий в охваченную Гражданской войной Россию. И это случилось. Если мне сейчас не изменяет память, то в нашу страну тогда вторглись армии примерно четырнадцати государств. Четырнадцати, Карл. В том числе и ваша военная экспедиция. Такое тоже трудно себе представить. Но для нас это данность, кровью начертанная на страницах истории. А теперь на минуту представьте себя среднестатистическим русским, который любит свою страну и неравнодушен к ее истории. И где-то там, за пределами вашей страны существует военный альянс, по всем показателям превосходящий военные возможности вашей страны. Более того, ваша страна дважды пыталась вступить в этот альянс и присоединиться к государствам, входящим в него. Но вам дважды отказали. У вас не вызовет это тревоги?
– Майкл, ваш ядерный арсенал делал бессмысленным любые планы по военному нападению даже десяти таких альянсов…
– Да не в этом дело, Карл. А в том, чтобы поставить себя на место русского. Представить, что войн в вашей истории более чем на три века непрерывного кровопролития. Вашу столицу захватывали, разоряли и жгли. Ваших соплеменников угоняли в рабство. Ваших соплеменников душили в газовых камерах и жгли в печах. На вашу страну не раз обрушивался армагеддон, и каждый раз вам приходилось ее восстанавливать. Залечивать раны. И вот военный блок, планомерно приближающийся к вашим границам. А в странах, входящих в этот блок, толерантная и политкорректная демократическая пресса позволяет себе писать о вас шовинистические и даже расистские статьи. Вызовет у вас это тревогу или нет?
– Конечно, вызовет, сэр. И правильно ли я понял, что все, что вы мне сейчас рассказали, сконцентрировано в ненависти к нам, которую питают люди на том берегу?
Крашенинников тяжело вздохнул, откинувшись на спинку кресла.
– Хотелось бы мне быть уверенным, что это не так. Но вот в чем дело. Мы все эти годы скрывали от местных, что Оливия американка. Но все тайное рано или поздно становится явным. И вот они узнали правду. Нас изгнали, пригрозив казнью. Просто за то, что она американка. Именно по этой причине мы оказались здесь сегодня.
– Послушайте, Майкл, но разве вам не кажется, что на том берегу живут варвары?
– Не смей так говорить! – нахмурился Михаил.
– Простите, но я лишь говорю о том…
– Ты так ничего и не понял из всего того, что я сказал, Карл?
– Одна маленькая деталь, – подал голос сидевший позади Квалья. – Объявив нам приговор, эти варвары как будто случайно оставили нам бочку бензина.
– И что из этого? – усмехнулся шериф.
– Видите ли, дорогой сэр, – одарил его своей обаятельной улыбкой Квалья. – Мне вдруг пришло в голову, что президент Гарри Трумэн предупредил жителей Хиросимы, что хотя бы женщины и дети должны этот город покинуть. Ибо Пол Тиббетс[73] уже летит к ним на крыльях апокалипсиса. Но ведь Трумэн этого не сделал. Правда?
– Но это же стокгольмский синдром, сэр. Вы оправдываете людей, которые жестоко обошлись с вами.
– Я только что раскрыл вам глубинные смыслы их мотивации, мистер Риггз, – продолжил Крашенинников.
– Правильно ли я понял, что нам следует ждать нападения со стороны людей, живущих на том берегу, Майкл?
– Я предупредил вас не для того, чтобы вы готовились к войне, Карл. Я не хочу, чтоб на моей земле была война и лилась кровь. Я хочу, чтоб у вас было время подумать о том, как найти общий язык с местными жителями. Как этой войны избежать. Она бессмысленна.
– И вы считаете, что это возможно? В свете того, что вы рассказали мне, возможно ли нам убедить местных, что мы не враги?
– Честно? Я не знаю. Я не знаю, каков градус ненависти у приморского квартета и у общины. И я не знаю, как к местным могут отнестись ваши люди. И уж тем более я не говорил, что это может быть легко. Но знаете… Джон Фицджеральд Кеннеди[74] перед стартом лунной программы сказал: «Мы сделаем это. Не потому что это легко. А потому что трудно». И вы сделали это. Вы полетели на Луну.
Шериф задумчиво потер кончиками пальцев лоб над повязкой и бросил мимолетный взгляд на Рона Джонсона. Долго подбирая слова, он, наконец, обратился к Крашенинникову:
– Послушайте, Майкл. Я благодарен вам за информацию. И вы действительно рассказали мне очень много интересного и важного. Но… Не могли бы вы нам рассказать о численности боеспособного населения тех общин, об оружии и имеющейся технике?
Михаил скрестил руки и покачал головой:
– Я не ослышался, мистер? Вы действительно меня спросили об этом?
– А в чем, собственно, проблема?
