ья из ученических тетрадок, тряпичное рванье и прочий легковесный хлам. А по ночам звенели стекла, выбитые сквозняками, глухо хлопали двери пустых домов, скрипело железо на крышах и тоскливо выли оставленные на произвол судьбы собаки. Жить в Есаульске становилось жутковато. Люди жались друг к другу, переселялись где побольше народу, держались скопом и сидели на засовах. В городе появилась неуловимая банда, промышлявшая сбором икон по брошенным домам и поиском купеческих кладов. А еще неведомые злоумышленники стали поджигать пустые жилища: что ни ночь, то вспыхивало зарево над Есаульском и с воем проносились по пустым улицам пожарные машины. Черные пожарища еще больше добавили мертвенности и траурности погибающему городу.
К концу мая, когда от пятнадцати тысяч населения осталась всего одна, Есаульск стал называться просто поселком. Хотели уже перенести районный центр в село Усть-Повой, но вдруг на пустых улицах появились целые колонны тракторов, грузовиков с трубами, кранов и прочей тяжелой техники. Приехавшие заняли брошенный судоремонтный завод, пустующие жилые дома и стали нанимать рабочих.
А перед этим бабка Альбина ходила по городу, толкалась среди народа и вещала:
— Придут черные люди, смешают небо с землей, а народ с грязью. Станут покупать и продавать вас как скотину, и вы еще радоваться будете. И вместе с черными людьми откроете землю, и выйдет на свет геенна огненная.
— Хватит пугать-то, бабка, — отмахивались от нее. — Все равно хуже, чем есть, не будет. Нам теперь осталось потоп посмотреть. А так уж все видали.
— И потоп будет, — заверяла кликуша. — Как тронете землю — невиданная беда придет. Умом не возьмете, сердцем не отгадаете.
Люди в Есаульск пришли белые, веселые и бесшабашные. Как ни вечер — гулянка с гармониями и плясками. Пройдет ватага по городу, да еще с вином для всех желающих мужиков, с конфетками для женщин и ребятишек, народ дивится: вроде и не праздник нынче, а гуляют каждый день. Чему радуются? Чего потешаются? Кругом город стоит черный, мертвый, с сумерками и выйти-то страшно, а им хоть бы что, знай себе пьют да пляшут напропалую, будто завтра свету конец. Есаульские, что нанялись работать к приехавшим, тоже загуляли и в веселье какие-то нездоровые сделались. Напьются вина, и как только глаза покраснеют, начнут между собой силой мериться. Поначалу будто игра, а потом до драки доходит. Испазгают рубахи, навешают друг другу синяков, зубы выхлещут, и ведь довольные ходят, смеются наутро.
— Эх, погуляли вчера! Вот погуляли так погуляли!
Работа у них тоже была веселая и никому не понятная. Ездили по округе, опять рубили просеки, бурили дырки в земле, опускали туда взрывчатку и рвали. Земля дрожала, гудела под ногами, но ничего больше не происходило. А другие освобождали цеха на судоремонтном заводе. Подрывали фундаменты у станков, сдергивали их тракторами и топили в Повое. Это к чему? — гадали есаульские. — Может, специально работу придумали такую, чтобы остальное население не разбежалось? Одни говорили, будто под городом находятся несметные богатства — то ли железо, то ли нефть, а то ли вообще чистое золото; другие уверяли, что геологи-изыскатели ищут место, куда закопать секретный завод подальше от американских шпионов и поглубже, чтоб даже атомной бомбой не достало; третьи и вовсе пороли чепуху, мол, под Есаульском находится пустота, причем невероятных размеров, как небо над головой. И вот теперь хотят проделать туда большую дыру, чтоб поезда проходили, положить рельсы сквозь весь Земной шар и возить взрывчатку под Америку. Навозить побольше и одним взрывом снести ее к чертовой матери, чтобы не грозилась атомной бомбой.
Самые невероятные домыслы имели под собой реальную основу: шла холодная война…
Конечно, больше хотелось верить, что под землей скрыты богатства — слишком уж надоела есаульским нищая жизнь. Однако вышло так, что третьи оказались правы. Под городом была пустота…
В начале июня приехали в Есаульск два больших академика и притянули за собой каждый по шлейфу своих ученых. Вместе с ними в заброшенный город явилось высокое начальство аж из самого Красноярска. И наконец прибыл большой человек из Москвы. Над Есаульском кружились вертолеты, плыли к нему скоростные катера и белые пароходы, ехали черные автомобили. Сразу стало ясно: под городом пустота, а значит, отсюда начнется поход на проклятых американских капиталистов.
По городу из уст в уста передавалось одно слово, сразу получившее зловещий оттенок:
— Купол… Купол. Купол!
И случился в Есаульске большой ученый совет, по всем признакам напоминавший военный. Академики схлестнулись между собой и, подобно загулявшим мужикам, стали они мериться силой. Засверкали налитые кровью глаза, затрещали рубахи, брызнула из-под ног взрытая земля. Стравленные между собой ученые свиты академиков дрались насмерть. С утра и до глубокой ночи шел бой, но никто не мог взять верх. Один академик утверждал, что под Есаульском пустота и нет смысла тратить народные денежки; другой же, наоборот, доказывал, что купол заполнен чуть ли не чистым бензином, который заливай в машину и езжай. Оба они, будто знаменами, размахивали длинными полотнищами бумаги с какими-то зигзагами и никто не хотел сдаваться. На третий день упорных боев на ученый совет каким-то образом проникла бабка Альбина. Милиция охраняла здание внутри и снаружи, но кликуша прорвалась через все заслоны и, воздев клюку, закричала:
— Опомнитесь, люди! Не трогайте землю! Не тревожьте ее! Заклинаю вас!
