— Твою мать! — громко сказал он пустому дому.
Прошла неделя затворничества. Соломон не отвечал на звонки Лизы и Кларка и большую часть дня проводил в своей комнате. Родители не вмешивались. Они знали сына лучше, чем кто-то другой: одиночество было его лекарством.
Когда Кларк явился за грузовиком, Соломон не нашел в себе сил выйти к нему, так что Кларк мимоходом поздоровался с Валери и побрел в гараж. Джейсон помог ему завести автомобиль, и он уехал. Через какое-то время отец Соломона поднялся к сыну. Постучав негромко в дверь, он вошел и присел на краешек кровати.
— Даже жаль его отпускать, — со вздохом сказал он.
— Кого? Грузовик?
— Ага. Привык в нем копаться. Он едва ездит, но это уже что-то.
— А как Кларк?
— Печально. Как в воду опущенный.
— Ну да…
— Не думаю, что он хотел сделать тебе больно, — добавил отец. — Разве что виновен в соучастии, но другом Кларк был хорошим.
— Он знал обо всем! Как вообще ему можно верить?
— Да брось, ты знаешь, что он был искренен.
— Я уже ничего не знаю.
— А из дома снова выйдешь? — спросил отец, взглянув Солу прямо в глаза.
— Разве это важно?
— Ну не знаю. Но если ты скажешь, что это не важно, больше не буду об этом спрашивать.
Чуть позднее, когда отец читал книгу в гостиной, Соломон с виноватым лицом прошлепал мимо него в пижамных штанах, в которых ходил неделю.
— Оно выбралось! — воскликнул отец. — Из своей зловонной пещеры.
— Эй! Так нечестно!
— Ты хоть раз на этой неделе мылся?
— Вроде нет.
— А куда собрался?
— На задний двор.
— Слушай, мне жаль, что…
— Пап, — перебил Сол, — все хорошо.
Он посмотрел сквозь стекло на поверхность бассейна в дальнем конце двора, потом опять на отца — тот сделал вид, что не подглядывает. Наконец Сол повернулся к дверям, готовый открыть их, как делал это тысячу раз, но, едва прохладный воздух коснулся его лица, Соломон ощутил бешеное сердцебиение, воздуха вдруг стало не хватать. Мир задрожал, все звуки гулко отдавались в голове, а бассейн отдалился так сильно, что достичь его не представлялось возможным. К тому времени как отец подбежал к сыну, тот уже сидел на полу, выложенном плиткой, обхватив колени и опустив между ними голову.
Когда приступ прошел, Соломон посмотрел на отца глазами, полными отчаяния. И в то мгновение, перед тем как уйти к себе и закрыть поплотнее дверь, он знал, что папа думает о том же: возможно, Сол уже никогда не сможет выйти за порог. Рано или поздно придет день, когда он бросит попытки выйти наружу, приступов станет меньше, и все они притворятся, будто последних месяцев не было. Это лучше, чем тосковать по двум странным ребятам, внезапно появившимся в доме Ридов и украсившим жизнь его обитателей.
Соломон просидел в своей комнате до самого вечера. Он бы сидел там и дальше, но к ужину ждали бабушку, и встречи с ней было не избежать. Так что к моменту ее появления Сол был одет и даже причесан. Он попытался было изобразить на лице улыбку, но безуспешно. Поднявшись к нему, бабушка поцеловала внука в щеку и прошептала на ухо: «Все хорошо», слегка похлопав по спине.
За ужином Солу не пришлось много говорить — бабушка болтала за всех без умолку. Он просто жевал, пока она рассказывала о сложном покупателе, с которым общалась перед приездом к ним. Соломон с любопытством вникал в перипетии торговли домами в пригороде — тонкости бабушкиного ремесла были куда причудливее и смешнее, чем могло показаться со стороны. Сегодняшняя история касалась внебрачной связи и полтергейста. Да-да, без шуток.
После ужина бабушка поинтересовалась, не хочет ли Сол, чтобы та надрала ему задницу в карты, и он не смог отказаться. Решили сыграть в канасту[26] прямо в столовой. Бабушка раздала карты, потягивая кофе с десертом. Родители переместились на кухню — мыть посуду. Оставшись с бабушкой наедине, Соломон напрягся. Та за словом в карман не лезла, всегда резала правду-матку, и это была их первая встреча с тех пор, как внук вернулся к жизни отшельника.
— Запомни, двойки и джокеры — шальные карты, — предупредила она.
— Хорошо.
Прошло пять минут, но тишину никто из них так и не нарушил. Бабушка обычно была азартным игроком, ей во что бы то ни стало нужно было победить, но этот ее переход от забавной рассказчицы за ужином к опытной картежнице с непроницаемым лицом всегда пугал Соломона. В конце концов он не выдержал:
— Слушай… я уверен, что опять смогу выходить из дома. Со временем.
Бабушка не ответила. Она положила карты на стол и отхлебнула кофе.
— Я пытался. Правда! Буквально сегодня утром. Папа не говорил? Спорим, сказал?
— Соломон, — перебила она его, — это меня волнует меньше всего.
— Да? — удивился он. — Я думал, что ты…
— Почему ты больше не видишься с друзьями?
— Ты знаешь почему.
— Тебе было хорошо с ними. Никогда я не видела тебя таким счастливым.
— Они меня обманывали.
— В мире нет идеальных людей, — пожала плечами та. — Но с ними тебе было лучше, чем без них.
— Лиза использовала меня, — заявил Сол, — твоего сумасшедшего внука, чтобы попасть в колледж. Что ты на это скажешь?
