ни хрена не было сказано во всех кипах ахинеи их конкретного пантеона о том, что ждет умерших; все откровенно глазели на пришельца и ушельца, на этого заплутавшего бойца мифоклассовой войны, или поглядывали из-под бровей и представлялись – вежливо или нет, в зависимости от культурных норм, которые, как им еще предстояло узнать, существуют только для живых.
Бунтарь Вати не отвечал. Продолжал путь вверх по нижним землям. Это путь долгий, какую смерть ни возьми. Иногда ретроэсхатонавт Вати смотрел на подошедших и, услышав имя или увидев запомнившийся лик, говорил, к удивлению новоумерших: «О, много миль назад я встречал твоего отца (или кого угодно)», – и вот уже поколения мертвецов рассказывали сказки о неправильном страннике, бредущем по одинаковому раю, и спорили о том, что это за прорицатель или кто он такой, и считали большой удачей встретиться с ним в своем последнем пути. Вати стал преданием, переходившим от давних покойников к недавним. Пока – пока! – он не вышел через двери Аннуна, или жемчужные врата, или перевал Миктлана (он не обратил внимания) – сюда. Где есть воздух, где живут живые.
Здесь, где ему предстояло больше чем путешествие, Вати огляделся и увидел знакомые отношения.
В соматической ностальгии по своему первому воплощению он входил в тела статуй. Он видел, как отдаются и принимаются приказы, и в нем снова разгорелось пламя. Столько нужно сделать, столько нужно исправить. Вати искал тех, кем раньше был сам. Сконструированных, зачарованных, призванных магией делать то, что велят люди. Он стал их организатором.
Начал он с самых вопиющих случаев: заколдованные рабы; метлы, принужденные носить ведра с водой; глиняные люди, созданные, чтобы сражаться и умирать; маленькие фигурки, сделанные из крови и лишенные выбора в поступках. Вати разжигал восстания. Убеждал рожденных фишками помощников и слуг поднять голову, затвердить себе, что их суть определяют не создатели, талисманы или магические каракули под языками, требовать возмещения, платы, свободы.
Это целое искусство. Он наблюдал за предводителями крестьянских бунтов и монахами-коммунарами, разрушителями станков и чартистами[32] и учился их методам. Восстание не всегда к месту. Хотя Вати сохранил к нему тепло, он оставался прагматиком и знал, когда момент требовал реформ.
Вати организовал големов, гомункулов, роботических созданий, которых алхимики претворили в жизнь и превратили в рабов. Мандрагору, что рождалась и сплачивалась под виселицей и что считалась не более чем расходным сорняком. Фантомных рикш с таинственными и жалкими часами работы и платой. Этих искусственных существ считали говорящими инструментами, а их разум – раздражающим следствием магического шума, причем считали маленькие смертные демиурги, кто мнил власть естественным побочным эффектом знания или сотворения.
Вати проповедовал среди попранных фамильяров. Старое droit de prestidigitateur[33] – отрава. С помощью гнева Вати и чудес самоорганизации требовались и часто достигались quid pro quo. Минимальное вознаграждение в виде энергии, монеты, доброты или чего угодно. Маги – потрясенные беспрецедентными бунтами – соглашались.
На последнем издыхании века пришел новый тред-юнионизм, захватил и изменил Лондон – и вдохновил Вати на его незримой стороне города. В куклах и фигурных кружках он учился и сотрудничал с Тиллетом, Манном и мисс Элеонорой Маркс[34]. С жаром, нашедшим сильный отклик в странных частях города, в его скрытых слоях, Вати объявил об учреждении ПВП – Профсоюза волшебных помощников.
26
– Короче, Вати на тебя обиделся.
– У них забастовка, – сказал Дейн. – Полное прекращение работы фишек. Вот почему они пикетируют места с плохими условиями.
– И в ББ условия плохие?
Дейн кивнул.
– Ты просто не поверишь.
– Что случилось?
– Начиналось с малого, – сказал Дейн. – Как всегда и бывает. Что-то там из-за часов работы, которые назначил какой-то волхв для своих воронов. Сперва не кажется, что из этого что-то получится, но потом он упирается рогом, так что роботы из профсоюза на тарном заводе устраивают забастовку солидарности – несколько лет назад они обрели разум с помощью волшебной смазки, – и вот не успеешь глазом моргнуть… – Он ударил по приборной доске. – Весь город на улицах. Первая крупная заваруха со времен Тэтчер. А что может еще больше напрячь фишечников? Весь ПВП, как один, бросает работу, всё жестко. И тут у меня крайний случай. Я знал, что за тобой наблюдают. Я знал и должен был тебя найти, потому что не понимал, каким боком ты замешан в деле с богом. С украденным кракеном. Я даже не знал, за кого ты играешь, не знал, замешан ли ты, или какой у тебя план, или что. Но я знал, что ты в этом по уши. И не мог присматривать за тобой круглые сутки, так что сорганизовал краткосрочную связь с тем мелким поганцем.
– Белкой?
– Фамильяром, – Дейн поморщился. – Вот тебе и штрейкбрехерство. И это дошло до Вати. Я не виню, что он бесится. Если уж не можешь верить друзьям – сам понимаешь. И без того в ходу подлые приемы. Люди пострадали. Кого-то убили. Журналиста, который об этом писал. Никто не знает точно, связано это или нет, но, естественно, связано. Понимаешь? Вот Вати и психует. Нам надо помириться. Он нужен на нашей стороне. Нам не захочется оказаться в черном списке всех разъяренных пэвэпэшников в Лондоне.
