Шатай хоть здесь всё сделал как подобает гостю. Поклонился ещё раз и поблагодарил за приглашение, а усевшись, к большой неохоте, рядом со срединником, громко пропел:
– Да будэт сытость и достаток в домэ, гдэ чтут законы гостэприимства.
Ведьма наклонилась через стол и сжала его запястье.
– Да будет просьба твоя услышана Рожаницей, – улыбнулась она.
Крапива присоединилась к ним последней. Не оттого, что опасалась, чем ещё попотчует их лукавая ведьма, и не оттого, что не умела как подобает поблагодарить за угощение. А оттого, что забывалась, тонула в пряно-сладком дурмане колдовства, что окружало Байгаль. Хотелось бежать прочь, спасаться, прятаться… Что-то неизведанное, таинственное витало в воздухе. И страх наравне с любопытством раздирали аэрдын надвое.
– Да осенит Рожаница тебя своим благословением, – произнесла Крапива, опускаясь на ковёр меж Шатаем и Власом, пока те не передрались. – Спасибо, что помогла нам, Байгаль.
– Одной богине известно, кто кому помог… – таинственно отозвалась та.
Травяной вар был невозможно горячим, будто кипел прямо в маленьких цветастых чашках, но не обжигал. Он утолял жажду и, хоть не был хмельным, делал тело невесомым и чувствительным. Крапива отглотнула и засмеялась. А что же не смеяться? Справа и слева сидели взрослые мужи, но за спиною лекарки они то и дело обменивались недовольными взглядами и щипками, как мальчишки.
Кусочки сладкого теста с орехами и сытого соблазнили бы, что уж говорить о голодных путниках. Крапива держала кушанье осторожно, но капли мёда всё равно текли по ладони. Поскорее сунув его в рот, она слизала сладкую дорожку и не заметила, как напряглись мужчины с нею рядом.
По жилам толчками бежала руда, щекотал кожу диковинный узор из листьев крапивы. Аэрдын засучила рукав и ногтем проследила рисунок. Касание необыкновенно будоражило, и Крапива от удивления охнула.
Влас ухватил её предплечье и притянул к глазам.
– Покажи! – потребовал он. – Колдовство…
– Да, – сказала Крапива.
Шатай не остался в стороне и завладел второй рукой.
– Как живые!
Он засмеялся, когда листья задрожали от его дыхания.
Влас прильнул губами к девичьему запястью, как бы пробуя на вкус. Отдёрнуть бы руку, а то и ужалить, чтоб неповадно… Но губы его были горячи, а касания невесомы. Кожа горела от них, и где-то внутри тоже стало жарко. Крапива смежила веки лишь на мгновение, позволяя себе насладиться. Матушка не узнает… Да и не творит Крапива ничего, за что стоило бы её бранить…
Она повернулась к Шатаю. Он гладил её по бедру сквозь порты, и ткань вдруг показалась невозможно грубой. Тело саднило от неприятных объятий одежды, хотелось скинуть лишнее.
Удивляясь самой себе, Крапива сказала:
– Ты красивый…
Шатай смешно распахнул рот, а она, играя, поймала губами его губы, и сразу отстранилась.
– Аэрдын…
Немедля взревновав, Влас запустил пятерню в её волосы на затылке и с силой заставил развернуться. Поцеловал глубоко и жарко, так, что перестало хватать воздуха, но и тогда не остановился.
– Нэ тронь её! Моя! – возмутился Шатай и припал губами к шее травознайки.
Каждый из них поцелуями повторял рисунок крапивы на коже, норовил узнать, где начинается узор. Ладони лихорадочно тянули с плеч рубашку. Горячие ладони Власа, ледяные – Шатая.
Пряный напиток горячил кровь, путал разум. Не осталось сомнений, одно желание вело аэрдын. Она льнула к одному, к другому… А вокруг была темнота, переливающаяся оттенками изумруда.
Кто, запустив руки под рубаху, ласкал ей грудь? Кто до боли прикусил обнажённое плечо? Чьё дыхание Крапива пила как терпкое вино, а чьё щекотало живот?
Нет, та женщина, что извивалась в объятиях двух мужчин, не была Крапивой. Не могла быть. Ничего не осталось в ней от испуганной девочки, и помыслить не смевшей о блуде! Эта же, та, что отзывалась на поцелуи, что нежилась в сладком плену и сама растягивала пытку, была кем-то иным…
Первым понял это Влас.
Княжич до боли прикусил себе язык, возвращая ясность мыслей.
– Поганая ведьма! – прорычал он. – Опоила!
Стоило произнести это, и в юрте посветлело. Проявились мягкие ковры и подушки, на которых, тяжело дыша, лежала травознайка. Глаза её были в поволоке, губы алели от жестоких нетерпеливых поцелуев. Княжичу вдруг подумалось, не всё ли равно, какое зелье свело их всех с ума? Но потом он увидел поганого шляха, прильнувшего к её груди, и дурман вытеснила ярость.
Он поднял Шатая за шкирку, как котёнка, и отшвырнул в сторону.
– Пошёл прочь!
Ох, княжич! Разве не ты не мытьём, так катаньем принуждал девку к близости? И вот теперь, когда она не противится, отказываешься? Влас и сам не верил, что делает это… Но отчего-то такая Крапива, распалённая, бесстыжая, походила на Байгаль, явившуюся ему во сне. И такую он её не хотел.
– Прикройся, дурёха! – велел он, глядя в сторону.
Не дожидаясь, пока лекарка опомнится, рывком поднял её с подушек и расправил рубаху, мысленно проклиная себя за это. После сжал её плечи и встряхнул.
