Большая часть представленных в данном разделе групп и организаций действовала на территории РСФСР. С одной стороны, это объясняется тем, что сведения о положении дел в других республиках могли «оседать» на уровне республиканских органов прокуратуры, с другой стороны, организованная оппозиция «на окраинах империи» в значительной мере сводилась к упомянутым националистическим движениям.
Проблема квалификации «антисоветских проявлений» как организованной оппозиции режиму представляла такую же трудность для советского правосудия в прошлом, как и для исследователей – теперь. В многообразии форм политического протеста достаточно сложно разделить индивидуальные и коллективные действия. Намерение одного человека создать организацию в какой-то мере отражало наличие сходной политической позиции в его окружении; в то же время документы Прокуратуры СССР содержат информацию не обо всех участниках оппозиционных организаций и групп, сведения о «профилактированных» обычно туда не попадали. Поэтому зачастую сложно разграничить более-менее оформленные организации и не доведенные до конца попытки их создать[374].
По надзорным делам Прокуратуры СССР нами насчитано 98 организаций, в которых состояло в общей сложности 350 участников. – Большинство подпольных организаций были небольшими, в среднем по 3-5 человек. Наши сведения в основном совпадают с данными КГБ и Прокуратуры о количестве участников «вскрытых» органами государственной безопасности «политически вредных группирований»: 1961 г. – 47 групп, 186 участников, в среднем в группе 3,9 человека; 1 полугодие 1962 г. – соответственно 60, 215, 3,5; 1 полугодие 1965 г. – 28, 125, 4,4; в 1967 г. были профилактированы, включая членов националистических организаций, 2196 членов 502 организаций, 4,3 человека в среднем на организацию; в 1968 г. – 625 организаций, 2870 человек – 4,5; в 1969 г. – 733, 3130, 4,2; в 1970 г. – 709, 3102, 4,3; в 1971 г. – 527, 2304, 4,3; в 1974-1976 гг. среди учащейся молодежи «вскрыто и пресечено» 384 группы, в которые входили 1232 участника, в среднем по 3,2 человека в группе. Таким образом, в среднем численность организаций колебалась от 3,5 до 4,5 члена. Этим малочисленным группам в принципе не требовались структура, иерархия и распределение обязанностей. Роль лидера в значительной мере сводилась к поиску и выбору единомышленников. От правильности этого выбора, равно как и от количества привлеченных членов, напрямую зависел срок существования организации. Каждый новый участник повышал риск разоблачения. Кроме того, жизнеспособность подпольных групп была тем выше, чем меньше их организаторы увлекались игрой в подполье и партийность; чем меньше они придумывали учетных карточек, членских билетов, клятв и т.п.
Никакой серьезной нелегальной работы большинство групп не вело. Чаще всего дело ограничивалось разговорами в узком кругу, обсуждением программных документов, составлением статей и листовок, нередко в том же узком кругу и остававшихся. Плотно заблокированные органами государственной безопасности, подпольные группы 50-60-х гг., может быть, правильнее называть их кружками, и помыслить не могли о массовой агитации. Изредка кому-то из них удавалось разве что сделать и распространить довольно много листовок. С этой (агитационной) точки зрения подпольные кружки явно проигрывают феномену самиздатской литературы, охватившей значительную часть интеллигенции и проникавшей также и в другие социальные слои.
Подпольные группы 1950-1960-х гг. часто возникали на почве личного знакомства, родства. Подпольщиков хрущевского периода обычно связывало совместное обучение в школе или институте, работа, родственные отношения. При неимении легальных возможностей провозглашения своих политических взглядов поиск единомышленников и должен был ограничиваться кругом близких знакомых. В таких условиях приход новых членов мог зачастую объясняться причинами, не связанными напрямую с политическим протестом – дружбой, личным авторитетом лидера, инфантильной игрой в подпольную деятельность[375].
Последнее немаловажно для понимания причин популярности подпольных организаций, особенно среди молодежи. А анализ дел прокурорского надзора показывает, что молодые люди в возрасте от 16 и до 25 лет составляли больше половины общего количества участников групп (186 из 350). К началу 50-х гг. целое поколение советских граждан родилось и выросло при социализме, большинство молодых людей побывало в различных детских коммунистических организациях – октябрятах, пионерах, комсомольцах. По сведениям ЦК ВЛКСМ, в 1956/57 учебном году члены ВЛКСМ составляли 94% всей вузовской молодежи[376]. Советская официальная пропаганда старательно романтизировала образы революционеров-подпольщиков, их героизм, жертвенность, целеустремленность, высокую мораль, самоотверженное товарищество. Естественно, что молодым людям начинало казаться: самая прекрасная, насыщенная, полная романтики и героизма жизнь бывает именно у подпольщиков. А рассчитанные на молодежь произведения пропаганды (литература, кино, музеи) служили настоящими учебниками конспирации. Там можно было узнать о создании подпольных типографий, уловках по уходу от слежки, хитроумных способах спрятать нелегальную литературу. Оттуда же черпалась революционная (причем большевистская!) фразеология, переполнявшая документы и лозунги подпольных групп. Сами их названия зачастую восходили к тому же источнику – «Новая РСДРП», «Новые ленинцы» и т.п.
