С поразительно тихим движением посторонний открыл окно. Начал пролезать – объемный силуэт из расщелины между шторами. Билли поймал его в полузабытый захват дзюдо, за шею, перекинул на пол, душил быстро и резко. Мужчина издавал тихие звуки. Приподнялся на четвереньки, уперся и вскинулся, выпрямился из горизонтального положения в вертикальное в невозможном штопорном прыжке, впечатавшем Билли в стену.
Дверь в спальню раскрылась, и появился Дейн, со сжатыми кулаками, темный, как дыра в форме человека. В три пугающе легких шага он пересек всю комнату, врезал нападавшему в челюсть, с хрустом запрокинув его голову. Тот рухнул мертвым весом.
Билли щелкнул пальцами и привлек внимание Дейна. Показал на шторы – «там второй». Дейн кивнул. Прошептал: «Наручники в моей сумке. Заткни рот, закуй».
Не отодвигая штор, Дейн залез за их края руками и начал раскрывать окно. Шторы взметнулись от холодного сквозняка. Раздались краткий шепот и стук. Одна занавеска дернулась и задрожала вокруг новопроделанной дырки. Из потолка торчала стрела.
Дейн скакнул через подоконник. Билли охнул. Здоровяк спрыгнул со второго этажа, изворачиваясь, бесшумно приземляясь в заросший палисадник. Тут же бросился на человека, побежавшего с оружием в руках. Они очень быстро промелькнули в свете фонаря. Билли пытался смотреть, пока искал наручники и пристегивал бессознательного чужака к батарее, запихивал носок ему в рот и привязывал колготками придуманной женщины.
Открылась входная дверь. Билли выпрямился, но вошел Дейн, тяжело дыша, с дрожащим животом.
– Собирай шмотки.
– Догнал? – спросил Билли. Дейн кивнул. Глядел он хмуро. – Кто это? – спросил Билли. – Они от Тату? – Дейн ушел в спальню.
– В смысле? – спросил он. – У него что, нет человеческого лица? Он же не какая-то ходячая машина, правильно? Не. Это Клем. А второй придурок – Джонно. Познакомься. Привет, Клем, – сказал Дейн человеку с кляпом. Закинул сумку на плечо. – Упс, – сказал он. – Похоже, тевтекс все-таки знает некоторые явки. – Он безрадостно усмехнулся.
Клем встретил взгляд Дейна и сопливо задышал в кляп.
– Эй, Клем! – сказал Дейн. – Как поживаешь, приятель? Как твое ничего? Нормально, приятель? Ну рад, рад. – Дейн обшарил карманы Клема. Забрал деньги, какие нашел, телефон. В рюкзаке откопал очередной маленький гарпун.
– Ради Крака, Клем, приятель, только посмотри на себя, – сказал Дейн. – Так старался меня поймать и теперь расселся тут без толку, пока кто-то прибрал себе бога. У меня сообщение для тевтекса. Ты ему передай, ладно, Клем? Когда он придет тебя забирать, передай ему сообщение, ладно? Скажи, что он позор церкви. Как и вы все. Это не я изгнан. Я делаю богоугодное дело. Теперь я – церковь. Это вы все отлучены на хрен. Так ему и передай. – Он потрепал Клема по щеке. Тот следил налитыми кровью глазами.
– Куда мы теперь? – спросил Билли. – Если они знают твои явки, мы в заднице.
– Они знают эту. Придется быть осторожней. Буду держаться новых.
– А если они и про них знают?
– Тогда мы в заднице.
– Что они с нами сделают? – спросил Билли. Дейн вез их в свежеугнанной машине.
– Что они сделают с тобой? – переспросил он. – Закроют. Заставят рассказывать, что ты видишь по ночам. Что они сделают со мной? Это же вероотступничество, приятель. Смертная казнь. – Он проехал мимо канала, где берега шлюза царапал мусор, а свет фонарей был холодным и серебряным.
– Что они надеются от меня узнать?
– Я же не жрец, – сказал Дейн.
– А я не пророк, – сказал Билли. Дейн не ответил. – Почему ты не спрашиваешь, что мне снится? Тебе все равно?
Дейн пожал плечами:
– А что тебе снится?
– Спроси, что мне снилось сегодня.
– Что тебе снилось сегодня?
– Мне снилось, что я скакал на архитевтисе, как Клинт Иствуд. На Диком Западе.
– Ну вот.
– Но он был… – «Он все еще был в аквариуме. Мертвый и заспиртованный».
Ночь расступилась, когда они свернули на главную улицу – авеню неона, схематичной светящейся жареной курицы и ломбардов с тремя традиционными сферами.
– Молодцом, Билли. Клем не слабак. Скоро он выберется. Где научился так драться?
– Он хотел меня убить.
– Молодцом, мужик, – кивнул Дейн.
– Что-то случилось. И это правда было связано со сном.
– Ну, а я тебе о чем?
– Когда я проснулся, ничего не двигалось.
– Даже мышка не пробегала?
– Слушай. Мир. Он весь…
– Как я и говорил, приятель, – сказал Дейн, – я не жрец. Пути кракенов неисповедимы.
«Это не похоже на пути кракенов, – подумал Билли. – Что-то сделало что-то. Но это не похоже ни на кракена, ни на любого другого Бога».
31
Разошлись слухи. Этого хватило с лихвой. Город вроде Лондона всегда будет парадоксом, где самое лучшее пронизано своей противоположностью, по-сырному проедено моральными дырками. Всегда будут пути, альтернативные официальным и тем, которыми гордятся лондонцы: всегда будут противоположные тенденции.
