Долгое молчание.
– Это я слышал, – сказала статуя. – Кто-то говорил, что он вернулся. Но я не знал, правда ли это.
– Госс и Сабби вернулись, – ответил Дейн. – И работают на Тату. Они на марше. Они делают свое дело. Они вели Билли в мастерскую.
– Кто он? Кто ты? – спросил Вати у Билли. – Почему тебя ищут?
– Я никто, – сказал Билли. Представил со стороны, как он говорит с пластмассовым или гипсовым пиццайолой. Чуть не улыбнулся.
– Это он консервировал кракена, – сказал Дейн. – Отправил под стекло.
– Я никто, – сказал Билли. – Всего пару дней назад я… – Да уж, с чего тут вообще начать.
– Ему нравится говорить, что он никто, – сказал Дейн. – Тату, Госс и Сабби так не думают. Он что-то знает.
Несколько секунд было тихо. Билли игрался с чашкой.
– Но белка? – спросил Вати. Дейн уставился в застывшее восторженное лицо шефа, рискнул и фыркнул от смеха.
– Бро, я был в отчаянии, – сказал он.
– Ну ты чего, не мог, не знаю, найти гадюку, галку там?
– Я искал на неполный день, – ответил Дейн. – Все лучшие фамильяры – в профсоюзе, особого выбора не осталось. Ты должен гордиться собой. Вы стоите стеной. Пришлось обратиться к отребью.
– Ты думал, я не узнаю?
– Прости. Я был в отчаянии. Зря я это. Надо было спросить.
– Да, надо было, – сказал Вати. Дейн выдохнул. – На первый раз прощаю. И то только потому, что я тебя уже сколько знаю. – Дейн кивнул. – Почему ты пришел ко мне? – спросил Вати. – Не извиняться же?
– Не только, – сказал Дейн.
– Вот наглый паршивец, – сказал Вати. – Сейчас будешь просить о помощи. – Он было рассмеялся, но Дейн перебил:
– Да, – сказал он без юмора. – Знаешь что? Да. И за это извиняться не стану. Мне правда нужна твоя помощь. Нам. И я не только про себя с Билли, я про всех. Если мы не найдем бога, тогда то, что грядет, явится сюда. Кто-то делает с кракеном то, чего реально делать не стоит.
– Мы бастуем, Дейн, – сказал Вати. – От меня-то ты что хочешь?
– Я понимаю, – сказал Дейн. – Но и ты пойми. Что бы это ни было… Если мы это не остановим, то уже не важно, выиграешь ты забастовку или нет. Я не говорю – бросай все. У меня язык не повернется такое сказать. Я говорю, что ты не можешь себе позволить это проигнорировать. Нужно найти бога. Мы не единственные, кто его ищет. Чем дольше он где-то там, тем больше и больше он значит, а следовательно, тем он сильнее и сильнее. И ищет его все больше и больше людей. Представь, если он достанется Тату.
Достанется труп, спрут, нарождающийся божонок, путешественник снизу вверх.
– Какой у тебя план? – спросил Вати. Дейн достал список.
– Я прикинул, и это все люди в Лондоне, кто мог телепортировать что-то такое крупное, как кракен. Мы можем отследить, кто его вынес.
– Подними, – сказал Вати. Дейн, убедившись, что никто не смотрит, поднял список перед глазами статуи. – Тут сколько… двадцать человек? – спросил Вати.
– Двадцать три.
– Это надолго. – Дейн промолчал. – Есть копия? Погоди.
Порыв – ощутимый уход. Дейн улыбнулся. Через минуту на руку Билли спорхнул воробей. Он вздрогнул. Птичка не сдвинулась даже от резкого движения. Она смерила его с Дейном взглядом с головы до ног.
– Ну вот, давай список ей, – сказал Вати, снова в статуе. – Она не твой фамильяр, понял? Даже не временно. Она мой друг, и она делает мне одолжение. Посмотрим, что сможем разузнать.
27
Начальник сочувствовал, но не мог ждать вечно. Мардж пришлось вернуться на работу.
Мать Леона сказала, что приедет в Лондон. Они с Мардж ни разу не встречались и даже не разговаривали до неловкого телефонного звонка, когда Мардж сообщила ей о пропаже Леона. Женщина, очевидно, не знала и не желала знать подробности жизни Леона. Она поблагодарила Мардж за то, что «та держит ее в курсе».
– Не уверена, что это поможет, – сказала она, когда Мардж предложила объединить усилия, чтобы узнать, что произошло.
– Мне кажется, полиция не… – начала Мардж. – В смысле, уверена, они делают, что могут, но, сами понимаете, они загружены, а нам может прийти в голову то, что не придет им. Мы можем продолжать искать, понимаете? – Мать сказала, что свяжется с Мардж, если что-нибудь узнает, но они обе в этом очень сомневались. Так что Мардж не упомянула о последнем сообщении Леона.
Сказав «я тоже дам вам знать, если что-нибудь узнаю», Мардж резко осознала, что дает обещание не столько этой женщине, сколько себе, Вселенной, Леону, чему-то: не сдаваться, не прекращать. Мардж прошла через гнев, панику, смирение, печаль. Иногда – а как иначе? – она пробовала на вкус мысль, что очень в нем ошибалась, что Леон просто бросил ее и заодно свою бывшую жизнь. Может, он участвовал в какой-то неудачной афере, сошел с ума, загнан на какое-нибудь Корнуоллское побережье или в Данди, уже не тот, кем был. Эти мысли не приживались.
