— Веселенькие дела! — покачал головой Гордеев.
— Да уж… Поэтому время от времени на собраниях врачи просят дать им оружие, чтобы они сами себя охраняли. В таких случаях я им говорю: «Да вы что, братцы, если на вас напали, отдайте им все, а то из вашего оружия вас же и убьют!»
— Стоп, — сказал Гордеев. — Вы это говорили до того, как Великанов застрелил тех двоих парней, или после?
— Да я всегда это говорил! — В бодром голосе Малышкина Гордеев первый раз уловил некоторую досаду. — Я всем всегда это говорил!
— То есть предчувствовали нечто подобное?
— Боже упаси! Но случай с Сергеем особый… Все же происходило почти у меня на глазах — эта его эволюция, я имею в виду.
— То есть доктор Великанов с вашей «страусиной» позицией не соглашался, — откомментировал Гордеев, — и…
Малышкин посмотрел на него поверх очков:
— Зачем вы меня провоцируете?
— У меня свои резоны, — заверил Гордеев. — Может, ляпнете что-то лишнее, что мне поможет.
— Я не пойму, — удивился Малышкин, — вы же адвокат Великанова, да?
— Да.
— И вы ждете, что я ему наврежу?! Просто поверить не могу! Во-первых, никогда в жизни я не сделаю ничего подобного, а во-вторых, вам это зачем?
— Вы меня не понимаете, но я к этому и не стремлюсь. Мне нужна информация, а уж каким образом я из вас ее вытягиваю — это мое дело. Вы согласились со мной побеседовать — и пока меня терпите. Что вы думаете о моих методах, мне глубоко безразлично. Кроме того, навредить Великанову очень даже затруднительно, — напомнил Гордеев. — Но для вас эта история застыла полгода назад, а для меня сейчас оживает. Кто знает, возможно, вы сами не понимаете, что про него знаете.
— Ладно, вы профессионал, вам видней. К сожалению, могу вам повторить только то же самое, что говорил в свое время, когда меня допрашивали. Про пистолет Великанова я ничего не знал.
— Какой пистолет? — тут же уточнил Гордеев. Это был существенный момент, и он ждал удобного случая.
— Ну тот самый.
— Какой — тот самый?
— Слушайте, вы въедливый, прямо… не знаю… прямо как какой-то следователь.
— Достойный комплимент. И я работал следователем. Не отвлекайтесь. Что насчет пистолета? Вы его никогда не видели, я верно понял?
— Нет, не видел.
— И не слышали про него.
— Нет.
— Это действительно так? — Гордеев внимательно следил за мимикой Малышкина, и кажется, доктор говорил правду. — Хорошо, может, кто-нибудь другой видел оружие или знал про него? У него же были близкие друзья, верно?
— Нет.
— Опять — нет! Как это понять, что у него не было друзей?
— У него были друзья, у него были хорошие, ровные отношения со всеми, с кем он работал, — объяснил Малышкин. — Сергей был нормальный человек, он выпивал в компаниях, ходил в гости, но про близких друзей я ничего не знаю. Может быть, в Москве… Но он у нас проработал больше шести лет, так что…
— Ладно, а женщины?
— Тут тоже полный туман. — Малышкин чуть улыбнулся.
— Ну договаривайте, — предложил Гордеев.
— Успехом он пользовался большим, это точно. Но скорее гипотетически.
— Что это значит?
— Значит, что половина нашего женского персонала к нему неровно дышала, но ни про один его роман ничего неизвестно.
— Может быть, это вам неизвестно? Все-таки вы начальство…
— Уверяю вас, Юрий Петрович, у нас с Сережей были вполне приятельские отношения, и даже на работе субординация была скорее формальная. Между прочим, именно я его в Химки работать позвал, когда он медицинский институт закончил. Я там тогда преподавал немного, так что мы были знакомы. Я уже тогда видел — это врач от Бога. Поймите, мы были коллегами… То есть мы и есть коллеги, а для врачей это священное понятие. Мне кажется, у юристов есть что-то похожее…
— Возможно. Владимир Анатольевич, объясните, почему вы психиатр и главврач «скорой» одновременно. В моей голове это как-то не очень сочетается. Я конечно, не медик, но…
— Это и у медиков плохо сочетается, — засмеялся Малышкин. — Многие удивляются. Но так уж жизнь сложилась. Иногда людям нужно помогать немедленно — что-то зашить, наложить гипс, сделать укол. А иногда — постепенно, шаг за шагом, иначе можно навредить.
— Давайте, Владимир Анатольевич, постепенно, шаг за шагом вернемся к пистолету.
— Дался вам этот пистолет, Юрий Петрович…
— Это важно, из него людей убили.
— Да помню я прекрасно! Ну, значит, взял где-то. У какого-то мерзавца, может быть, отобрал. Я думаю, скорей всего, так и было. А где еще его взять?
— Может быть, купил у кого-то.
— Сомневаюсь. С нашими-то зарплатами? Сколько такое оружие может стоить?
— По-разному, зависит от производства. Я не знаю нынешних расценок, но думаю, если ствол отечественный, то не меньше тысячи, а китайский — две-три сотни. Их используют как одноразовые — кого-то убить и бросить.
— Какие ужасные вещи вы говорите… А тысяч и сотен — чего? Рублей или…
— Что вы, доктор, долларов, конечно.
Малышкин даже руками замахал.