Здесь, здесь государство ни черта не стоило, здесь не было никаких мер, кроме самопомощи, никакого гомеостаза, кроме гомеостаза насилия. Специальная полиция заглядывала изредка – и ее либо терпели, как очередную секту, либо мимоходом убивали, как криворуких антропологов. «О, здрасьте пожалуйста, ОПФС к нам пожаловал», – так и пришьют под шутки, заколют под подколки.
Даже в отсутствие суверена жизнь в Лондоне шла своим чередом. Кто сильнее, тот и прав, и это не какая-то моральная заповедь, а простая констатация факта. Вот это был настоящий закон – закон при поддержке вышибал, костоломов и охотников за головами, корыстолюбивых пригородных сегунов. И правосудие здесь не при делах. Думайте об этом что хотите, на здоровье, – в Лондоне хватало и своих благородных разбойников, – но это факт.
Так что, когда авторитет пустил слух, что ищет охотника, с тем же успехом он мог бы объявить об этом и по полицейской частоте – объявление о грядущем законе и порядке. «Тату? Серьезно? У него своих парней хватает. Зачем ему нанимать со стороны?»
В последний раз это случилось, когда он перестал быть человеком и стал Тату – когда Гризамент заточил его в тюрьме чьей-то чужой кожи. «Тот, кто принесет мне голову Гризамента, будет править городом» – вот что он тогда говорил. Когда известных охотников на людей, принявших заказ, нашли чересчур мертвыми, энтузиазм поугас. Тату остался неотомщенным.
Теперь новая ситуация. «Никто не хочет подхалтурить?»
Они встретились в ночном клубе в Шефердс-Буш, с веревкой на дверях и знаком «Закрытая вечеринка». С последней отраслевой ярмарки прошло много времени. Собравшиеся наемники и наемницы настороженно и куртуазно приветствовали друг друга, не нарушая протокол, временный рыночный мир. Если они встретятся в ходе раздела своей добычи, какой бы то ни было, тогда, конечно, прольется кровь, но прямо сейчас они попивали и закусывали, все сплошь «Как там в Геенне?» и «Слышал, у тебя новый гримуар».
Оружие сдавали; человек с бугристой кожей охранял гардероб с «береттами», обрезами, червекнутами. Они сбивались группками согласно микрополитике и магической аллергии. Наверное, где-то две трети собравшихся могли бы пройти по любой большой улице, не сея ужас, в некоторых случаях – если переоденутся. На них была городская униформа всех видов, национальности охватывали весь лондонский ассортимент.
В помещении наличествовал целый диапазон навыков: чутье на чудеса, антиведьмовство, железная кровь. Некоторые из присутствующих работали в командах, некоторые – в одиночку. У кого-то вообще не было оккультных навыков – просто экстраординарно везло на контакты и хватало знаний в будничных боевых областях вроде убийств. Среди остальных были те, кто замаскируется, когда покинет эту дружелюбную атмосферу: вернутся в своих носителей миазмические сущности, дрейфующие на высоте головы, словно пердеж с демоническим лицом; снова наведет гламур и станет подростком в форме продавщицы супермаркета огромная женщина, одетая в полярную противоположность радуги.
– Кто здесь? – Шепоток переписей. – Да у него тут все. Ню-Шпана, Святые Кратосианцы, полный набор.
– Нет оружейных фермеров.
– Ага, а я слышал, что они в городе. Слава богу, не здесь. Может, на другой вечеринке. Я тебе скажу, кто тут есть. Видишь того парня?
– Мудак в прикиде под нового романтика?
– Ага. Знаешь, кто это? Хаос-нацист.
– Да ни фига!
– Отвечаю. Очевидно, намечается беспредел.
– Что-то я уже засомневался…
– Мы уже пришли. Можно и послушать, что дают.
Переполох на сцене. Молча выступили два боевика Тату в своей форме из джинсов и косух, в шлемах, как всегда. Похрустели костяшками и размяли руки.
Между ними был калека. Отвисшая челюсть и пустые глаза; не столько лысеющий, сколько протертый, с жалкими клочками на макушке. Кожа напоминала гниющее волглое дерево. Он ступал крошечными шажками. На его плече, как какой-то гротескный пиратский попугай, торчала угловатая камера видеонаблюдения. Она пощелкивала и жужжала, вертелась на своем стебле, растущем из плоти человека. Осматривала комнату.
Голый человек так бы и шел, и свалился бы с края сцены, но один из охранников в шлемах выставил руку и поймал его в полуметре от края. Тот покачнулся.
– Господа, – сказал он вдруг глубоким голосом, скрипящим от помех. Его глаза не двигались. – Дамы. Перейдем к делу. Уверен, до вас дошли слухи. Они не врут. Далее факты.
Первый. Кракена, до недавнего времени хранившегося в Музее естествознания, сперли. Неизвестно кто. У меня есть свои подозрения, но я не собираюсь вам подсказывать. Все, что я скажу, – те, кого считаешь мертвым, имеют привычку таковыми не быть, особенно в этом гребаном городе. Уверен, вы и сами заметили. Никто бы не смог вынести эту хрень. Ее сторожил ангел памяти.
Второй. В моих руках был человек по имени Билли Хэрроу. Он что-то знает. Я в это не поверил, но мне же хуже. Он сделал ноги. Меня это не устраивает.