Вот почему Сол неделями набирался смелости заговорить с родителями о бассейне. Как он мог его попросить, если не был уверен, что сможет выйти за дверь? Оставалось надеяться, что к тому времени, как установят бассейн, он будет мысленно к этому готов. Ведь не двор вызвал в нем страх, а хаос, что поджидал за его пределами. К тому же он мог бы там, черт побери, тренироваться, а то беговая дорожка уже приелась. Ведь если человек боится смерти, он готов к каким угодно подвигам, лишь бы сохранить здоровье, и бассейн в этом очень помог бы. Соломон мечтал, что каждое утро будет вставать пораньше и начинать свой день с длительного заплыва. Кроме того, хотя признаться в том было стыдно даже себе, солнечные ванны позволят его коже немного загореть, и он меньше станет напоминать мертвеца. Даже запершись от всего мира, Соломон не мог не думать о столь приземленных вещах. Он и сам не знал, почему его заботит внешний вид. А еще этим он мог доказать родителям, что его образ жизни устойчивый и не изменится, что это не просто вызов цивилизации.
Соломон надеялся, что мать с отцом не откажут ему в бассейне, если поймут, какую пользу тот ему принесет. Но потом он представил, что ему придется делать, если родители согласятся, и его дыхание участилось. Он не хотел, чтобы родители тратились зря, но главное, чего Соломон боялся, — это обнадежить их и подвести. Он резко отвернулся от стола и, упершись локтями в колени, опустил голову как можно ниже.
Так оно обычно начиналось. Ужасное предчувствие заливало мозг, а грудь сжимало обручем, угрожая ее расплющить. Сердце неистово билось о ребра, желая вырваться из заточения, и с каждым ударом ритм лишь нарастал, отдаваясь в висках и запястьях. Тело вибрировало, и всё прыгало перед глазами, словно мир был фотоснимком, трепещущим на ветру. Звуки делались глуше и громче, и оставалось только одно — сосредоточиться на дыхании, крепко зажмуриться и считать.
Вместе с числами в мозгу вспыхивали картины: вот Соломон стоит у задней двери, ведущей во двор. Во дворе — новый бассейн. Родители рядом. И вот на их лицах появляется разочарованное выражение, поскольку они поняли, что все было зря и сын не двинется с места.
Досчитав до ста, Соломон выпрямился и выключил ноутбук. Ему нужно передохнуть. Никаких больше бассейнов. Никаких мыслей о том, что значил бассейн для Соломона или его родителей. Все, что Сол сейчас мог, — это спуститься в гараж, растянуться на ледяном цементном полу и снова закрыть глаза. Приступы паники изнуряли. Как будто он пробежал марафон. Невозможно мгновенно прийти в себя. Поэтому Соломон просто лежал в темноте, мать с отцом даже не догадывались, что с ним опять случился приступ. Ему давно стало понятно: чем дольше они будут считать, что жизнь взаперти помогает справляться с болезнью, тем дольше он сможет жить, как ему нравится.
6. Лиза Прейтор
Спустя неделю после визита к доктору Рид Лиза вновь пришла в клинику, чтобы вылечить кариес. В переднем кармане ее худи, запечатанное в голубой конверт, лежало письмо для Соломона. Она решила начать с этого, а если прием не сработает, придумать что-то еще. Лиза твердо была намерена убедить доктора Рид в том, что ее сыну нужен друг, но надеялась, что послание как-то ускорит процесс.
В школе был тот еще денек: три контрольных и общее собрание, но никто не мог сравниться с Лизой в энергичности, какую проявила она в кабинете доктора Рид, — она прямо-таки лучилась, хотя обычно ей это было несвойственно. Она относилась к самоуверенным всезнайкам, держащим всё под контролем, но ей хватило сообразительности понять, что мух легче ловить, вооружившись медом. Вот почему маска жизнерадостности и любопытства казалась ей хорошим подспорьем в попытке очаровать доктора Рид.
Опустившись в кресло, Лиза тотчас принялась болтать с ассистенткой по имени Кэти, раскладывавшей инструменты, а сама не могла оторвать глаз от семейного фото Ридов: на нем Соломон выглядел так же, как в день своего срыва, только не задыхался и с волос не текла вода. Лиза задумалась, насколько он мог измениться. Она видела, как несколько лет могли преобразить подростка: три года назад Кларк был упитанным прыщавым восьмиклашкой, и посмотрите на него сейчас!
Вошла доктор Рид.
— Ну что, Лиза, готова к лечению? — спросила она, усаживаясь в свое кресло.
— Еще бы! — ответила Лиза. — Как ваши дела?
— Все хорошо. С прошлой недели ничего не изменилось. Дел непочатый край, — ответила мать Соломона и тут же велела пошире открыть рот, тем самым не дав Лизе шанса продолжить свои расспросы.
Валери Рид была весьма красивой женщиной. Частый смех оставил на ее лице морщинки возле рта и вокруг глаз, хотя причины, из-за которых появляются такие морщинки, обычно вызывают у других зависть. Лиза ожидала, что мать столь проблемного паренька будет озлобленной и скептичной, но не сияющей от счастья.
— Какой он? — спросила она, едва шевеля губами.
— Кто? Соломон? О господи, парень как парень.
— Какие у него увлечения?