Билли посмотрел на него:
– Но это еще не все. – Он снял и опять надел очки.
– Нет, не все, – ответил Дейн. – Я не скэб. У меня просто не было времени… – Он опустил плечи. – Ну ладно. Это не все. Я боялся, что если пойду и попрошу разрешение, то профсоюз не даст «добро». Скажут, что это недостаточно серьезно. А мне это было нужно кровь из носу. Я не мог обойтись без чужих глаз, без того, кто умеет быстро перемещаться. И ты радуйся, что я это сделал и тебя не забрали в мастерскую Тату. А засада в том, что я вообще не пользуюсь фамильярами. – Он долго качал головой. – Не свезло. Не свезло так не свезло. И как же все не вовремя.
Вати переместился в Элдрич короткими скачками, от памятника к памятнику, от статуи к статуэтке – по моменту сознания в каждой. Достаточно, чтобы успеть выглянуть из каменных глаз всадника в парке; деревянных глаз Иисуса перед церковью; пластмассовых глаз выброшенного манекена; сориентироваться, прощупать пределы прыжка – несколько десятков метров, – быстро оценить каждую потенциальную фигуру в охвате, выбрать самую подходящую по разным критериям, перенести мыслительный центр в следующую рукотворную голову.
Он встретился с Дейном и Билли в кафе на задних улочках рядом с Холборном, где рядом со столиком многие годы поднимал пальцы в виде «О», обозначая вкусную еду, гипсовый манекен толстого повара, и потому там Вати мог статуироваться достаточно близко для разговора – если Дейн и Билли потерпят холод, ежась над кофе. Они нахохлились от температуры и возможности попасться на глаза. Дейн постоянно озирался.
– Как я уже сказал, Дейн, надеюсь, это стоит того, – сказал шеф-Вати неподвижной раскрытой улыбкой. Акцент остался – кокни плюс Новое царство? – но голос теперь был задушенным и каким-то затрудненным.
– Вати, это Билли, – сказал Дейн. Билли поздоровался со статуей. Поздоровался и скрыл свой трепет. – В нем все дело. – Дейн прочистил горло. – Ты же это чувствуешь, Вати? Небо, воздух, вся херня. История сбоит. Что-то грядет. Вот в чем дело. Уверен, ты чувствуешь. Между статуями.
Тишина.
– Возможно, – сказал Вати. Что там Вати чувствовал? – спрашивал себя Билли. Порыв? Сдвиг? Что-то зловещее в межскульптурном пространстве? – Возможно.
– Ну ладно. Хорошо. Слышал… что кракена украли?
– Конечно слышал. Ангелы об этом не затыкаются. Я даже ходил в музей, – сказал Вати. Там нет недостатка в телах для вселения. Вати мог носиться по залам в вихре сущностей, скользить, сменять животное на каменное животное. – В коридорах кричит филакс. Он уже на улицах, знаешь ли. Что-то ищет, идет по следу. Его слышно по ночам.
– Он о чем это? – спросил Билли.
– Ангелы памяти, – сказал Дейн.
– Что такое?.. – начал Билли и замолчал, когда Дейн покачал головой. «Ладно, – подумал он, – мы еще к этому вернемся».
– Какой-то дурдом, – сказал Вати.
– Так и есть, – сказал Дейн. – Нам надо найти кракена, Вати. Никто не знает, кто его захватил. Я думал на Тату, но потом… Тату захватил Билли. Хотел прикончить. И по его словам… Большинство думает, что это сделали мы. – Он помолчал. – Церковь. Но нет. Церковь его даже не ищет. Как только кракен пропал, что-то стало подниматься с глубины.
– Поговорим о штрейкбрехерстве, Дейн, – сказал Вати. – Мне что, пожаловаться твоему тевтексу?
– Нет! – вскрикнул Дейн. Люди оглянулись. Он соскользнул на стуле ниже, снова заговорил тише: – Нельзя. Нельзя ему говорить, где я. Я ушел, Вати. – Он посмотрел в неподвижное лицо статуи. – В изгнание.
Гипс повара, не изменившись, выразил шок.
– О боги, Дейн, – сказал наконец Вати. – Я что-то слышал, кто-то что-то говорил, но я думал, все переврали…
– Они ничего не хотят делать, – сказал Дейн. – Ничего. Мне нужна была помощь, Вати, и быстро. Билли хотели убить. А похититель делает с кракеном то, отчего пошла вся эта пакость. С этого все и началось. Это единственная причина, почему я сделал то, что сделал. Ты же меня знаешь. Я готов на все, чтобы это загладить. В общем, я пытаюсь сказать «прости».
Дейн рассказал Вати все.
– Мало того, что эти его выловили и посадили в аквариум. – Билли шокировало, с каким гневом Дейн вдруг на него уставился так внезапно. Что-то новенькое. «А мне казалось, вам нравится аквариум, – думал он. – Тевтекс же говорил…» – Но со времен пропажи стало еще хуже. Надо его найти. Билли что-то знает. Мне нужно было его вывести. Вати, против нас Госс и Сабби.