— Были, — вспомнил Андрей и враз потяжелел. — Сестру убили красные, брата убили белые…
— Забудь о них. А на вопросы отвечай так: их убили мертвые камни, — наставительно изрек мужчина.
— Я не смогу забыть, — проговорил Андрей. — Это случилось недавно.
— Забудешь, Человек, — твердо сказал Наставник. — Иначе не будет тебе Мира, Труда и Любви.
— Попробую, — неопределенно согласился Андрей.
— Где твои родители?
— Отец умер от сердечного приступа. Мать… ушла в монастырь.
— И о них забудь, — предупредил Наставник. — Когда я введу тебя под Сень Лесов — назначу новых родителей. А братьями и сестрами тебе будут все обитатели Лесной Общины… Сейчас, Человек, — продолжал Наставник, — ты пойдешь один и осмотришь все наши Леса. И обо всем, что почувствуешь на душе, поведаешь мне. И выберешь себе место, где бы ты хотел трудиться.
— Я учитель гимназии! — вспомнил Андрей. — Я закончил университет. Могу учить детей!
— Ты не можешь здесь никого учить, — ласково сказал Наставник. — Учить братьев и сестер могу только я.
— Но я знаю историю, словесность…
— Историю и словесность знаю только я, — заметил Наставник. — И больше никто ее знать не может.
— Да, конечно, — согласился Андрей. — Я забываюсь…
— Ступай, — послал Наставник. — И никогда не забывайся.
Андрей пошел куда было указано и скоро среди леса увидел деревню дворов на тридцать. Она чем-то походила на Березино; избы стояли маленькие, тщедушные, словно срубленные на скорую руку. Многие держались на подпорках, латаные-перелатаные крыши провисали, словно ребра у худых кляч, перекошенные окошки врастали в землю. И даже церковь на площади напоминала березинскую, только у этой не было креста на куполе. Сначала Андрей прошел по единственной улице через всю деревню, затем вернулся и остановился у церкви. Чего-то не хватало во дворах, что было в Березине. И вдруг Андрей понял — огородов нет! И куры не бродят по улицам, и свиньи не лежат в грязи. Он вошел в церковь, но вместо икон и алтаря увидел длинные столы вдоль стен, а на стенах, над столами, были развешаны и убраны полотенцами деревянные миски. Возле каждой миски висела деревянная ложка. И ни души.
Тогда он еще раз прошел эту убогонькую деревню до конца и заметил у леса узкие клинышки полей. Жаворонок, кружась в небе, пел совсем по-весеннему, зеленели молодые березки, легкое марево поднималось над землей. Андрею вновь стало спокойно; мирные виды укачивали его и навевали приятные размышления. Еще издали он увидел мужика, пахавшего на тощей лошаденке, и направился к нему. Мужик неторопливо ходил за сохой, едва ковырявшей землю, и глядел по сторонам.
— Мир и Труд, — сказал Андрей. — Тебя как кличут?
— Человек, — сказал мужик и улыбнулся. Затем бросил соху, сел в борозду и вытряхнул землю из драного лаптя, после чего побежал догонять лошадь.
— А где остальные? — крикнул Андрей.
Человек махнул рукой в сторону березняка, взялся за соху и сунул ее в землю. Андрей ступил в лес и чуть не упал, запнувшись о спящих на траве людей. Какая-то женщина сонно поглядела на него, смела сор со щеки и перевернулась на другой бок. Андрей прошел вдоль спящих, посмотрел на каждого, но никто больше не проснулся. От тепла и пения жаворонка самому хотелось лечь и подремать в траве так же беззаботно, как эти люди. Он поискал глазами свободное место и тут заметил какое-то движение среди кустов. Сладко потянувшись, он заглянул туда и остолбенел: парень и девушка занимались любовью…
Андрей отскочил за деревья, и сон слетел в один миг.
— Мир и Любовь! — шепотом крикнул он, но ему не ответили.
Он огляделся, чтобы не наступить в траве еще на кого-нибудь, и различил в березовой кроне фигуру человека. Он хотел и ему что-нибудь пожелать, но вовремя спохватился — человек спал, скрючившись на сучке, и будить его было опасно, вдруг сорвется. И никого больше у поля не нашел. Однако, пройдя березняк насквозь, он очутился в саду. Мужик в таком же одеянии, как и Андрей, ходил под деревьями и околачивал палкой груши. Они сыпались на землю, а шустрые кабаны тут же хватали их и, громко чавкая, поедали. Тягучий сок стекал с их рыл и клыков.
— Мир и Труд, — поприветствовал Андрей садовода. — Где же еще люди есть?
— Мир, Мир, — бросил мужик. — Вона, по яблоням сидят.
И, не пожелав больше говорить, подался околачивать дальше. Андрей подошел к яблоням и неожиданно услышал томный голос:
— Мир и Любовь… Съешь яблочко, на, возьми…
Он поднял голову. Девушка с распущенными волосами, свешиваясь с дерева, подавала ему плод. Он машинально взял его, откусил: зубы еще побаливали…
А девушка вдруг спрыгнула ему на плечи и повалила на землю.
— Вы что? — неловко ворочаясь в траве, забормотал он. — Вы что делаете?!..
— Ты кто? — испугалась она.
— Человек, — опомнился Андрей. — Но вы так неожиданно…
— Я тоже Человек, — сказала она. — Чего тогда, как Наставник-то?.. Мир и Любовь?
— Мир и Любовь… — растерялся он. — Да погоди… Люди кругом! Ты что?!
