Она уставилась на Пола, сняла тазер с ремня. Посмотрела на Мардж, подняла бровь и приветственно кивнула. Щебетала и насвистывала и поглаживала воздух, как поросенка.
Почмокала губами.
– Охерительно охереть, на хер, – прошептала она. Улыбнулась в высшей степени прелестной улыбкой. – В самом деле. Вы и правда. Охереть. Наконец-то. О… мой… бог. Сегодня не помешает малость хороших новостей.
– Я же говорила, со мной что-то происходит, – сказала Мардж.
– И теперь только гляньте, – сказала Коллингсвуд. – Ну, не возьму я с полки пирожок за свое обалдуйство. И это ты? – это она Полу. – Ну, в смысле, не ты, а ты. Сама не знаю, на хрена мне это делать, но работа есть работа, да? Ну, пошли. – Она жестом предложила встать. Они подчинились.
– Что происходит? – спросила Мардж. Она говорила ровно, без возмущения – с любопытством.
– Сейчас, дай минуту, и я придумаю, что бы предъявить вам двоим, – сказала Коллингсвуд. – Но, короче, суть в том, что ты идешь со мной. Может, тогда еще переживешь ночь. Ты тоже, – она посмотрела на Пола. Он стоял довольно кротко. Водил глазами, будто рядом с ним кружило что-то невидимое. – Мне проблем не надо. Ни от тебя, ни от, ну знаешь. Твоего пассажира. Вашу мать, вам что, самим не хочется из этого выбраться? – спросила она.
«Да, – подумала Мардж. – И правда». Коллингсвуд кивнула ей. Чтобы прочитать этот ответ, констеблю не нужна была особая чувствительность.
– Ну, пошли, – сказала она. – Звезда, блин.
Пол обмяк, тоже пошел к машине, потом резко побежал мимо Коллингсвуд и ее замявшихся офицеров к выходу. Толкнул ее на ходу, так что она пошатнулась и выронила сигарету.
– Ну кто себя так, сука, ведет, – окликнула она. – Хреначьте засранца! – Один из офицеров промазал, но второй попал плюющимися электричеством проводами Полу в спину, в невидимого Тату. Пол взвизгнул и упал в судорогах.
– Хватит, хватит! – кричала Мардж. – Вы что, не знаете, кто он, не знаете, что он сейчас?.. Он больше не выдержит заключения, потому и…
– Ой, жалость какая, – сказала Коллингсвуд. – Что, кажется, будто мне не насрать? – Она встала над Полом, пока он силился вздохнуть. Сказать по правде, казалось, что ей чуточку не насрать. А именно – у нее было выражение не сожаления, а встревоженного раздражения, будто в принтере кончилась бумага.
– Никто тебя не тронет, – сказала она ему. – Прекратишь ты, нет?
В таких близких измерениях, что услышала даже Мардж, раздался и удалился крик свиньи.
– Ну вот, напугал Бодрячка, – сказала Коллингсвуд. – В машину его, – крикнула она своим людям. – Если утром Лондон еще будет, тогда посмотрим, что делать.
Все копы – бесполезные, как кистоунские[79], – тащили стонущего Пола к машине. Мардж пришла мысль, что она может сбежать. За мыслью последовало знание, что она не сбежит. Она пошла за ними, как ей сказали.
Арест – приглашение – соблазняли. После всех ее трудов, после всего, что она видела, – чай в полиции, СИЗО, пока на улицах носится кто-нибудь другой. «Я, – думала Мардж, садясь сзади и предлагая все еще болтающейся голове Пола свое плечо в качестве подушки, – устала как собака».
– Вы двое гуляете домой ножками, – говорила офицерам Коллингсвуд. – Место осталось только на одного. Я не ожидала арестов. Но раз попал Баз, то ему и дежурить. – Остальные зароптали. – Блин, ну поплачьте мне еще тут. Есть и плюс: к утру вы оба выгорите из истории, так что какая разница, а? – Она села. – Баз. В участок. Передадим в руки закона наших маленьких подопечных, потом посмотрим, что еще происходит.
«Я реально, – думала Мардж, – ну очень устала». Пол поднял голову и раскрыл рот, но Коллингсвуд ткнула пальцем в него в зеркале заднего вида – и звука не было. Мардж было жаль, что он не сбежал.
– Где Вати? – кричал Дейн. – Что с ним случилось?
– Мардж была… – сказал Билли. – Ты слышал, что передал Вати сразу перед тем, как… – Слова иссякли, и он покачал головой и прикрыл рукой глаза. Умер – или, по самой меньшей мере, попал в заложники.
– Вати! – кричал и бушевал Дейн. – Опять! Еще один! Кракен!
Они – почти с презрением – миновали полицейскую ленту, не сбиваясь с шага, и вернулись в церковь кракена. Последние кракенисты выстроились в храме у огромного клюва, как послушные дети.
Лондонманты остались в грузовике, рассекали по близлежащим пригородам. Фитч и некоторые его последние коллеги находились в странной ситуации. Не одобряя стратегию войны, они тем не менее были к ней привязаны, зависели от ее успеха, раз она неизбежна. Так что, проиграв в споре, они могли только помогать победителям. Высшая степень коллективной ответственности. Они доставят лондонмантов, рвущихся в бой, на поле битвы.