— Нет, таких денег у него быть не могло.
— Ладно, допустим, вы правы, — согласился Гордеев. — Двигаемся дальше. Предположим, он отобрал пистолет у мерзавца. У какого? Он вам говорил об этом что-нибудь?
— Господи, да нет, конечно! Ну сколько можно повторять: я ничего не знал о том, что у него есть пистолет.
Гордеев помолчал немного, покивал понимающе. Потом сказал:
— А вы ничего не знали ни о каком пистолете? О «макарыче» или о пистолете Макарова?
Он вполне допускал, что Малышкин сейчас взорвется, но — ничуть не бывало.
— Об обоих ничего не знал. Я слышал, что Сергей говорил на суде о том, что это не его оружие, но…
— Но — что? Но вы не знаете, так ли это на самом деле? Не надо смущаться, это нормальная реакция.
— Я не знаю, в самом деле, — растерянно повторил Малышкин. — Я правда не знаю… Вот помню, например, как он посоветовал фельдшеру Архипову носить с собой баночку с молотым перцем или баллончик с дихлофосом. Это было при мне.
— Зачем? — удивился Гордеев.
— Как — зачем? Все затем же. Дело в том, что бедняга Саша Архипов однажды подвергся нападению. На него напали двое каких-то подонков, просто когда он за сигаретами из машины вышел. Ударили в лицо, нос сломали. Архипов боялся потом на вызовы ездить, вот Сергей ему и посоветовал.
— Значит, Великанов пользовался среди коллег авторитетом не только в силу своей медицинской квалификации?
— О, можете не сомневаться. Со всякими подонками он действительно очень быстро управлялся. — Кажется, Малышкин почувствовал, что сказал что-то не то. — Как мне жаль, что все так обернулось, я вам передать не могу. Вы поможете ему, Юрий Петрович? Знаете, я был в суде, видел, как все это… Все, конечно, было против него, я понимаю… Но все-таки…
— Что — все-таки? — осторожно спросил Гордеев. — Не знаете, чему верить?
Малышкин кивнул.
— Владимир Анатольевич, как вы сами думаете, как чувствуете, какой из двух пистолетов был у него первоначально? Ведь вы же слышали в суде: Великанов утверждал, что «макарыч». А это ведь совсем не оружие, это все меняет, правильно? А все остальные говорили, что «макарыч» был у одного из убитых…
— Юрий Петрович, извините, перебью вас. Вы знаете, кто он?
— Этот парень, которого он застрелил первым? Сын мэра Терехина.
— Да, — кивнул Малышкин.
— Вы думаете, он как-то мог давить на суд или следствие? Вы что-то знаете про это, Владимир Анатольевич?
— Нет, ничего, к сожалению.
— Но вы знакомы с ним? С нашим мэром?
— Да… Формально. Один раз пришлось коротко общаться, но и только.
— Так, ну вы же, наверно, психолог неплохой — профессия все-таки обязывает. Какое он на вас произвел впечатление?
— Если честно, — вздохнул Малышкин, — никакое. Очень уж занятой человек.
— Ладно, вернемся к Великанову. Вы помните, что я говорил?
Кивок.
— Вы его знаете лучше, чем многие другие. Как вам показалось, он говорил правду, когда утверждал, что пистолет Макарова ему не принадлежал? Насколько он был искренен?
Малышкин снял очки, молчал встал, подошел к холодильнику и вынул оттуда… бутылку пива. Гордеев слегка удивился: все-таки доктор, находится «при исполнении» и — Гордеев глянул на часы — до конца рабочего дня еще далеко.
— Жарко, — объяснил Владимир Анатольевич. — Хотите?
— Нет, спасибо. И вроде не жарко…
— Да? Значит, это у меня внутри. — И Малышкин припал к горлышку. — Что вы так смотрите осуждающе? Пиво — это лекарство, если правильно и вовремя употреблять. Я вам как врач говорю.
— Да я наслышан, в общем, — скромно отреагировал Гордеев. — Итак… Почему же вам стало жарко, доктор?
— Дело в том, что это самый больной вопрос — насчет искренности Великанова.
— Подробней, пожалуйста.
— Конечно, я расскажу, я же понимаю, как это важно. Сергей — очень специфический человек. Я бы сказал, что он патологический врун.
— Вот тебе раз, — изумился адвокат.
— Не торопитесь с выводами! Его ложь обычно не имеет какой-то материальной цели. Это его способ находить контакт с внешним миром. Мне кажется, для него все люди — пациенты. Просто реальные и потенциальные. И он заранее ищет к ним ключик. Ничего лично для себя он от этого не получает. Я думаю, посторонний человек поймать его на лжи вряд ли сможет. Если не знать его лично, очень трудно заподозрить что-то такое. Я знаю это, просто поскольку знаю его уже лет шесть-семь и знаком с какими-то фактами его собственной жизни. Я думаю, он мог бы быть уникальным психотерапевтом!..
Малышкин оживился, и Гордеев с неудовольствием предположил, что доктор оседлал любимого конька. Надо его остановить.
— То есть конкретно в суде он всем морочил голову?
— Что вы, я вовсе не это имел в виду! Я хотел сказать, что он в состоянии это сделать.
— Да, — сказал Гордеев, — но он оказался не в состоянии убедить всех в своей невиновности.
— Это правда, — вздохнул Малышкин.