— Телевизор смотреть да книжки читать. Весь в отца.
— А почему совместное фото такое давнишнее? — не унималась Лиза.
— Ну что тут сказать… в четырех стенах не до снимков. И похоже, мне достался единственный в мире ребенок, не помешанный на селфи.
— Думаю, это связано с тем, что он не чувствует себя в безопасности. Я тоже не разделяю этого увлечения. Быть может, мы с Соломоном просто переросли свое поколение?
— Пожалуй, в некоторых вещах…
— А не могли бы вы передать ему кое-что? — Лиза достала письмо. — Знаю, немного странно, но вдруг Соломон оценит эту идею? Вы даже можете первой его прочесть.
Доктор Рид опустила взгляд на конверт и хмыкнула, как будто ждала от Лизы чего-то подобного.
— Нет-нет, в этом нет никакой необходимости. Я передам. Ответа не гарантирую, но обещаю, что он все получит из рук в руки.
— Большое спасибо.
Пока доктор Рид занималась вторым коренным снизу, Лиза отпустила воображение на волю, прикрыв глаза и игнорируя жужжание бормашины, заглушавшее все вокруг. Ей представлялось, как Соломон сидит себе дома совсем один и даже не ведает, что она вот-вот ворвется в его жизнь и все в ней перевернет. Ни слюноотсос, ни чужие пальцы во рту не помешали ее губам растянуться в счастливой улыбке.
Вернувшись домой, Лиза увидела Кларка на подъездной дорожке с молочным коктейлем в руках. Он постоянно устраивал ей такие сюрпризы.
— Я не чувствую половины лица, — пожаловалась она, покинув машину.
— А это почувствуешь? — Кларк ткнулся ей в щеку.
— Неа.
— Забавно. У меня никогда не было кариеса, так что мне это незнакомо.
— Ох. Давай коктейль.
— Этот? — спросил Кларк. — Не дам — он мой. — После чего сделал глоток и поднял стакан высоко над головой.
Кларк был высоким — около метра восьмидесяти шести, с длинными, как у гиббона, руками, так что шансов отвоевать шейк у Лизы не было. Но она решила сыграть на слабости Кларка и потянулась к его подмышкам. Тот больше всего на свете боялся щекотки — пережиток детства в компании старших братьев, — и потому, стараясь увернуться, едва не вылил коктейль прямо на голову Лизы.
— Низко, — сказал он, — как же низко ты поступаешь.
— Пойдем уже внутрь, а? А то меня тошнит от чертовой анестезии.
Пока Кларк листал журналы, Лиза делала домашнее задание. Его тоже ждали уроки, но он был из тех, кто обещает себе проснуться пораньше и сделать все от и до, но в итоге списывает у одноклассников. Кларк был умным, но не настолько, насколько был привлекательным. И в первую очередь он был спортивным. Он практически жил водным поло, но сезон закончился, и теперь все свое время Кларк проводил вместе с Лизой, так что она начала задаваться вопросом, куда, черт возьми, подевались его друзья.
— Куда, черт возьми, подевались твои друзья? — спросила Лиза, понизив голос.
— Парни из команды? Да кто их знает. Наверное, проводят время со своими девушками.
— Ты совсем перестал встречаться с ними.
— Вряд ли я что-то теряю, — ответил Кларк. — Они поди только и делают, что пьют пиво и бесконечно треплются о сексе.
Так, значит, с друзьями Кларку было скучно. Что, в общем-то, понятно — большинство из них и правда были весьма посредственными. Лиза принадлежала к тому типу людей, которые могут тесно общаться только с одной подругой, и ощущала себя некомфортно в шумной компании приятелей Кларка и их подруг. Но только сейчас она поняла, что тот разделял ее чувства.
— Как поживает эссе? — спросил он у Лизы.
— Продвигается, но не быстро.
— Все еще хочешь писать о кузене?
Рано или поздно Лизе пришлось бы признаться. Она могла бы и дальше успешно врать, но весной и летом она собиралась вплотную заняться лечением Соломона — только так ей удастся собрать материал, достойный стипендии Вудлона. Кларк ей доверял и, хотя затея Лизы казалась ему неэтичной, не стал бы ее отговаривать. Да ему бы это и не удалось.
— Помнишь парнишку, в восьмом классе прыгнувшего в фонтан? Я рассказывала о нем.
— Помню, а что? — отозвался Кларк.
— Я его нашла.
— Не знал, что ты вообще его искала.
— Я и не искала. Представляешь, мой новый дантист оказалась его мамой. Но я поняла это, только когда увидела семейное фото в ее кабинете. Безумие, правда?
— Да уж. И где же он был?
— Дома.
— Так просто? Я ожидал чего-то подраматичней.
— Дома, — сказала Лиза. — И больше нигде.
— С восьмого класса?
— Ага.
— Хм, как странно. И что с ним не так, по-твоему?
— Да много чего, наверное. Без особых причин дома не запираются. Его мать упоминала о приступах паники. Как тот, что случился с ним у фонтана. И лучше ему вряд ли становится. Могу предположить, что острый тревожный невроз способствовал появлению стойкой агорафобии. Также не удивлюсь признакам синдрома навязчивых состояний.
— Печально.
— Хочу тебя кое о чем спросить, но обещай ответить предельно честно.
— Ладно…