Жан Монтань был старшим дежурным охранником на входе во второй по уровню пафоса аукцион Лондона. Ему было сорок шесть. Он переехал в город из Франции почти двадцать лет назад. Жан был отцом троих детей, хотя, к его величайшему сожалению, он почти не общался со старшей дочерью, которая родилась, когда он был еще слишком молод. Жан являлся профессиональным бойцом муай-тай.
Он уже несколько лет руководил своей сменой и доказывал на деле свои способности, когда пытался ворваться какой-нибудь псих в поисках каких-нибудь выставлявшихся внутри артефактов, обычно настаивая, что они принадлежат ему и отобраны незаконно. Жан был аккуратен и вежлив. Он практически не сомневался, что знал в лицо всех здешних работников и немалую часть – по именам.
«Доброе утро». – «Доброе утро». – «Доброе утро, Жан». – «Доброе утро».
– А что?.. – Человек, перед которым заело входную калитку, улыбался с извиняющимся видом, подняв карточку.
– Привет, доброе утро, – сказал Жан. Человек был не старше сорока, худой, лысеющий, с аккуратной и короткой прической. – Не то прислоняете, – сказал Жан. Этот парень работал в отделе приобретений, подумал он. Кажется, по имени Майк. Тот рассмеялся из-за своей ошибки. Он держал в руке кредитку.
– Простите, сам не вижу, что творю. – Он обхлопал карманы костюма.
– Пожалуйста, – сказал Жан и пропустил Майка – или, если подумать, Мика – в отдел приобретений. Или бухгалтерию. – Удачного дня, в следующий раз не забывайте карточку.
– Понял, – ответил тот. – Счастливо. – Он прошел к лифту, и Жан не почувствовал никаких подозрений.
На этаже отдела продаж офис-менеджером была Мэдди Сингх. Тридцать восемь, хорошо одета, лесбиянка в стиле «не-выставлять-но-и-не-то-чтобы-скрывать». Ей нравился балет, особенно традиционный.
– Доброе утро.
Она посмотрела на подошедшего человека.
– Привет, – сказала она. Она его знала – порылась в памяти в поисках имени.
– Мне нужно кое-что проверить, – сказал он. Мэдди больше не разговаривала с братом из-за большой ссоры.
Человек усмехнулся, поднял правую руку, растопырил пальцы между средним и безымянным.
– Длинной жизни и процветания.
– Долгой жизни и процветания, – поправила она. Его звали Джоэл, почти была уверена она, и он из айтишников. – Ты чего, не огорчай Спока. – Мэдди Сингх ненавидела готовить и жила на готовой еде из дорогих супермаркетов.
– Прости, – сказал он. – Надо глянуть кое-какие мелочи по нашей распродаже для трекки, имена кое-каких покупателей.
– Ты про этот праздник гиков? – сказала она. – С ним работала Лора. – Она махнула в конец помещения.
– Счастливо, – сказал Джоэл, если так его звали, снова изобразил на прощание знак, который изображали все в офисе уже несколько недель, – хотя не у всех получалось правильно сложить пальцы. – Из меня всегда был фиговый клингонец.
– Вулканец, – бросила Мэдди через плечо. – Боже, ты безнадежен. – Больше она не думала об этом человеке ни разу в жизни.
– Лора.
– А, привет! – Лора подняла взгляд. Человек возле ее стола, если она правильно помнила, работал в эйч-аре.
– Не поможешь по-быстрому? – сказал он. – Это же на тебе макулатура по аукциону «Стар Трека», да? – Она кивнула. – Мне нужен список покупателей и продавцов.
Лоре было двадцать семь, рыжая, стройная. Она находилась в глубоких долгах, читала в Интернете о процедуре банкротства. У нее было увлечение хип-хопом, которое саму ее забавляло и слегка смущало.
– Ладно, – сказала она, нахмурилась, потыкала на компьютере. – Эм-м, а что там с ними? – Он явно не из эйч-ара, она ошиблась: очевидно, из проверки оплаты.
– А, ну знаешь. – Он покачал головой и поднял брови, изображая свою многострадальность. Лора рассмеялась.
– Да уж, – сказала она. – Могу представить. – Лора подумывала доучиться на магистра по литературе. Она нашла файлы. – Ходил на аукцион? – спросила она. – Одевался в костюм?
– О да, – сказал он. – Такой весь из себя звездный.
– Тебе все? – спросила Лора. – А то мне понадобится разрешение, сам понимаешь.
– Ну… – сказал он задумчиво. – Наверное, надо бы все, но… – Он пожевал губу. – Давай так, – сказал он. – Если позвонишь наверх, то получишь подтверждение от, ну знаешь, Джона и тогда распечатаешь мне всю пачку, но вообще это не срочно. А пока что можешь дать инфу только по лоту 601?
Лора щелк-щелкнула.
– Есть, – сказала она. – Насчет остальных звякну через пару часов?
– Не срочно.
– О-о, анонимный покупатель, – сказала она.
– Да, знаю, поэтому и надо узнать, кто это был.
Лора глянула на знакомое лицо.
– Ну ладно. Что проверяешь? – Она потянула за ниточку из клубка анонимности.
– О господи, – сказал он. Закатил глаза. – Не спрашивай. Проблемы, проблемы… Но мы в процессе.
Она распечатала. Он забрал лист, помахал на прощание и ушел.
– Вот и он, – сказал Дейн.
