Глава VIII
Через неделю или дней через десять — мы не слишком следили за календарем — прилетел самолет.
Мы достраивали первое, почти уже законченное здание, пытаясь сделать его непроницаемым для пауков. Взяли на складе одежду, заново вооружились разбрызгивателями с инсектицидом. Он был менее эффективным, чем туземное масло, но работал, и у нас его было несколько бочек. Еще до того, как опрыскать себя, мы обработали зону примерно в ярд шириной вокруг стройки и выгнали всех пауков, которые находились внутри. Здесь мы только частично добились успеха: во-первых, полосу приходилось заново опрыскивать каждый день, во-вторых, пауки то и дело перекидывали мосты с кустов и деревьев.
Мы могли бы отойти на север в не зараженный пока район, но для этого требовалось сперва прорубить тропу, а потом таскать на себе припасы — и как знать, скоро ли пауки оккупируют и этот район. Не знали мы также, когда ждать перемены погоды, но понимали, что должны обеспечить себе укрытие до начала дождей. Поэтому мы решили достроить барак, законопатить в нем каждую щель, затянуть сеткой все окна, поставить двойные двери — словом, обустроить хоть одно место, где можно чувствовать себя в безопасности.
Все это время мы жили на осадном положении, изматывающем нервы. Не знаю, что привлекало пауков — может быть, шум, издаваемый нашими молотками и пилами, — но они приходили и ждали, выстроившись шеренгой вдоль пограничной полосы. Когда кто-то из нас подходил к ним, они застывали и выглядели как мертвые, но другие чувства, помимо зрения, подсказывали, что это неподвижность сжатой пружины и кремня, готового высечь искру. Чувствовалось также, что за тобой следят тысячи глаз, не прерываясь ни на секунду. Они не шевелились, даже если бросить в них горсть земли, и продолжали следить. Мне казалось, что они ждут, когда инсектицид перестанет действовать, чтобы хлынуть за черту всей толпой.
Мы делали всё, чтобы отпугнуть пауков: например, поливали их бензином по вечерам. Им это не нравилось и путало их ряды, но утром они возвращались и поедали павших. Тогда мы начали поджигать бензин, но утром их пришло еще больше. Эта постоянная угроза, как я уже говорил, выматывала нам нервы; я стал даже подозревать, что это уже превращается в манию, арахнофобию. За работой мы не смели расслабиться ни на миг, только шляпы с сетками снимали, поскольку сверху враг спрыгнуть не мог. И всё время были настороже, чтобы вовремя полить бензином очередной паутинный мост. Спали под тщательно подоткнутыми москитными сетками, утром сразу же осматривали барак и прилегающую к нему территорию.
Работа, однако, спорилась. Через пять-шесть дней мы герметизировали фибергласом полы, стены и крышу, закрепили планками сетки на окнах, приспособили автоматические заслонки под внешними и внутренними дверями — в общем, укрытие себе обеспечили, хотя спать из предосторожности продолжали под сетками.
После этого мы начали перевозить запасы из лагеря к нашему новому дому. Для этого мы использовали трактор с прицепом, но ворочать ящики, открывать их, грузить и разгружать содержимое было тяжеловато. За день мы делали не больше одной ходки туда и обратно.
В конце третьей это как раз и случилось. Я подогнал трактор к дому, вылез, и тут Камилла на прицепе издала вопль. Я взобрался к ней посмотреть, в чем дело, и увидел в лагуне маленький гидросамолет. На одном из понтонов стояли два человека, рядом покачивалась надувная лодка. Из-за шума трактора мы не слышали, как он летит.
Один из людей сел в лодку, придерживаясь за понтон.
— Пошли скорей, — крикнула Камилла, слезая с прицепа, — надо помешать им высадиться.
Мы помчались обратно к лагерю. Лодка была уже на полпути к берегу. Мы бежали что было сил.
Когда мы выскочили из-за деревьев, один человек уже стоял по колено на мелководье. Я закричал, но он был слишком далеко и не слышал. Оба побрели к берегу, ведя лодку за собой. Мы с Камиллой завопили одновременно. На этот раз они услышали, и один помахал нам рукой. Мы тоже махали как сумасшедшие, делая им знаки отчалить. Они перекинулись парой слов и вытащили лодку на берег, больше не обращая на нас внимания.
Одно из бурых пятен двигалось прямо к ним. Мы продолжали кричать и махать без всякого толка. Один заметил пятно и нагнулся посмотреть, что это. Пауки хлынули вверх по его ногам.
По пляжу пронесся крик.
Второй человек, преодолев оторопь, сбивал с первого пауков. Тот уже падал; второй подхватил товарища, и пауки облепили его самого. Снова крик… и всё стихло.
Мы сели на ящик, чтобы немного прийти в себя.
— Умеете управлять? — спросила через некоторое время Камилла, показывая на гидроплан.
— Нет, а вы?
— Тоже нет.
Мы помолчали.
— Там ведь радио должно быть? — спросила она.
Мы пошли к лодке, стараясь не смотреть на тела. Радио на самолете действительно было. Я надел наушники и включил его. Голос в наушниках забормотал что-то на непонятном жаргоне. Я нажал тумблер передачи, наговорил сообщение, потом нажал «прием». Голос продолжал бубнить то же самое — поди разбери, слышали меня или нет.