Бабку схватили под руки и хотели удалить, но она успела предупредить:
— Тронете — разверзнется земля, и геенна огненная сожжет людей!
Академик, что толковал про бензин, отбил кликушу и устроил ей допрос. Бабка Альбина ничего не понимала и сама не своя сделалась.
— Одумайтесь, не трогайте! — кричала в исступлении она. — Остановитесь! Восстанет огонь из земли, и мертвые вместе с ним восстанут! Поднимутся и стоять будут! И ждать суда своего! И свершится суд над живыми и мертвыми!
Кликушу выставили из помещения, однако она не успокоилась и начала будоражить народ, ожидающий, когда же завершится спор и восторжествует истина.
— Люди! — взывала бабка Альбина. — Не давайте тревожить землю! Не дайте в обиду своих покойников. Пусть хоть в могилах они поспят спокойно! Гоните приезжих в шею! Они вон уже небо издырявили. Но на небе Господь, Он добрый. А под землей — ад, геенна огненная! Послушайтесь меня, люди! Остановите супостата! Как на войну поднимайтесь!
Бабку посадили в автомобиль и отвезли по месту прописки — в колхоз «Новый путь».
Ее предсказания произвели сильное впечатление на большого человека из Москвы. Он всего лишь откашлялся, а ученый совет уже замер и затаил дыхание. Воцарилась такая тишина, будто еще один человек в космос полетел.
— Даю пять миллионов новыми, — будто бы сказал московский начальник. — И чтоб бензин был в куполе! Чтоб к осени мне в Москву доставили его целую четверть. Будет бензин — обоим академикам по звезде дам, по золотой.
Кроме того, он потребовал, чтобы академики помирились и начали вместе искать бензин под Есаульском. Ученые тут же побратались, велели своим дружинам встать под одно знамя и работать плечо к плечу. А чтобы уложиться в назначенный срок, было решено пригласить знатного нефтяника из Баку.
Так в Есаульске появился человек по имени Чингиз, и с ним — десятка три его соотечественников. Были они загорелые, черные, и в городе впервые задумались над предсказаниями кликуши Альбины. Задумались, но поверить не могли. В Есаульск хлынул поток непривычных товаров: повезли фрукты, вина, кирпич, легковые автомобили и лотерейные билеты. Закрыли последнюю действующую церковь в центре города, отремонтировали ее и открыли ресторан «Купол». Академики и начальство отбыли по своим местам, и в Есаульске началась власть Чингиза.
На территории расчищенного судоремонтного завода стали сооружать первую буровую вышку.
В год 1961 потрясенный мир глядел в небо с полной уверенностью, что человечество вошло в Новую Эру. Языки всех народов на Земле почти одновременно стали ломаться, стараясь сказать по-русски хотя бы два слова — Юрий Гагарин. Государства и нации обернулись к России и замерли в изумлении: как? почему? С какой это стати варварская полудикая страна ознаменовала собой начало Новой Эры? Мало того, отчеканила этот год-перевертыш на монетах, а это уже язык символов, недоступный славянам! Теософы и мыслители, советологи и русоведы пытались осознать произошедшее, вставить это явление в контекст Всемирной истории человечества, но оно нарушало всякую гармонию, не входило, не подчинялось никаким законам. Имя Первого космонавта картавили на разные лады, вслушивались в звучание, переводили на другие языки — что-то было! было в этом имени! Однако смысл и символика его была не познана, истина ускользала, и еще темнее и непонятней становилась для мира русская душа.
Тем временем, пока мир взирал в космос, на российской земле произошло главное событие, едва ли замеченное на Западе и Востоке. Совершалось оно исподволь, незримо, без шума и оваций, и казалось, прорыв человека во Вселенную всего лишь отвлекающий маневр, чтобы спокойно, помолясь, как полагается перед великим делом, отворить двери в Новую Эру для России.
Цивилизация началась на Земле с тех пор, как у человечества возникла идея Единого Времени жизни для всех народов. Идея эта казалась новой, прогрессивной и гуманной. Она как бы уравнивала народы перед Историей существования человечества. Было даже изобретено Международное время — Время по Гринвичу. Но сей умозрительный гуманизм, рожденный благими помыслами, внес лишь сумятицу и ложное представление о Мире. Народы устремились к цивилизации, к мифическому Единому Времени и помчались вверх, прыгая через ступени подставленной к их ногам лестницы. Втравленные в этот бег, они уже не могли остановиться, а отставать было бы позором для определенного народа или нации, и следовало теперь бежать и бежать из последних сил. Запад, предложивший человечеству Идею Единого Времени и устроивший эту гонку, подстегивал, поторапливал, ничуть не сомневаясь в своих благих намерениях, и не было времени, чтобы оглянуться и понять, что это вовсе не движение вперед, а бег на месте, бессмысленный и изнурительный. Природа, стремясь к многообразию во всем, преследовала цель высшую: сделать человечество неуязвимым, жизнеспособным п