Он слонялся с Билли у газетного киоска. Джейсон Смайл, пролетарский хамелеон, перешел дорогу. Вот и он, сгибает и разгибает лист бумаги.
На ходу Джейсон все еще применял свою фишку, и те, мимо кого он проходил, на миг были смутно уверены, что знают его, что он работал в офисе в паре столов по соседству, или таскал кирпичи на стройке, или молол кофе, как они, – хотя и не могли вспомнить имени.
– Дейн, – сказал он. Приветственно обнялся. – Билли. Где Вати? Здесь?
– Забастовка зовет, – сказал Дейн.
Джейсон был производной экономики. Фишка лишала его формы, он становился неопределенным. Абстрактным – не работник, а само олицетворение наемного труда. Разве кто сможет заглянуть в лицо этой горгоне? Так что любой, кто его видел, конкретизировал его где-то в личном обиходе. Почему его и невозможно заметить.
Если бы Смайла не было, Лондон со своей экономикой его бы обязательно изрыгнул, отпочковал, как детеныша. Он находил незанятый стол, играл в «Косынку» или тасовал бумажки, а в конце дня просил кадровиков выдать зарплату авансом, эта неортодоксальная просьба вызывала переполох, но в основном потому, что они были уверены, что знают его, но не могли найти его файл, так что одалживали под расписку деньги из фонда расходов.
Смайл мог работать на заказ или делать одолжения друзьям. К нему все еще лип осадочек, так что Билли – зная, что это не так, – смотрел на него с ощущением, что Джейсон работает в Центре Дарвина – то ли лаборант, то ли биолог, что-то в этом роде.
– Вот, – Джейсон передал распечатку. – Это покупатель вашего лазера. Я говорил серьезно, Дейн. Я поверить не мог, когда услышал, что тебя… ну знаешь, что ты с церковью… Рад, что смог помочь. Все, что попросишь.
– Я ценю.
Джейсон кивнул.
– Ты знаешь, как меня найти, – сказал он. Уехал на первом же автобусе бесплатно, потому что водитель знал, что они работают в одном депо.
Дейн развернул бумажку медленно, будто под барабанную дробь.
– Ты знаешь, что там будет, – сказал Билли. – Мы только еще не знаем почему.
Только через несколько секунд они разобрались, что читают. Набор сведений – уплаченная сумма, проценты, соответственные адреса, даты, первоначальный собственник, – и там, с пометкой об анонимизации во всех других контекстах, стояло имя покупателя.
– Вот только ни фига, – сказал Дейн. – Это не Гризамент.
– Сайра Мукхопадхьяй? – прочитал Билли. Он знал, как это произносится. – Сайра Мукхопадхьяй? Это еще кто?
– Помощница Фитча, – тихо ответил Дейн. – Которая пафосная. Она была с нами, когда он читал по кишкам. – Они переглянулись.
«Значит, не Гризамент».
– Человек, который купил это оружие, зафишковал и использовал для оплаты услуг Саймона… – сказал Билли. – Лондонмант.
42
Всю ночь в голове Билли стоял гвалт. Он бы не назвал такой бурный и огорошивающий поток образов сном. Зовите это рвотой, зовите это прорывом.
Он вернулся в воду и не плескался, а боролся, не синхронное плавание, а похоронное погружение – к богу-спруту, который был там, Билли знал: щупальценосный мясной ландшафт и око размером с луну, которое он никогда не видел, но знал; будто ядро всей гребаной планеты – не раскаленный металл, а моллюск, словно то, к чему мы падаем, когда падаем, то, куда направлялось яблоко, когда по дороге подвернулась голова Ньютона, – кракен.
Погружение прервали. Он осел на что-то невидимое. Стеклянные стены – в черном море их разглядеть невозможно. Форма гроба, в котором он лежал и чувствовал себя не просто в безопасности, но и в силе.
Затем мультик, который он узнал, та давно любимая история о бутылочках, танцующих, пока аптекарь спит, и никакого цефалопода на виду, потом на миг Билли был не в воде и тине, а Тинтином, вот кем, в каком-то сне про Тинтина, и на него шел со штопором в руке капитан Хэддок, потому что Билли был бутылкой, только никто ничего не мог ему сделать, и он не боялся, потом был с русоволосой женщиной, в которой узнал Вирджинию Вульф, – если не обращать внимания на спрута за окном, казавшегося каким-то брошенным, бессильным и забытым, – и она рассказывала Билли, что он неортодоксальный герой, согласно некоему необычному определению, и что он в каком-то классическом краю, и что все это катастрофа – точнее, прозвучало слово «фиаско», – но если это так, то почему он чувствовал себя таким сильным? И где теперь этот долбаный кракен? Где-то прохлаждается, лень лезть в голову Билли, а? И кто это там подглядывает из-за мягко улыбающейся модернистки, что это за две пары глаз на разной высоте? Кто это такой жуткий, как предчувствие войны? Одна ухмылка и одно бессмысленное пустое лицо? И вот уже поближе, внутри, с наглой пританцовывающей припрыжкой ногами пугала, прижав палец к носу и с табачным выхлопом через ноздрю? «Наше вам, друг ситный!» Сабби, Госс, Госс и Сабби.
Проснулся он с рывком. Было рано, и сердце продолжало концерт, и он сел в поту на диван-кровати. Ждал, пока успокоится, и все никак. У окна сидел Дейн, с отдернутой шторой, чтобы приглядывать за улицей. Смотрел он не вниз, а на Билли.