Иногда встречаются непосредственные заимствования, когда устав и клятва создаваемой группы практически переписывались с Устава КПСС или «Молодой гвардии» из романа А.А. Фадеева. Сказанное относится и к оппозиционерам, выражавшим принципиальное несогласие с марксизмом-ленинизмом. Менялось содержанке, но форма оставалась прежней.
Эти тенденции к тому же базировались на ведущем тренде официальной (и «официально-независимой») пропаганды хрущевского времени. Разоблачая культ личности, партийные идеологи перенесли акцент на «восстановление ленинских норм партийной жизни» и в целом на выдвижение фигуры Ленина как истинного вождя и основоположника. Раньше он был затенен фигурой Сталина, теперь должен был выступить на первый план. А с ним – и обновленная, отчасти восстановленная и рассекреченная история РСДРП, с возвращенными именами многих революционеров, репрессированных или забытых при Сталине. Снятие запретов было лишь частичным (так и не вернулись в партийную историю «главные злодеи» – Троцкий, Бухарин, Каменев и др.), тем не менее последовало явное оживление исследовательской литературы, публикация мемуарных источников, а вслед за этим в пропаганде усилилась тематика, связанная с героическим революционным подпольем.
Так, в ходе следствия и на суда (процесс проходил 8-14 мая 1959 г. в Московском городском суде) по делу студентов МГУ Ю.Т. Машкова, В.Е. Цехмистер, Н.Н. Григалашвили и других, обвиненных в создании нелегальной организации, подследственные, а затем подсудимые фактически следовали образцам поведения доблестного революционера из советских книг и кинофильмов: соглашались принять услуги адвокатов только при условии, что те разделяют их политические взгляды, а после оглашения приговора трижды проскандировали: «Позор кремлевским …!» (купюра в тексте документа, видимо, «палачам», «тиранам» или что-то подобное).
Показательны также стихотворения Револьта Пименова, использовавшего мотивы советской революционной классики, в частности «Левый марш» В.В. Маяковского:
Пламя пожаров и бунтов взметнись!
Громы восстаний следом,
В рабстве живущий народ проснись, –
Левой, левой, левой.
Долго ль ты будешь свободы лишен,
Волю ЦК выполняя слепо?
В мрачной и душной тюрьме заключен.
Левой, левой, левой.[377]
Подпольные группы и организации хрущевского времени в основном ограничивались идеями «золотого века» революционного движения в России, апеллировали к «истинному» марксизму-ленинизму. То был, пожалуй, последний всплеск революционного идеализма в СССР. Казалось, во всех бедах режима виноваты последователи и исполнители, «исказившие» на практике марксистско-ленинскую теорию. В возвращении к «истинному Ленину» молодые подпольщики видели возможность достижения справедливой общественно-политической системы. Ссылками на Ленина, вполне в духе партийного политического этикета, поддерживали даже призывы к многопартийности.
Члены подпольных леворадикальных организаций хрущевского периода практически, не сознавая того, следовали традициям левотроцкистской оппозиции 20-х гг. А в поисках «правильного коммунизма» они обратили свои взоры к Коммунистической партии Китая. Появление советских поклонников маоизма совпадает по времени с первыми признаками кризиса коммунизма как государственной идеологии и конфликтом между КПСС и КПК. Утрата политизированным обществом привычных ориентиров происходила болезненно. Несмотря на все попытки Хрущева реанимировать веру в коммунистические идеалы, все общество, включая высших партийных бонз, а точнее говоря, начиная с них, со все большим увлечением предавалось радостям потребительства. Совершенная КПСС «смена вех» – заметная переориентация в социальной политике, массовое строительство бесплатного жилья, увеличение инвестиций в выпуск товаров массового потребления и т.п. – сочеталась с растущим имущественным расслоением, ростом привилегий партийных бюрократов, против которого Хрущев периодически предпринимал шумные, но довольно безуспешные атаки. Массовое сознание отреагировало на эту противоречивую ситуацию уходом в консюмеризм, с одной стороны, и традиционной для России эгалитаристской критикой властей предержащих – с другой.
В период с 1960 по 1968 г. зафиксировано лишь несколько леворадикальных групп. Возможно, их было чуть больше, но в любом случае для распространения подобных взглядов в СССР не было достаточных оснований. Кроме того, чтобы разобраться в теоретических разногласиях и хитросплетениях советской и маоистской интерпретаций марксизма-ленинизма, требовалась не просто политическая грамотность, но и глубокие зн