Ее собственное расследование – в областях куда менее эпохальных, чем те, где проводил изыскания Варди, и куда ближе к житейской границе между религией и убийством, – буксовало. Она пыталась разыскать оружейных фермеров. Какими бы гребаными монахами по жизни они ни были, в конце концов, они брали деньги за убийство людей, а это значило – в той или иной форме, пусть даже абстрактной и магической, – чеки. А где есть денежный след, есть и сплетни, обрывки которых, хоть и медленно, поступали в ее ушки на макушке.
Коллингсвуд только вполглаза следила за тем, кем и как манипулирует Варди: ей просто было наплевать. Возможно, отчасти она понимала, что это неразумно, что ей бы пошло на пользу поучиться этим играм, но, думала она, эту задачу она всегда с удовольствием делегирует городским макиавелли. А нравилось ей заниматься тем, что у нее получалось лучше всего. И те намеки насчет сварганенных на пару с Варди сомнительных концов света, что посеяла она, были чрезвычайно, очевидно убедительными. Возможно, уже скоро можно будет винтить.
Коллингсвуд ничего не ответила Бэрону. Она слышала, что он оставил канал связи открытым, будто все-таки на что-то надеялся.
Мардж теребила распятие и игнорировала напевы из «Айпода», как пение маленького ребенка. Каждые несколько минут мимо проходили люди или она сдвигалась с места и проходила мимо них: они разговаривали по телефону и торопились, не обращали внимания на второсортную грязную пустошь, где должно было случиться какое-то нечто. Мардж наблюдала за пространством, как ей казалось, в полном одиночестве, когда из-за фонаря – слишком узкого, чтобы скрыть человека, – вышла женщина.
«Эй», – проговорила женщина одними губами, но Мардж ее не слышала. Женщина была немолодой, в стильном темном пальто. Лицо у нее было острым, длинная прическа – модной, и отличалась она всяческой странностью. «Ты пришла за этим», – беззвучно сказала она и резко оказалась куда ближе, чем должна бы за пару шагов.
Мардж в страхе сделала «Айпод» громче. Ее окутало нестройное пение. «Стой», – сказала женщина, но голос в «Айподе» завел «Eye of the Tiger» и унес Мардж – в ускоренном и странном лондонском движении. Сперва в глазах все расплылось, но через миг она оказалась в другом месте, а женщина пропала. Мардж разинула рот. Благодарно пригладила «Айпод». Огляделась и снова заняла пост.
Пугало ли, что две религии не только разделили свою финальную ночь, но и приступили к разрушению в одной и той же точке? Без конца твердились утверждения, где могут произойти концы, состязались заявления, «внимательней изучались» пророчества, – и места проведения сходились все ближе, пока не встретились.
Рядом были представители многих фракций. Коллекционеры культов делали ставки на исход; странствующие маги Лондона – многие с деморализованными фамильярами, которые приползли, когда в забастовке наступил эндшпиль, – готовились мародерствовать на ошметках силы и энергии.
– О нет, – сказал Вати из кармана Билли, увидев своих понурых членов. – Я должен… Мне надо на обход.
Печальное зрелище – то, как Вати на лету от фигуры к кирпичной фигуре шептал, умасливал, умолял и шантажировал, заклинал профсоюзников держаться подальше. В такую взбудораженную ночь его бестелесное «я» сбоило. Порывистый эфир заносил не в те тела. Он очень быстро обогнул арену. Из глаз выброшенной карандашной насадки в виде робота Вати наблюдал, как от какого-то коллекционера сбегает женщина с фишечной эскейпологией. Она чем-то привлекла его внимание, и он бы подобрался поближе – или прямо в фигуру, что она носила на шее, – но тут что-то началось.
– Говносрань, – сказала Коллингсвуд. Наклонилась вперед. Женщина продолжала медленно обходить пространство. Коллингсвуд сделала руками жест, будто чуть раздвигает шторы. Туннель ночи между полицейскими и приближавшейся женщиной на миг просветлел, поле зрения расчистилось. Коллингсвуд всмотрелась, вздохнула, отпустила, и тьма вернулась.
Офицер таращился на Коллингсвуд. Она на него не взглянула.
– Босс, – сказала она как будто в пустоту. – … Не, босс, их ни следа, но я точно знаю, кого сейчас видела. Помните зазнобу Леона? Она нарисовалась… Я почем знаю?.. Ну, сама себе злобная дура, не? – Но на последних словах она уже сама вздыхала, запахивала штатскую куртку и открывала дверь.
Ткнула пальцем в своего временного напарника.
– Сидеть, – сказала она. – Хороший песик. – Она ушла, поднимая воротник, и он слышал, как она что-то бормотала под нос, направившись к той нервной женщине.
Вати бы тоже подобрался поближе, если бы не новоприбывшие. Наконец – под конец – из-за пустыря, воинственно озирая местность, в желтых спецовках и со снаряжением пришла группа бритоголовых мужчин.
62
Мардж не слышала, что сказала новая неожиданно подошедшая фигура, – из-за болтливой щебечущей какофонии. Она увидела, как шевелятся губы молодой девушки, когда та приблизилась с такой властностью и развязностью, что у Мардж екнуло сердце, и она панически сделала «Айпод» громче. Пространство скользнуло. Скакнуло. Голосок в ушах возбужденно прокричал припев из трека Белинды Карлайл, и кирпичи хлынули мимо Мардж приливной волной. Она неслась, как плот на стремнине, даже рассмеявшись из-за столь бурной реакции. «И как ты собиралась встретиться с чем-то реально плохим?» Она и не осознавала, как натянулись ее нервы из-за обещанного окончания.
