– Типа того, – ответила Коллингсвуд. – Она сработала наоборот. Разбудила меня. Я сперва не поняла, в чем дело.
– Она же охватывала и окна? – спросил Варди. Коллингсвуд уставилась на него. – Ну ладно, – сказал он. – Надо же было спросить.
– Не надо, – сказала она. – Я же сказала. Никто не мог войти. Только выйти.
– Никто?
– Что ты пристал? Я не говорю, что не бывает никого сильнее меня – сам знаешь, что бывает. Если бы кто-то вошел, она бы сработала и я бы знала. Никто не вламывался… – Она осеклась. Переводила взгляд с письма на письмо. Посмотрела на картонную книжную коробку. – Никто не вламывался, – сказала она. – Кто-то что-то прислал. Смотрите. Штемпеля нет, доставили лично. – Она взвесила коробку. Принюхалась.
Варди убрал руки с груди. Коллингсвуд шевелила пальцами над бумагой, шептала, прогоняла процедуры и подпроцедуры.
– Что такое? – спросил Бэрон.
– Ладно, – сказала она наконец. Из соседней комнаты слышалось и игнорировалось ворчанье других полицейских. – Любая вещь запоминает, какой была, правильно? И, типа, вот это… – Она тряхнула коробкой. – Это помнит, что было тяжелее. Это была полная посылка, а теперь пустая, правильно? Она помнит, что была тяжелее, но не это главное, не это странное.
Она снова пошевелила пальцами, обласкала картонку. Из всех необходимых для работы навыков, пожалуй, хуже всего ей давалась вежливость с неодушевленными предметами.
– А она помнит, что была недостаточно тяжелой. Начальник, – сказала она Бэрону, – что ты знаешь про то, как… – Она раскрыла и сжала кулаки. – Как засунуть здоровую хрень в маленькую хрень?
14
– Что случилось с Леоном? – спросил Билли.
Дейн глянул на него и покачал головой:
– Меня же там не было, да? Я не знаю. С ним что-то сделал Госс?
– Этот самый Госс и тот мальчик. Было похоже, что…
– Меня там не было. Но придется взглянуть фактам в лицо. – Дейн снова глянул. – Что ты видел, то и видел. Мне жаль.
«А что я видел?» – подумал Билли.
– Расскажи, что он говорил, – попросил Дейн.
– Кто?
– Тату. Расскажи, что он говорил.
– А что это было? – спросил Билли. – Нет. Это ты мне рассказывай. Откуда ты вообще взялся? – Они петляли по незнакомым ему улицам.
– Не сейчас, – сказал Дейн. – Времени нет.
– Надо позвонить в полицию… – Под сиденьем Билли издала горловой звук белка.
– Бля, – сказал Дейн. – У нас нет времени на ерунду. Ты умный, знаешь, что происходит. – Он щелкнул пальцами. Там, где пальцы соударились, слабо вспыхнул свет. – Времени нет.
Он тормознул, выругался. Красные огни перед ними исчезли.
– Так что давай без этого. Домой тебе нельзя. Ты и сам знаешь. Там тебя и взяли. Команде Бэрона звонить нельзя. Думаешь, это поможет? Легавые наведут порядок?
– Погоди…
– Та квартира больше не твой дом. – Он говорил как рубил. – Это не твоя одежда, не твои книжки, не твой компьютер, дошло? Ты видел то, что видел. Ты знаешь, что видел то, что видел. – Дейн щелкнул пальцами у Билли под носом, и свет снова засиял. Он резко вывернул руль. – Разобрались?
Да, нет, да, разобрались.
– Почему ты пришел? – спросил Билли. – Бэрон и Варди говорили… Я думал, ты за мной охотишься.
– Жаль насчет твоего друга. Мне это знакомо. Ты знаешь, кто ты такой?
– Я – никто.
– Ты знаешь, что сделал? Я почувствовал. Если бы ты это не сделал, я бы не успел вовремя, и тебя бы отвели в мастерскую. Что-то происходит. – Билли вспомнил, как внутри все сжалось, как разбилось стекло, как тянулся момент. – Госс нас уже вынюхивает и вылизывает. Бояться надо того, который на спине.
– Татуировка разговаривала.
– Только не начинай. Чудеса уже обычное дело, приятель. И мы знали, что это грядет. – Он прервался и с грубоватым чувством коснулся своей груди у сердца. – Это концы света.
– Конец света?
– Концы.
Казалось, здания материализуются перед машиной из углов и теней, рассыпаются позади. Что-то этой ночью точно происходило.
– Это война, – сказал Дейн. – Здесь живут боги, Билли. И они вышли на войну.
– Что? Но я ни на чьей стороне…
– Ты-то? – сказал Дейн. – Ты сам себе сторона.
Билли передернулся:
– Эта татуировка – бог?
– Хрена с два. Это преступник. Гребаный злодей, – вот он кто. Думает, ты пошел против него. Думает, ты украл кракена. Думает, может, ты работал с Гризаментом. – Вот это было певучее имя, прямиком из писаний. – Они никогда не ладили.
– Где спрут?
– Хороший вопрос, да? – Дейн выкрутил руль. – Хочешь сказать, что ничего не чувствуешь? Не видел знаки? Они выходят из тьмы. Это время богов. Они поднимаются.
– Что?..
– В жидкости, за плексигласом или стеклом. Это у тебя в крови, Билли. Они выходят с небес. Их гонят сезоны. Австралия, здесь, Новая Зеландия.
Все места, где выныривали архитевтисы и мезонихотевтисы.