– Неужели непонятно? Я повторяю… Я здесь говорю с вами для того, чтобы был шанс предотвратить вероятный конфликт, а не для того, чтобы занять вашу сторону в этом конфликте. На том берегу мой народ. Понимаете? МОЙ народ. Я русский человек. Я люблю свою Родину и свой народ. У меня могут быть разногласия с кем-то из тех людей. Но это не отменяет того кто я есть. Я не хочу, чтобы мои люди стреляли в вас. И не хочу, чтоб вы стреляли в них. И я не собираюсь предоставлять информацию, которая может навредить моему народу. Я не для этого пришел к вам.
– Ну что ж, – вздохнул Карл. – Я мог бы догадаться… Впрочем, я прекрасно вас понимаю и не настаиваю. – Сказав это, он улыбнулся и устремил взор единственного глаза на Оливию. – Мисс Собески, вы гражданка Соединенных Штатов Америки. Не так ли?
– Да, это так. – Оливия кивнула.
– И вы помните клятву нашему флагу, что давали в школе?[75]
– Я клянусь в верности флагу Соединенных Штатов Америки и республике, которую он символизирует, одной нации под Богом, неделимой, со свободой и справедливостью для всех, – ответила Оливия, дав понять, что текст клятвы помнит хорошо до сих пор.
– Замечательно, мисс Собески. Не могли бы вы рассказать мне о численности боеспособного населения в русской общине, об их вооружении и военном потенциале?
– Я гражданка США, шериф.
– Да, я в этом нисколько не сомневаюсь, мисс Собески. Но все же…
– Но все же, шериф, у меня есть права, гарантированные нашей конституцией. Я не обязана свидетельствовать против своего мужа.
Михаил повернулся и с изумлением уставился на Оливию.
– То есть вы хотите сказать, что этот человек… Майкл… является вашим мужем?
– Да, шериф. Это мой муж.
– Но я не прошу вас свидетельствовать против него, мэм.
– Вы просите меня предоставить информацию, которую не может, из соображений личных убеждений, предоставлять мужчина, которого я люблю и женой которого я являюсь. Если эту информацию предоставлю вам я, то тем самым я, пусть и косвенно, буду свидетельствовать против него. Американский закон на моей стороне. Я прошу вас больше не задавать мне таких вопросов.
– О-окей… – озадаченно выдохнул шериф и уставился на Антонио.
– Даже не думай, приятель! – засмеялся Квалья.
Недовольно причмокнув, Карл повернулся к Джонсону:
– Старею, Рон. Мне следовало допрашивать этих людей по отдельности.
– Так это, по-вашему, был допрос?! – воскликнул Михаил. – Я сам пришел к вам!
– Успокойтесь, – шериф выставил перед собой ладони. – Вы только что просили меня понять русских. Теперь и я прошу вас понять, в какой непростой ситуации я, да и все мы, оказались…
Договорить он не успел. Дверь распахнулась, и в нее вошел человек, который, судя по дыханию, сильно запыхался. Это был темноволосый бородач с кепкой на голове. Одной рукой он сжимал дробовик «Ремингтон», а в другой какой-то продолговатый цилиндрический предмет.
– Вот, Карл, полюбуйся! – воскликнул вошедший мужчина, демонстрируя цилиндр.
– Марк? Какого черта? – поморщился шериф.
– Это было у них в машине! Это сигнальная ракета! Они должны были передать сигнал к атаке своим! – вопил Марк.
Теперь Антонио понял, почему этот предмет показался ему знакомым. Это та самая сигнальная ракета, что дал ему Евгений Сапрыкин, дабы тот смог предупредить о возвращении медведицы.
– Моусли, что в словах «не трогать их машину и не подходить к ней» ты не понял, а? – строго спросил Джонсон.
– Что я не понял? Это ведь твоя работа! Это ты у нас за безопасность отвечаешь, не так ли?!
– Прекрати орать, – устало вздохнул шериф. – Проклятье, мне посчастливилось два дня не видеть и не слышать твоих истерик. И вот опять, Моусли.
– Они готовятся к атаке, Карл! А это – сигнальная ракета!
– А это шляпа, – кивнул Риггз на свой головной убор, лежащий на столе. – А это, – он показал на выход, – дверь. А это мой сапог, который будет у тебя в заднице, если ты сейчас же за эту дверь не выйдешь. Эй, Рон!
– Да, Карл?
– В одном прав Марк. Ты у нас за безопасность отвечаешь. Верно?
– О да, – усмехнулся Джонсон и шагнул к Моусли. Как только они оказались рядом, контраст был очевиден. Громила на голову был выше Марка, и напрягшиеся бицепсы Рона просто ужасали. Он схватил вошедшего и вытолкал за дверь, выходя за ним следом.