— Может, вы знаете, как эта штука работает? — спросил я Камиллу. Она не знала, но попробовала — с тем же результатом.
Мы сдались и поплыли на лодке к берегу, где я скрепя сердце попытался установить, кем были двое погибших.
— Один пилот, Джим Робертс, — сказал я Камилле. Она кивнула.
— Слышала о нем в Уияньи. Летал между островами, возил почту, санитарные бригады и все такое.
— Другой некий Сомс, тоже из Уияньи. Подрабатывал, видимо, корреспондентом новостного агентства.
— Если бы они прилетели раньше, пока не завели трактор… я, кажется, скоро поверю в это табу.
Вечером, однако, мы заметно воспряли духом. Видимо, кто-то беспокоится, не получая от нас известий, вот и послали сюда самолет, а когда и пилот не выйдет на связь, снарядят экспедицию посолиднее. Как скоро это произойдет, зависит от того, сообщил ли пилот о прибытии на Танакуатуа — иначе сочтут, что самолет упал в море, и зря потеряют время. Остается ждать и надеяться.
Ответ мы получили пять дней спустя: в лагуне трижды провыла сирена.
Прибежав на берег, мы увидели небольшой корабль военного образца — белая форма мичмана на корме тоже говорила о ВМФ. Я решил, что это торпедный катер.
Мы махали, стоя у кромки воды. Корабль спустил моторную шлюпку с четырьмя людьми на борту. Сначала она обошла вокруг самолета, потом направилась к нам, ткнулась в песок, и все четверо уставились на нас, открыв рты.
— Мистер Тирри? — недоверчиво спросил офицер.
— Тирри погиб, — ответил я. — Все, кроме нас, погибли.
Сомнение во взгляде офицера смешивалось с любопытством. Все было бы проще, приди мы в шортах или даже в лохмотьях.
— Это из-за пауков, — дала справку Камилла.
Офицер, само собой, ничего не понял.
— Пауки, значит, — повторил он, оглядывая берег.
Его взгляд остановился на резиновой лодке и перешел дальше, к телам, от которых теперь наверняка остались только одежда, кожа да кости.
— А они? — спросил он.
— Их тоже прикончили пауки. Мы пытались остановить их… — сказала Камилла.
— Пауки, — повторил он жестко.
— Да, вот эти, — показала Камилла.
Офицер, видя только бурое пятно на песке, переглянулся с кем-то из своих. Тот многозначительно покачал головой.
— Пойду посмотрю, — решительно сказал офицер.
— Нет, — вскричала Камилла. — Вы не понимаете. Они вас убьют.
— Пауки? — Он перешагнул через борт, глядя ей прямо в глаза.
— Да. Арнольд, остановите его! Объясните ему!
Офицер посмотрел на меня. Он определенно подозревал нас, полагая, что у нас есть причина не подпускать его к трупам. Я попытался урезонить его.
— Послушайте, мы ведь не ради удовольствия так одеты. Если хотите пойти туда, примите хотя бы меры предосторожности.
Я протянул ему свои перчатки и шляпу. Он явно вознамерился отказаться.
— Пожалуйста, — взмолилась Камилла.
Он уступил и надел шляпу. Камилла обвязала сетку вокруг его шеи и заправила его брюки в носки.
— Перчатки тоже наденьте.
Трое других моряков начинали уже беспокоиться, хоть и сдерживали улыбки.
— Поднимитесь на борт, пожалуйста, — сказал нам офицер, взглядом показывая подчиненным, что выпускать нас из шлюпки не следует.
Мы подчинились, и офицер зашагал по пляжу.
К нему с разных сторон двигалось сразу три паучьих отряда.
Моряки в шлюпке тоже заметили их. Один окликнул офицера, показывая на них, но тот, не усмотрев, как видно, ничего необычного, махнул рукой, пошел дальше и наклонился, разглядывая тела.
Два пятна придвинулись совсем близко. Моряк снова крикнул. Офицер, не обращая внимания, дотронулся пальцем до трупа — и первая стая облепила его целиком.
Он выпрямился и попытался стряхнуть их. Тут подоспели вторая и третья стаи.
Несколько секунд он стоял весь в пауках — кроме шляпы и перчаток — и тряс руками, тщетно пытаясь освободиться. Потом увидел, что к нему движутся еще две группы, и пустился бежать.
Он перескочил через оба пятна и побежал было к шлюпке, но вовремя передумал и бросился в воду. Ему пришлось окунуться трижды, чтобы очиститься полностью.
Матрос запустил подвесной мотор; шлюпка подошла к офицеру, стоящему по пояс в воде, и моряки втащили его на борт.
— Руки. О господи, руки, — выкрикнул он и потерял сознание.
Мы сдернули с него китель, вытряхнули штук пять пауков и тут же их раздавили. Они, очевидно, пролезли в рукава: около дюжины красных пятен на предплечьях уже начали опухать. Шлюпка на полной скорости пошла к кораблю.
Глава IX
Таков был бесславный конец Проекта, но для нас все еще далеко не закончилось.
Для начала нас допросил подполковник Джей, командующий станцией слежения на Оахому, и все последующие допросы очень напоминали тот первый. Подполковник не то что не верил нам — в конце концов, у него имелось доказательство в лице собственного младшего офицера, лежащего в лазарете, — но затруднялся поверить. Неспособность поверить в невероятное вызвала впоследствии много проблем как у него, так и у многих других.