Они были у общественного центра – знак гласил «Церковь Южного Лондона». Улица пропахла лисами. Дейн придержал дверцу. Белка выскочила из машины и скрылась прочь в два-три синусоидных прыжка.
– Лучше говори понятно, Дейн, – сказал Билли, – а иначе я… просто…
– Билли, ну что ты. Разве не я только что тебя спас? Позволь тебе помочь.
Билли дрожал. Дейн ввел его внутрь через чумазые ряды пластмассовых стульев, стоявших лицом к кафедре, в заднюю комнату. Окна были заклеены коллажем из рваных разноцветных салфеток, образуя некий лжевитраж. Были там листовки с рекламой собраний для матерей и детей, продажи недвижимости. Подсобка с запчастями двигателей и плесневеющими газетами, гнутым великом – хлам веков.
– Паства нас укроет, – сказал Дейн. – С ними шутки плохи. Мы им помогаем. – Он открыл люк в полу. Оттуда поднялся свет.
– Вниз? – спросил Билли.
Бетонная лестница вела в коридор с лампами дневного света, отъезжающими воротами – как дверь грузового лифта. За решеткой стояли пожилой мужчина и бритоголовый мальчик в спецовках и с дробовиками. Фоновый шум ночного Лондона пропал.
– Это?.. – спросил один из охранников. – Кто это?
– Вы не знаете, кто я? – спросил Дейн. – Вот именно, еще как знаете. Пойдите и скажите его святейшеству, что я здесь, и впустите нас. – Бесцеремонно, но с мягкостью, которую Билли заметил, Дейн втолкнул его внутрь.
Стены за воротами не были безликими. У Билли раскрылся рот. По-прежнему бетонные и безоконные, стены покрывала изящная лепнина. Заляпанные лондонской копотью, которую никогда уже не оттереть, наутилус сплетался с осьминогом, с каракатицей с плоской кружевной мантией, похожей на подол юбки. Та свивала щупальца с аргонавтом, болтающимся под своим выпирающим домиком-скорлупой. И повсюду – спруты. Сделанные, когда стены были влажными.
Ну и коридорчик, этот офисный на вид переход. Щупальцевый контур по-диснеевски зловещего адского вампира; неукротимый кальмар Гумбольдта; мастиготевтис в позе камертона. Их тела были выполнены в одном размере, все отличия стирались их единой кальмарностью, их тевтической сутью. Их – слово всплыло в голове Билли и не улегалось – спрутью. Архитевтис в обшарпанной материи здания.
Подземная комната, куда Дейн привел Билли, была крошечной, как каюта. Маленькая койка, стальной туалет. На столе – тарелка с карри, чашка с чем-то горячим. Билли чуть не расплакался от запаха.
– Ты в шоке, – сказал Дейн, – и проголодался, и с ног валишься. Ты не понимаешь, что происходит. Подкрепись – и поговорим.
Дейн подхватил из тарелки целую вилку карри – чтобы показать, что есть безопасно, подумал Билли. Он поел. Напиток оказался приторным шоколадом.
– Где мы?
– Тевтекс объяснит.
«Что еще за тевтекс?» – Билли казалось, что он плывет по волнам. Изнеможение усилилось. Все виделось на темном фоне. Мысли то затихали, то прорезались, как по радио. Это не просто усталость, понял он.
– О, – сказал он. Волна тревоги.
– Так, не волнуйся, – сказал Дейн.
– Ты, что ты… – Билли тряхнул кружку и уставился в нее. Тяжело поставил отравленную дрянь, пока не уронил, – будто это имело значение. Темнота наплывала, как чернильное облако. – Что ты сделал?
– Не волнуйся, – сказал Дейн. – Тебе это нужно.
Дейн сказал что-то еще, но теперь его голос был далеко. «Ублюдки», – пытался выговорить Билли. Одна его частичка говорила другой, что Дейн не стал бы его спасать, только чтобы убить сейчас, но все остальные частички слишком устали, чтобы бояться. Билли был в темной тишине, и сразу перед тем, как она сомкнулась за ним и над ним, он забросил ноги на кровать и лег, гордый, что никто этого не сделал за него.
В бентос[12] сна и глубже. Это поклеп, что на глубине беспросветно. Здесь моменты фосфора с животным движением. Соматические отсветы, и в этой впадине сна огоньки были крошечными грезами.
Долгий сон и проблески видений. Трепет, но не страх.
Билли всплывал и на миг открывал реальные веки, а не сновидческие, и два-три раза видел, как на него смотрят люди. Слышал он всегда только близкий шум водоворота, хотя один раз в глубоком сне, за заглушающими милями воды, женский голос произнес: «Когда он проснется?»
Он был ночным крилем, вот кем, – единственным крошечным глазком, глядящим в пустоту, пестрящую присутствием. Планктон Билли увидел симметрию мгновения. Распускающийся цветок конечностей. Клинья плавников на мантии. Красное резиновое мясо. Уж это он узнавал.
Он видел что-то маленькое или далекое. Потом тьма за тьмой, потом оно вернулось – ближе. Прямые углы, резкие черты. Аномалия линий в этой обтекаемой прорве.
Это был экспонат. Это был его кракен, его гигантский кальмар – все еще неподвижный, все еще зависший в аквариуме: аквариум и его застывшее мертвое содержимое дрейфовали в пучине. Тонули там, где нет дна. Бывший спрут возвращался домой.
И последнее – то, что могло стать последним, столь однозначной завершенностью. Что-то внизу, под погружающимся аквариумом, куда свысока, хотя и так находясь в непроглядной глуби, смотрела малюсенькая частичка Билли.