– Он еще не уверен, – прошептал Дейн. Оружие дало в плечо. Человек молча упал.
– Вау, – сказал Билли.
– Блин, – сказал Дейн. Его трясло.
– Теперь у нас мало времени, – сказал Билли.
Кракенутые выходили из машин, двигались со странной нескладностью. Когда они выступили, началась диверсия.
Лондонманты появились, как и было условлено, с драмой. Армия каменной кладки. Те немногие из оставшихся, чьей фишкой было будить защиту города, сделали что могли. Подняли парахимией караул, волны патогенной тревоги. Стимулировали иммунную реакцию на фабричной территории. Пророждаясь из кирпичных углов; выходя на свет из просветов в подлеске; расплетаясь из разбитой машины – лейкоциты Лондона пошли в атаку.
Один был бродячей архитектурой; второй – мусорной марионеткой; третий – окном в другую часть города, дырой в форме монстра. Они двигались по городской материи, компактные и/или огромные. И шаги их были лаем собак и визгом тормозов. Один закинул аналог головы и издал боевой клич – холостой рев автобусного двигателя.
Он распахнул ворота на территорию. Самые отважные лондонманты вбежали внутрь. Подняли свое оружие или стрекала, чтобы направлять гигантских клеточных подопечных. За фабричными окнами было движение.
Из боковых дверей и из-за мусорных контейнеров вышли оружейные фермеры, стреляя и воздавая молитвы о плодородии. Из окна скакнули листы мятой бумаги в форме собачьего силуэта. На секунду Билли подумал, что их поддувают монстропасы, но рядом никого не было. Каждый клочок в этой волчьей тотальности помечали чернила.
– Господи, – сказал Билли. – Дейн. Это он. Он там везде. – На каждой частичке было достаточно чернильного наличия Гризамента, чтобы фишковать движение. Теперь, на грани своего назначенного апофеоза, он стал расточителен, нетерпелив. Волк из чернильной бумаги прыгнул на кричащую лондонмантку, и бумажные зубы рвали, как костяные.
– О господи, – сказал Билли. – Пора шевелиться. – Он поднял фазер и стал красться.
Под ним в стене переменился участок осыпавшегося кирпича, сжался в новую форму, стал древней дверью с давно выбитым замком, так что ее можно было открыть. Оттуда вышла Сайра, закусила губу и встала в стороне, а за ней вышли кракенутые. Билли видел тех, кого ущипнул щупальцевый бог.
Они стали сильнее, чем полагалось от природы. Они подбирали камни и метали. Они потеряли форму и менялись. По ним пробегали волны, их мускулы трепетали в направлениях, в которых не были предназначены расти. «Господи», – шептал он. Выстрелил в сторону здания слабой поднывающей молнией – рассеянно, не прекращая таращиться.
У одного выросли глаза архитевтиса – яростные черные круги заняли каждую сторону головы, сминая между собой все черты лица. Женщину расперло, ее тело стало мускулистым цилиндром с торчащими конечностями, абсурдными, но сильными. Женщина пронеслась вдаль, ускоренная своим новым сифоном, двигаясь через воздух, словно через воду, с волосами, развевающимися на морском течении в милях от него. Был мужчина, поднявший руки, на которых лопались волдыри, становившиеся присосками, другой был с кривым клювом на месте рта.
Они ворвались в оружейных фермеров и завихрение чернильной бумаги. Их драли пули, и они рычали, и кусались, и били в ответ. Человек с присосками с надеждой смотрел на внутренние стороны рук. Отметины пузырились в виде маленьких липучек, но руки остались руками. Билли следил за ним. Изумительно, да, но…
Но не божественная ли это издевка, что ни у одного из кракенутых нет щупалец?
Дейн не принял новую форму. Только теперь он оглянулся на Билли – и его глаза стали сплошь зрачками, сплошь темными. Охотничьих рук не отросло.
– Билли… – тонкий голосок из пластмассового человечка Билли.
– Вати! – вскрикнул Билли, привлекая внимание Дейна. Помахал фигуркой: – Вати!
– … Нашел вас, – сказал голос и снова закашлялся. Угас.
– Вати…
После секунд молчания Вати произнес:
– Первое, что я сделал в этом мире сам, – перестал быть этим рукотворным телом. Сделал раз – мог и второй. Меня застали врасплох, вот и все. Мне надо только… – повторный грубый анкераж в эксплуатационной кукле страшно его ранил. – Это единственное место, которое я нашел. Так часто в нем бывал. – Вати словно говорил спросонок – в том ничейном духопространстве между статуями, где оказался в коме. Он снова провалился в молчание.
– Черт, – сказал Билли, – Вати!
Больше ничего, а их время вышло. Билли поманил и прокрался вперед, и Дейн присел с ним на балконе под высоким окном фабрики, выходящим на последние приготовления Гризамента.
74
Зал кишел бумагой. Самолетиками и обрывками, драными клочками, целеустремленно шныряющими, измазанными чернилами. По помещению под ними была рассыпана старая машинерия – остатки печатных станков и резаков. Весь цех окружали многоэтажные мостки. Билли засек оставшееся ядро оружейных фермеров.
Там была и Берн – набрасывала текст, опускала взгляд и спорила, сама себе писала Гризаментом его ответ. У огромной кучи оторванных твердых обложек книг корпели над шестеренками техники, не обращая внимания на хаос, спрессовывая мокрую бумажную пульпу в гидравлической машине и собирая грязноцветную выжимку.