– Ну?! Очухалась?!
Крапива всё так же дурно улыбалась, но взгляд её прояснился. Когда же прояснился и разум, она вскрикнула и вырвалась.
– Я не хотела… Как так? Что же… Мамочки! – взвыла она.
Влас медленно поворотился к ведьме. Байгаль лежала возле очага, безучастно глядя на сотворённое ею безумие.
– Не отравила, значит? – грозно надвинулся на неё Влас.
Ведьма спокойно ответила:
– Разве я такое говорила? Лишь предложила проверить, и вы проверили.
– Тварь! Хоть понимаешь, что мы тут едва не сотворили?!
Байгаль показала острые зубы.
– Только то, чего сами желали, – был ответ.
Крапиву била крупная дрожь. Шатай, едва начавший приходить в себя, хотел утешить её, но отчего-то вцепился в подушку, отгородившись ею от остальных и сосредоточенно глядел в пол. Крапива обняла себя за плечи и закричала:
– Неправда! Я не хотела такого! Как можно такого хотеть?!
Влас усмехнулся:
– Я тебе объясню. Как-нибудь после. А пока…
Он грозно двинулся на ведьму. Эх, не нашлось после пробуждения меча! Ну да княжич и голыми руками управится!
Байгаль бросилась на четвереньки. Кости её захрустели, выворачиваясь в стороны, лицо исказилось звериными чертами. Они метнулись одновременно, но кошка прыгнула прямо, а учёный мудрыми воинами Влас в сторону. Каким бы быстрым ни был зверь, а всё ж человеческий разум его превзошёл. Влас дёрнул на себя ковёр, в который когтями вцепилась Байгаль, накинул край ей на голову и навалился сверху. Крепки его объятия! Крапиве то не понаслышке было известно…
Кошка шипела и билась, в лоскуты раздирала ковёр, но княжич словно сам озверел. Глаза его налились кровью, жилы выступили на предплечьях…
– Хватит!
Чей это громкий голос прозвучал? Уж не травознайки ли? Она и не ведала, что умеет говорить так: твёрдо, уверенно. Крапива поднялась в полный рост и повторила:
– Хватит. Влас, не тронь её.
Он глянул на неё зверем.
– Сдурела?! Ведьма нас отравила!
– Хотела бы отравить, мы бы мёртвые тут лежали. А она заколдовала. Отпусти. И… выйди.
– Вот ещё!
– Влас. Отпусти. И. Выйди.
Ой, беда! Спесивый княжич приказов не любил, а уж от глупой девки… Вот как придушит ведьму, а после завершит начатое под влиянием зелья, и ничего-то Крапива ему не сделает!
Лекарка коснулась зелёного узора на плече. Сделает, ещё как! Нынче она не беззащитна. Нынче то, что она проклятьем мнила, защитит её от кого угодно. И принудит слушаться, если придётся.
Не пришлось. Влас подчинился.
– И Шатай тоже, – добавила Крапива.
Шлях ещё оставался не в себе. Не ведавший низменных желаний, он осмысливал случившееся и жаждал лишь одного – отгрызть себе ладони, что посмели касаться аэрдын без её дозволения.
Княжич скрипнул зубами, подхватил его под мышки и поволок прочь из шатра.
– Когда-нибудь, – бросил он напоследок, – я тебя уму-разуму поучу. А то раскомандовалась…
Она постояла недвижимо ещё малость, не веря в собственную власть, а после обернулась на занавешенный вход. Мужчины взаправду исполнили её волю, и девка глупо по-детски хихикнула.
Ведьма так и осталась кошкою. Освободившись из плена, она устроилась поверх смятого ковра и вдумчиво вылизывала заднюю лапу.
– Нравится? – спросила она.
– Что?
– Власть. То, как они подчиняются тебе.
Вся радость победы улетучилась.
– Нет! Они не… я попросила просто!
– Ты приказала. Начала осознавать, кто ты.
– И кто же я?
Глаза-изумруды внимательно изучили Крапиву. Ведьма ответила:
– Аэрдын.
Травознайка приблизилась к ней бочком. У огромной кошки каждый коготь что добрый кинжал. Но до сих пор ведьма, хоть и насмехалась над гостями, а вреда не причинила. Стало быть, желает иного. Крапива села на край ковра.
– Ты смеёшься над нами?
– Да. Вы молоды и не знаете себя. Вы смешны и неразумны.
– Только для этого ты спасла нас?
– Нет.
Шершавый язык прошёлся по голове лекарки, взлохматив золотые волосы.
– Так для чего же?
– Не знаю.
Крапива ажно рот разинула.
– Не знаешь? Как так?!
– Я делаю то, что поёт мне Степь. Она не отвечает, когда её спрашивают. Лишь говорит, когда её слышат.
Травознайка нахмурилась. Ведьма в облике кошки нежилась на мягком и самодовольно жмурилась, а Крапива сидела подле неё и не знала, что делать. Тогда она принялась переплетать косу. Они долго молчали, прихорашиваясь каждая по-своему. Кошка мурчала, как домашняя, в очаге дотлевали угли, терпкий аромат зелья дурманил.
– Степь хотела, чтобы я научилась колдовать?
– Ты и прежде умела. Степь лишь помогла услышать твой дар.
– Что степи проку с моего дара?
– А что матери проку с того, что дочь повзрослела? Такова жизнь.
Жизнь… Взрастить дитя, помочь ему принять взросление, чтобы после родилось новое чадо. Не о том ли поют Мёртвые земли?