Только когда она остановилась – хотя фраза прозвучала в мыслях странно, учитывая, что она и не двигалась, двигались только мостовая под ногами, стены по сторонам и черепица над головой, так что нога, которая начала опускаться в другом месте, еще так и не коснулась земли, – она узнала женщину, которую увидела. Та грубая молодая полицейская.
Которая кричала от досады, когда осадок Мардж, как растаявшее масло, зашипел куда-то прочь. Коллингсвуд оборвали, и она обернулась лицезреть то ложное событие, что сама помогала претворить в жизнь.
– Что это? – спросил Билли. Новоприбывшие были в военных ботинках, двигались, как солдаты. Дороги рядом с открытым пространством наполовину отгораживались строительными заборами, и бросившие взгляд автомобилисты могли принять этих людей за муниципальных рабочих на каком-то важном ночном задании.
– Буддисты Иисуса, – сказал Дейн. – Хреново.
Супрематисты Дхармапалы, приверженцы Христоса Сиддхартхи – сращенных в одного спасителя очень специфических форм Иисуса и Будды с ударением на брутальном идентитаризме – боевом синкретизме. Билли слышал ритм, мантру, с которой подходили фигуры.
– Что они говорят? – спросил он.
– «Всего полтора», – сказал Дейн.
«Всего полтора! Всего полтора!»
– Столько они убьют. Сколько бы ни убили на самом деле.
– Чего?
Они цитировали «Махавамсу» – фразу, которой успокаивали царя Дуттхагамани после того, как он вырезал тысячу небуддистов. «Всего полтора человека убил ты. Прочие были неверующими и людьми дурных нравов, что стоят не выше скота». Полтора – столько мертвецов буддисты Иисуса насчитывали в горах трупов согласно аккуратной религиозной системе после своих налетов.
– Готовься. – Дейн поднял оружие. – Мы не знаем, что будет.
Остановят ли сиддхартхианцев? Или их апокалипсис выиграет за неявкой соперника, но что тогда? Зрители вне поля видимости пришли увидеть войну богов. На ветру кружило что-то слишком большое для птиц, слишком фаунистическое для летающих обрывков целлофана. Концы света всегда являлись с буревестниками, которые нарождались, как личинки в мертвой плоти.
– О, – прошептал Дейн. – Смотри.
В укрытии большой стены без окон стояла банда людей в шлемах. Они окружали кого-то еще. Билли захлестнуло адреналином. Тату.
– Он здесь, как и мы, – прошептал Дейн. – Чтобы увидеть, что будет.
Там был панк в кожанке с глазками. Его держали двое в защитных шлемах – в переулке, выходящем на поле боя. Сам он уставился в противоположном направлении, в пустоту, на темные улицы, пока Тату взирал.
– Господи, – сказал Билли. – А где Госс и Сабби?
– Если они здесь… – начал Дейн. Сиддхартхианцы ставили грубый алтарь, проводили тайные церемонии. – Вати? – Но Вати снова был на обходе. – Если не нарисуется эта самая «церковь животного», мы на выход.
Вспышка за ночными тучами, немая. Она вытравила контуры облаков. Воздух как будто придавили, машины продолжали реветь. От алтаря полилось неприятное свечение.
– Началось, – сказал Дейн.
Над ними всеми быстро двигалось облако. Принимало форму. Его сгустки размером с соборы истаивали, оставляя в ночной материи – ошибиться было невозможно – комковатые антропоидные очертания, фигуру человека, грубую, как корень мандрагоры: огромный распятый силуэт над городом.
Билли забыл, как дышать.
– Если это правда конец, – сказал Билли в итоге, – то он никак не связан с огнем… И что нам делать?
– Это не наше дело. – Дейн был спокоен. – Недостатка в тех, кто это захочет остановить, нет. Если это просто какой-то ссаный апокалипсис, переживать незачем.
И тут поднялась земля на мертвом пустыре, уродливые пыльные кусты и мусор. Из камуфляжа показались и быстро сомкнулись мужчины и женщины.
– Все это время они были там, – сказал Дейн. – Неплохой ход. Так кто это?
Те, кто вышел из своих щелей, были в коже, на их груди скрещивались патронташи. Они окружили буддистов Иисуса. Надо всем нависал облачный человек.
– Бля, – сказал Дейн. Повернулся к Билли: – Трата времени, – ровно сказал он. – Это Выводок. Никакого отношения к кракену. Другое животное.
– Что? Серьезно?
– Здесь не на что смотреть.
– Мы знали, что шансов мало, – сказал Билли.
Святой Выводок с базой в Нисдене был посвящен хорьку, богу войны. Бескомпромиссная онтология секты не позволяла считать хорька лишь одной итерацией среди множества дэв индуизма, из которого ее упрямо и выращивали, так что последователи Выводка стали этакими редуктивными монотеистами. Ориентация Выводка на Южную Индию и склонность к боевым искусствам Кералы дали сиддхартхианцам Христоса повод для предубеждения. «Тамилы!» – закричали они при появлении Выводка так, словно это оскорбление. Выхватили пистолеты.