Кракенисты могли ориентироваться только по легендам – в плане того, что с ними будет, когда они пойдут на эту войну, альтернативные после алтаря, видо– и вероизмененные. Полк инвалидов. Новоюродивых, готовых к укусу, уже ждали машины. Кракенисты прощались друг с другом. После этих объятий они поедут через Лондон на старую чернильную фабрику – в неловком молчании? Слушая радио?
Сильные культисты кракена подняли клюв, уперевшись ногами в пол с двух сторон. Они молились вслух.
– Это все? – спросил Билли.
Дейн кивнул. Немногих из верующих пришлось уговаривать долго. Билли посмотрел на Дейна.
– Ты решился, – сказал он.
– Да.
– Дейн… – Билли покачал головой и закрыл глаза. – Прошу… Тебя можно переубедить?
– Нет. Все готово? – спросил Дейн. Верующий до конца. – Тогда поехали.
73
Билли наблюдал последнюю в истории кракенскую мессу. Он сидел в конце церкви. Видел слезы и слышал благословления. Дейн сбивался, но трогательно повторял литургии, на которых давно уже не присутствовал. Осиротевшее стадо стало само себе пастухом. Билли ворочался на скамье и теребил фазер в кармане.
Паства пела гимны торпедообразным многоруким богам. Наконец Дейн сказал: «Ну ладно».
Некоторые добровольцы, выстраиваясь в очередь, пытались улыбаться. Один за другим они возлагали руки на кончик пасти кракена. Служители очень осторожно сжимали на их коже великий клюв. Дважды его крюк оставлял раны глубже, чем предполагалось, и правоверные вскрикивали. В основном надрезы были точными – рассекали кожу, выступала кровь.
Билли ожидал драмы. Раненные кракеном казались неуклюжими и большими, как будто занимали весь пещероподобный зал. Они обнимались и воздевали кровоточащие руки. Дейн – последний – положил в челюсть свою руку, и паства ее закусила. Билли не показал эмоций.
План был простым или тупым. Для хитроумия не хватало ни времени, ни числа, ни умения. У них было одно и только одно преимущество, а именно, что Гризамент не знал, что они знали, где он, или что они идут. У них оставался только элемент неожиданности. Комбинация «двоечка» – окольная и реальная атаки. Любой, кто задумывался больше чем на секунду, понимал, что первая – это диверсия. Так что они не задумывались.
У них имелся небольшой запас пистолетов, мечей, фишечных предметов разного вида. Они не знали, чем теперь был Гризамент. Очерниленный на бумаге, в жидкости? Однажды он уже избежал смерти. Огонь его иссушит – но оставит пигмент. Значит, отбеливатель. Его он вроде бы боялся. Они взяли бутылки. Их самым важным оружием стала бытовая химия. Некоторые надели опрыскиватели с отбеливателем на ремни, как громоздкие пистолеты.
– Ну, пошли, – сказал наконец Билли Дейну. Повел его к машине. Теперь за рулем был он. Даже обходился без подсказок и ехал как человек, который знает, что делает. Билли выглядывал в окно. Он не смотрел на Дейна: не хотел видеть перемен. Поглядывал на проносящиеся темные улицы; надеялся, что ангел памяти придет, но не было под качающимися безлистными деревьями, под пологами лондонских зданий стеклянно-костяной фигуры, не катился средь немногих ночных прохожих череп с банкой. Только бегущие люди, небольшие пожары.
– Господи, – сказал Билли. Как бы он хотел, чтобы вперед от фигуры к фигуре пронесся Вати, вернулся в хулахупщицу на приборной панели.
Он остановился возле заводского комплекса, который Дейн показывал на карте, у черных от ржавчины металлических ворот. Другие нападающие остановились где-то еще, в продуманно случайном порядке, небрежно вышли на позицию. Билли приложил палец к губам и предостерегающе посмотрел на Дейна. Слышались сирены, но не столько, сколько в теории требовали признаки пожаров и звуки насилия. Этой ночью лондонские родители не выпускали детей на улицу, лживо шептали им, что все будет хорошо.
– Как думаешь, где теперь самые преданные войска Тату? – спросил Дейн. – Кулакоголовые и… и люди из мастерской? – Он потел. Глаза нараспашку.
– Сражаются, – сказал Билли.
Вперед, в странную теплую ночь. За ними следовали некоторые самые сильные лондонманты. Дружина Сайры. В незаметном месте они залезли на многослойную стену здания и бочком двинулись по архитектуре. Следили за фабрикой так, будто та может что-то выкинуть.
За стеной был передний двор, где бурьяном правила брошенная машина. Фабрику окружала пустота. Насколько они видели, ничего не двигалось. Возможно, в одном из больших окон, выходящих на ничто, тьмы было на долю меньше. Стена, на которой они оказались, как гряда, упиралась в само здание: им не пришлось касаться земли. Билли показал на некоторых бойцов, показал, куда им идти.
Даже если бы Вати пришел с ними, он бы не смог для них шпионить: Билли видел, что глиняные фигуры на крыше разбиты. Свита Гризамента ослепила свою архитектуру. Билли достал из кармана фигурку Кирка. Поднял, как делал уже много раз с того жуткого и резкого зова ушебти, и прошептал имя Вати. Снова – ничего.
Билли показал. Дейн прицелился из винтовки, взятой из кракенского арсенала, в крохотное движение на крыше здания. Человек, положивший руки на поручень и наклонившийся в их сторону.
– Он нас видел, – сказал Билли.