— Думаешь, я одобряю этот поступок? Отнюдь. Но неужели ты думаешь, дело было только в эссе? Разве стала бы она проводить здесь целые дни ради нескольких абзацев?
— А еще она убедила меня, что Кларк — гей, хотя, конечно же, он им не был, и теперь я вернулся туда, с чего начинал. Зачем они только появились в моей жизни? Без них было бы так хорошо!
— Да, похоже, ты скучаешь по ним, — заметила бабушка с каменным лицом.
— Ужасно.
— Послушай-ка, что расскажу. Поначалу я была очень несчастна. Я застряла в своем паршивом городишке, казалось, навсегда. Но в итоге смогла выбраться. Это был вопрос жизни или смерти. И все хорошее, что случилось со мной, случилось благодаря тому решению. Не знаю, какой ты хочешь видеть свою жизнь. И притворяться, будто понимаю, что ты сейчас чувствуешь, я не стану. Должно быть, паршиво. Думаю, это примерно то же самое, как если вечно мечтать о жизни, которая тебе недоступна. Именно так я чувствовала себя в шестнадцать лет, и будь у меня возможность что-либо изменить, я бы сделала это. Да, говорить легче, чем делать. Но, Сол, ты должен хотя бы пытаться. Взгляни на меня! С каждым годом мой мир становится все меньше. И я ни черта не могу с этим поделать. Жизнь коротка, детка. Хотя бы попробуй открыться ей, пока не начал, как я, обратный отсчет до переезда туда, откуда уже не сбежишь. Вот что мне предстоит, понимаешь, детка? Компания умирающих стариков и неспособность самой подтереть зад.
— О боже, бабуль…
— А теперь посмотри на себя, — продолжала она говорить. — Смышленый и молодой. Ты вполне способен изменить мир. Может, мое время и на исходе, но я хотя бы живу на полную катушку. Если тебе нравится твоя жизнь — сидеть взаперти, где ничего не происходит и где ты чувствуешь себя в безопасности, — что ж, оставайся дома. Но сдается мне, ты захочешь большего.
— Может быть.
— Я думаю, ты справишься. Время есть. Докажи, что я была права, до того, как я зачахну и умру.
— Сколько, говоришь, у тебя в запасе? Лет двадцать?
— Минимум. С девяностых я не курю, так что, может, и все тридцать. У тебя к тому времени будут залысины, как у папы, даже не сомневайся.
— Ну ладно, обещаю выйти наружу до того, как ты склеишь ласты.
— Умница, — ответила бабушка и вновь уставилась в карты.
Соломон же вплоть до конца игры представлял ее в доме престарелых, грустную и одинокую. Наверняка она будет мечтать о том, чтобы ее навестил внук, о том, чтобы он был в состоянии это сделать. Соломон страшился мира, он переживал, что однажды мир его проглотит. Но, может, все боятся этого время от времени? Просто им удается этого не замечать?
Когда бабушка уехала, все, о чем он мог думать, — это о том, что время незаметно утекает, что он становится старше. Ощутив прилив мужества, Сол вернулся в спальню, набрал номер Кларка и стал ждать ответа.
— Алло.
— Привет, — хрипло сказал Сол.
— Приятель, ты как, в порядке?
— Да вроде… Ну то есть да. Буду в порядке.
— Ты прости… Не знаю, что еще сказать…
— Уверен, ты пытался ее отговорить, — перебил его Сол.
— И не раз.
— А мне почему не признался?
— Я хотел. Но как раз в тот момент ты признался в своих чувствах и… Я испугался, что сделаю только хуже.
— А ты правда хотел со мной познакомиться или и это было лишь частью ее плана?
— Я уговаривал ее познакомить нас. Хотя и сама Лиза призналась, что это поможет тебе.
— Знаешь, как я понял, что ты ее любишь? — спросил Сол.
— Как?
— Ты хранил ее тайну. Пытался ее защитить.
— Я защищал и ее, и тебя, — поправил его Кларк.
— Вы с ней говорили? После того, ну ты знаешь…
— Нет. Она писала мне каждое утро, но я так и не ответил.
— А собираешься?
— После всего, что она натворила?
— Ага.
— Возможно. Это глупо, да?
— Нисколько, — ответил Сол. — Я бы на ее месте простил тебя.
— Ты знал, что я забрал грузовик?
— «Голодек» без него опустел.
— А как ты себя чувствуешь?
— Тебе на самом деле интересно или ты спрашиваешь для Лизы и ее эссе?
— Боже, — вздохнул Кларк, — не знаю, чем она думала. Но ей правда хотелось помочь. Дело не только в колледже. Хотя в это сложно поверить.
— Я попытаюсь, — сказал Соломон. — Мне пора. Спасибо за разговор.
— А, да, конечно. Мне очень…
Сол повесил трубку, так как знал, что произнеси Кларк еще хоть одно слово — и начнется приступ. Кто знает, как скоро потом он восстановит дыхание и прекратит в слезах мерить шагами комнату. Он знал, что рано или поздно сможет встретиться с Кларком, не потеряв рассудок, что все у них наладится. Но с Лизой все было сложнее, он не был уверен, когда вновь захочет ее увидеть. Да и захочет ли вообще, хотя жизнь без нее показалась ему весьма унылой. Она была как потерянная деталь пазла, о которой пытаешься позабыть, которой пытаешься подобрать замену, но все тщетно. И если Сол скучает по ней так сильно спустя каких-то семь дней, что будет с ним через месяц или же год? Хотя, может, он никогда этого не узнает. По крайней мере, в это хотелось верить.