Она послала матери Леона копии ключей от его квартиры, но сперва сделала еще копии себе. Пробиралась туда и обходила комнату за комнатой, будто могла впитать какие-нибудь подсказки. Какое-то время каждая комната казалась такой, как она запомнила, вплоть даже до бардака. Однажды она пришла – а от квартиры осталась одна оболочка: семья забрала вещи Леона.
Полицейские, с которыми Мардж общалась – с которыми могла общаться, – по-прежнему намекали, что опасаться нечего или – по прошествии времени – что поделать они могут мало. Чего бы Мардж хотелось, так это пообщаться с другими, странными визитерами-полицейскими. Неоднократные звонки в Скотланд-Ярд не подтвердили, что они вообще существуют. Из Бэронов, телефоны которых ей дали, никто не оказался тем самым. А Коллингсвуд у них не было вообще.
Те ли они, за кого себя выдавали? Или банда злоумышленников, преследующих Леона за какое-то прегрешение? Не от них ли он скрывается?
В первый день на работе коллеги встретили сочувствием. Бумажная работа ей перепала простая и неважная, и хотя робкие приветствия сотрудников действовали на нервы, они все же ее трогали, и Мардж с этим свыклась. Домой она вернулась в том же настроении, которое стало ее настроением по умолчанию с самого исчезновения Леона.
Что-то ее тревожило. Какая-то нотка вечернего гула города – рокот машин, крики детей, поющие полифонические клочки рингтонов. Повторяющийся шепот, все громче, пока его уже невозможно было ни с чем спутать: кто-то называл ее имя.
– Маргиналия.
Не успела она достать ключи, как появились мужчина и мальчик, молча. Встали по бокам от ее входной двери, прислонившись плечами к кирпичам, лицом друг к другу, зажав Мардж между собой. Маленький глазастый мальчик в костюме; более потрепанный и помятый мужчина. Мужчина заговорил:
– Марджори, Марджори, катастрофа, продюсеры рвут волосы – альбом никому не зашел. Срочно в студию, надо пересводить.
– Простите, – сказала она. – Я не… – Она отступила. Ни мальчик, ни мужчина ее не трогали, но двигались с ней – в идеальном синхроне друг с другом и с ней, – так что она оставалась в щипцах. – Что вы, что вы?.. – говорила она.
– Мы особенно надеялись, что ты уговоришь снова заехать того гитариста, навести лоск на партию, – сказал мужчина. – Как, бишь, его кличут? Билли?
Мардж остановилась и тут же снова сдвинулась. Человек дохнул дымом. Она отшатнулась. Подмывало бежать, но ее стреножила нормальность. Все это – среди бела дня. В метре от них – люди, машины, собаки и деревья, газетный киоск. Она попыталась попятиться от мужчины, но он с мальчиком шел с ней, и она оставалась между ними.
– Вы кто, на хрен, такие? – спросила она. – Где Леон?
– Ну, то-то и оно, да? Мы просто до крайности умираем, как сами хотим знать. Технически, признаюсь, ищем мы не столько Леона, сколько этого лоботряса Билли Хэрроу. – Где Леон-то, я представление имею; Сабби мне все талдычит, дескать, худеть тебе пора; а как тут похудеешь, говорю, когда закуски сами в рот так и прыгают… – Он облизнул губы. – Но вот с Билли мы только поладили – как все коту под хвост. Итак. Куда он запропастился?
Мардж побежала. Выскочила на большую дорогу. Парочка не отставала. Они бежали с ней, бочком, мальчик с одной стороны, мужчина – с другой. Не трогали ее, но оставались рядом.
– Где он? Где он? – спрашивал мужчина. Мальчик простонал. – Вы уж простите моего многословного друга – никак не заткнется, верно? Хоть люблю я его, да и польза от него немалая. Но теперь говорит он по делу; поднял замечательный вопрос – где Билли Хэрроу? Это ты спрятала нашего малого?
Мардж прижимала сумочку к груди и спотыкалась. На ходу мужчина кружил вокруг нее, а его движения отзеркаливал мальчик. Люди на улице глазели.
– Кто вы? – закричала Мардж. – Что вы сделали с Леоном?
– Да съел, видит бог! Но глянем-ка, с кем ты говорила… – Он лизнул воздух у нее перед лицом. Она отстранилась и взвизгнула, но язык ее не коснулся. Он почамкал губами. Выдохнул – очередную струю дыма, без сигареты во рту или в руке.
– Помогите! – закричала она. Люди вокруг колебались.
– Видишь ли, тебя сыскать было проще простого – из-за любовного следа от Леона-волована досюдова, так что, видать… – Шлеп-шлеп языком. – Не ахти что, Сабби. Ну, скажи-ка без утайки, зайка, где старина Билли?
– Женщина, у вас все хорошо? Вам помочь? – подошел крупный молодой человек, уже со сжатыми кулаками. За ним стоял его друг, в той же боевой стойке.
– Коль еще слово скажешь, – ответил оборванец, не глядя на него – все еще таращась на Мардж, – или еще шаг сделаешь, и мы с моим мальцом отправим вас в плаванье – и вам очень не понравится, что там под бизанью. Помнем бока, как платье из тафты. Все усекли? Хоть слово – и мы вам ох какой пирожок спечем, век помнить будете, – его голос затихал. Он шептал, но они слышали. Тогда он повернулся и уставился на двух потенциальных спасителей. – Ой, «это он что серьезно, он что серьезно, да мы его уделаем, ты бери пацана, а старикашка мой, готов на счет три, только что-то он серьезно говорит и вид у него бывалый», и прочая. Пирожка захотели? – Он с мерзким звуком проглотил смешок. – Вот только шаг. Вот только шаг… – Последние два слова он не сказал, а выдохнул.