– Это библиотека, – сказал Билли. Мокрая рваная кракенская библиотека, низведенная до чернил. Он показал через стекло.
Все это древнее знание обливали раствором, чернила сочились со страниц, где только что были словами. Какая-то доля пигмента наверняка являлась остатками кофе, пятнами веков, хитином раздавленных жуков. Но даже так сок, что они собирали, становился дистиллятом всего кракенского знания. И Билли видел – надзирающую за преображением, на приподнятом помосте, в обычном огромном ведре – основу Гризамента. Плеск его жидкого тела.
Дейн кинулся на стекло и издал разъяренный вопль. Он излучал холод.
– Он приобщает это, – сказал Билли. – Или приобщается.
Этот жидкий шрифт насыщен. Жидкая тьма, которая была всеми секретами архитевтиса, гомеопатически запомнившая формы, что некогда принимала, – писаний, секретов. Метаболизируй их – и Гризамент будет знать о кракене больше любого тевтекса.
– Ускоряйтесь! – Они услышали из-за стекла Берн. Будто стекло истончалось, чтобы помочь им. – Пора заканчивать. Мы можем отследить животное, но нужно собрать все знания до последнего. Живей! – Бумага метелила, будто помещение наполнил вихрь.
О стекло рядом с Билли и Дейном расплющился обрывок с вершины шуршащей колонны. Чернила окинули их взглядом. Неподвижная секунда. Обрывок сорвался обратно по бумажной воронке. Остальные последовали за ним, смерч провалился в собственный центр.
– Пошли! – заорал Билли. Выбил стекло внутрь и выстрелил в бумажную бурю, но луча не было. Он швырнул мертвый фазер в гигантскую чернильницу, полную Гризамента.
Раздались выстрелы, и один-два прорвавшихся кракениста упали. Дейн не двигался. Билли услышал грохот и влажный удар по телу Дейна. Новая рана в его боку истекала черной кровью. Дейн взглянул на Билли глазами бездны. Улыбнулся совсем не по-человечески. Сделал себя больше.
Билли схватил пистолет с ремня Дейна, и его начала бомбардировать бумага. Налетел сгусток в виде кусающегося черепа. Он взмахнул бутылкой с отбеливателем и брызнул веществом дугой, словно расширяющейся саблей. Жидкость, где попадала, депигментировала. Он почувствовал среди запахов оружия запах отбеливателя – тот же аммиачный аромат, что и от архитевтиса.
Крики. Кракениста поглощала стая клякс Гризамента, со смертоносной игривостью обратившаяся в бумажного тигра. Билли поймал взгляд Дейна. Они что-то сказали друг другу глазами. Дейн перескочил через стену – и рана его совсем не замедляла. Он быстро упал, но не под самодурской властью гравитации. Бумага пыталась препятствовать, но, падая, он увернулся. Выстрелил и убил инженера. На пути вниз он разбрызгивал отбеливатель, целясь через инстинктивно отпрянувшую бумагу в Гризамента.
Прицел был хищнически метким. Но на пути встала Берн. Приняла жидкость на грудь. Та прорезала краски, словно обратная атака Поллока, на ее одежде поблекла полоса капель. Она сунула Дейну под нос старомодный распылитель духов и нажала на грушу.
Билли сжался. Стиснул кулак, напряг живот, натужил все, что умел. Ничего не случилось. Время не замерло. Берн брызнула темными парами в лицо Дейну.
Дейн пошатнулся. Его лицо стало мокрым от темно-серого цвета. Облако Гризамента. Дейн не мог не вдохнуть.
Его вырвало, он пытался вытошнить Гризамента. Билли прицелился в Берн из пистолета Дейна, хотя не представлял, как им пользоваться, но в любом случае она окунула пальцы в Гризамента и встряхнула перед собой. Воздух вокруг нее закрылся, и, когда он выстрелил, пуля срикошетила от ничего.
Дейн упал. По телу бежала рябь. Гризамент наполнял его, формировался в альвеолах. Писал сглазы изнутри легких Дейна. Билли смотрел, как Дейн умирает.
Бумажки облекли Берн сварливой бурей, как голодные птицы.
– Уверен? – услышал ее Билли.
Она вылила последнюю темную жидкость, сцеженную из кракенистской библиотеки, в Гризамента. Он вскружил. От такой быстрой дозы у него наверняка случится психическое несварение, но ему требовалась эта последняя капля тевтической мудрости. Ему нужно было понять добычу. Берн размешала его и разбрызгивала жидкость с мешалки вокруг. Стоило пигменту плеснуть на бумагу, как та бурлила быстрее. Старые высушенные кляксы Гризамента закрывались менее невежественными пятнами.
– Он где-то рядом! – крикнула Берн. – Найди его, пришли часть себя обратно и скажи, где он. Я принесу остального тебя. Иди!
Дейн, слава богу, перестал двигаться. Билли хотелось построить оставшихся кракенутых, смести оружейных фермеров и чудовищ из кружащей бумаги. Но в зале он видел хаос, видел разгром своей стороны. Он вылез обратно в окно.
Снаружи лондонманты и антитела стояли против оружейных фермеров и дьявола черной бумаги. Землю усеивали тела и пятна потревоженной перспективы – там, где пали функции Лондона. Кракенутые хрипели, как рыба на суше, или лежали неподвижно, обтекая соленой водой. Билли увидел одного в бою – с левой рукой, наконец-то заменившейся на пятиметровое охотничье щупальце, которое он подволакивал за собой и вскидывал для удара.