Он вскочил и, пригнувшись, побежал прочь. Вслед несся веселый смех, летели яблоки и груши. В одном месте он споткнулся о секача, кувыркнулся в траве, снова очутился на ногах.
— Мир и Любовь! — крикнули ему сверху.
Андрей попятился, стараясь рассмотреть, кто говорит, и в это время в деревне застучали обухом по лемеху. С деревьев и из травы вдруг посыпались горохом мужики, бабы, старики и старухи, ребятишки; прыгая, все помчались в деревню на звон, будто на пожар. Через мгновение сад опустел, и только кабаны похрюкивали, чавкая и чавкая сочными, перезревшими плодами. Делать было нечего. Андрей огляделся еще раз и подался вслед за людьми.
Однако, пока он шел к деревне, народ уже повалил обратно в поле. Андрей заспешил, но тут опять вывернулась девушка с распущенными волосами и бросилась на шею.
— Мир и Любовь, — горячо зашептала она. — Ты — мой, мой, мой… Скажи Наставнику, пусть избу даст. Да пусть выберет получше, пустые же стоят…
Девушка, смеясь, отскочила и смешалась с другими. Андрей качнулся, как пьяный, и почувствовал блаженство, словно от обволакивающего банного жара. «Мир и любовь, — повторил он про себя, — мир, любовь, чистота…»
И уже дома в Лесах не казались такими убогими, и пустынность улицы была просто покойной тишиной. Он вошел в церковь, где румяная, с ямочками на щеках, женщина мыла деревянные миски и благоговейно развешивала их по стенам. Наставник сидел там, где должен быть престол, и хлебал что-то деревянной ложкой.
— Посмотрел? — спросил он.
— Посмотрел, — радуясь чему-то, ответил Андрей. — Хорошо… Есть хочу!
— Ну-ка, Женщина, дай ему Пищи, — сказал Наставник, и та проворно принесла миску.
Андрей зачерпнул ложкой, в мутной воде плавали крупинки и капустный лист. Попробовал на вкус и сразу будто бы отрезвел.
— Что это? — он побулькал ложкой.
— Суп, — Наставник дохлебал свое и отодвинул миску. — Это Пища!
— Нас в империалистическую войну так не кормили, — сказал Андрей. — И в «эшелоне смерти»…
— Ты еще не трудился, чтобы есть, — заметил Наставник. — Жена тебя выбрала. А ты выбрал себе труд?
— Какая жена? — не понял Андрей.
— Та, что подала тебе яблоко с древа… Так где же ты намерен трудиться, Человек?
— Куда пошлете, — пожал плечами Андреи. — Я всякую работу знаю… Но так работать, как они?..
— В общине каждый человек работает сколько может, — объяснил Наставник. — Главное, чтобы каждый день проходил в Труде.
— Да они спят! — возмутился Андрей. — Кабаны груши жрут!
— Ты должен забыть о жадности!
— Какая же это жадность? — Андрей вскочил, заходил вдоль столов. — Работать надо! Ты погляди, в какой вы нищете живете! Дома у нас скотину держат лучше. А что едят? Хоть бы огороды завели!..
— Все, что есть, принадлежит общине, — спокойно вразумлял Наставник. — Мы заботимся о Мире и Труде, о Любви и Чистоте. Мы заботимся о Гармонии. Помни: Гармония Человека и Природы превыше всего!
Андрей опустился на лавку, и вдруг ему стало невыносимо тоскливо, будто его насильно постригли в монахи. Наставник взял его за руку и повел на улицу. Андрей не сопротивлялся, хотя протест в душе не слабел, а, наоборот, рос.
Наставник привел его к избенке в два окошка, открыл дверь и впустил вовнутрь.
— Это твое жилище, Человек! — торжественно провозгласил он. — Отныне ты под Сенью Лесов. Благословляю тебя на Гармонию!
Он вышел и уже с улицы объявил, что завтра Андрею предстоит трудиться пахарем на зяби, однако тот больше не внимал его словам. Присев на край топчана, прикрытого рядном, он сжал голову руками и стал покачиваться из стороны в сторону, будто больной.
Леса, Леса! Сон или Явь?
Сон или Явь?
Сон…
Явь…
Девушка с распущенными волосами — отныне его жена — так и застала Андрея сидящим на нарах, согбенного и горестного.
— Милый Человек, ты привыкнешь, — сказала она. — Мир и Любовь.
Он только отрицательно помотал головой, не отнимая рук.
— Что же мы будем делать с тобой, Человек?
— Я уйду отсюда, — сквозь зубы выдавил он. — Уйду!
И поднял глаза. Она смотрела на него с любовью и состраданием. Казалось, вот-вот расплачется.
— Пойдем вместе? — предложил он. — Зачем тебе такая жизнь? Есть другая, интересная!.. Правда, там война. Но все равно лучше!
Она не поверила, улыбнулась несмело.
— Кругом Мертвые Камни… Другой жизни нет!
— Есть! Там нет такой Гармонии, но жизнь есть! Вот кончится война…
— Ты не обманываешь, Человек?
— Нет, это правда!
Смятение промелькнуло на ее лице. Потом она спохватилась и высыпала из передника яблоки на топчан.
— Вот, ешь, Человек! Ты не успел поесть в Храме. Брать яблоки в саду нельзя, но я нарушила запрет, нарушила Гармонию — ведь ты же голодный!
Он отмел яблоки, спросил настойчиво:
— Ну, пойдешь со мной?
— Из Лесов нельзя уйти, — сказала она безнадежно. — В Подлесках живут люди, которые не выпускают никого. Ловят и возвращают… Нужна Печатка на кленовом листе. Тогда пустят.