– Тогда почэму ты ослушался приказа?
– Это нэправда. – Единственный глаз хитро сверкнул. – Я никогда нэ ослушивался твоих приказов. Но так вышло, что вмеэто тэбя слово взяли молодые, а они нэ годятся мнэ в командиры.
– Поэтому ты помог Шатаю сбежать?
Стрепет ждал, что старик начнёт упираться, а лучше бы сразу молить о прощении. Кривого он знал давно и наказывать не хотел. Но простишь одного – и распустятся остальные. Старик и не подумал отпираться.
– Нэт. Я помог ему сбэжать, потому что согласэн с ним.
– Он убил моих сыновэй!
– Всэ мы дети плэмени…
– Нэт, Кривой, ты знаешь, о чём я толкую. Он убил моих дэтей. Плоть от плоти. Моих и… твоей дочэри!
Кривой вздрогнул. Показалось, что пустая глазница не черна сама по себе, а лишь показывает черноту, засевшую у старика внутри. Но говорил он тихо и ровно, как говорил всегда.
– Он убил тэх, кто встал у нэго на пути. Так завэдено на наших зэмлях. И я отдал ему своего коня, потому что считаю, что лучше сдохнуть в брюхе жора, чем поклониться Змэю. И ты, Стрэпет, считаешь так же. Быть может, к лучшему, что Драг и Оро нэ дожили до встречи с ублюдком. Он легко сломал бы их, а ты стал бы стыдиться родства.
Удар получился коротким и жестоким. Хрустнул нос, брызнула руда, Кривой завалился на землю. Но, утеревшись, он встал и продолжил как ни в чём не бывало:
– Тэбе стоит казнить мэня, Стрэпэт. Потому что я лучшэ умру сам или убью своего вождя, чэм позволю ему опозорить имя, данное плэмэнэм!
С этими словами калека взвился на ноги так быстро, как не сумел бы лучший воин Иссохшего дуба, выхватил нож, который вождь и не подумал отнять у старика, и кинулся в свой последний бой.
Имелась у Кривого и ещё причина желать Змею смерти. Причина, что стоит сотни.
Однажды племя, тогда ещё звавшееся Дубом, повстречалось с войском выродка. И в ту встречу Дуб Иссох. Трёх женщин, которыми Рожаница благословила их, Змей забрал себе. Ту, что выбрала в мужья Стрепета. Ту, что выбрала в мужья Кривого. И ещё одну, её звали Нардын. Ту, что назвала сыном найденного в степи мальчишку и нарекла его Шатаем.
Глава 16
От быстрого бега закладывало уши, а песок скрипел на зубах, хоть все трое путников скоро завязали рты платками, заботливо положенными ведьмой в сумы. Байгаль не просто нашла диковинных животных заместо лошадей, она ещё и собрала поклажу с провизией да переодела каждого в чистое, словно извиняясь за неудачное колдовство. Влас, конечно, поворчал, мол, веры колдовке нету, может она и тряпки пропитала каким снадобьем, но не сказать, что выбор у них был большой.
Шляховские кони медлительны, и Шатай с Крапивой, привыкшие к ним, с трудом удерживались в галопе. Зато Влас, истосковавшийся по скорости, рисовался только так. Он освоился за несколько вёрст, словно с младенчества скакал не в седле, а на эдаком чуде, и то уносился вперёд, то нарочно отставал, чтобы вихрем обогнать спутников. Крапиве на него страшно было глядеть. Она неуклюже обнимала тёплую гладкую шею зверя и всё боялась ненароком придушить. Благо, в отростки крыльев удобно упирались колени, так что хотя бы не сползала на сторону.
– Хэй, что приуныли?!
Княжич ажно светился. А ведь эдаким Крапива его и не запомнила. На пир в Тяпенках она не пошла, а встретив Власа на следующее утро в поле, всего меньше им любовалась. После княжич лежал больной от её проклятья, а затем битва и долгое трудное путешествие, где день за днём Лихо прирастало к его шее. А таким – сильным, счастливым, здоровым, свободным – она его и не видала. Теперь-то ясно, отчего девки льнули к княжичу. Был он хорош, если не лукавить. А уж лукавить Крапива не умела.
Шатай же ехал мрачнее тучи. Стало ли причиной тому случившееся у Байгаль или гордому шляху попросту тошно было смотреть, как радуется Влас? Крапива поравнялась с ним.
– Шатай?
– Аэрдын.
– Ты, верно, в обиде на меня…
Шлях и сам походил на своего диковинного зверя: сгорбившийся, да встрёпанный. Хотелось приголубить его – цыплёнка, оставшегося без матери-наседки. Лекарка сказала:
– Вот доберёмся до дома – спеку тебе курник! Румяный-румяный!
– То твой дом, нэ мой. Сама говорила: мэня в твоей дэрэвнэ как убийцу помнят.
– Много воды с тех пор утекло…
А и много ли, в самом деле? Признаться, девка в Мёртвых землях счёт времени потеряла, но прошло никак не больше седмицы. А мстится, семь лет, а не семь дней… Она наклонилась, чтобы коснуться локтя Шатая, но полу-птицы, оказавшись поблизости, зашипели друг на дружку, и пришлось отодвинуться. Травознайка успокаивающе почесала чешуйчатую шею, и зверь заворковал.
– Люди не камни. Мы меняемся от года к году. И всякий исправиться может.
Шлях указал на Власа.
– И этот тожэ?
Княжич нарочно направлял тварь к колючим кустарникам, коих всё больше становилось к западу, и брал их скоком. Развевались на ветру края тряпицы, что прикрывала рот и нос, покрылись жёлтой пылью смоляные кудри. Не узнать прежнего княжича…
– И этот, – согласилась Крапива.
– Что будэт, когда мы вернёмся в твою дэрэвню?
Шатай так напряжённо вперился в шею чуда-юда, будто ожидал услышать, мол, тебя казним, а сами пировать станем. Крапива, отчего-то погрустнев, ответила:
– Власа в столицу отправим, к отцу. Он увидит, что княжич жив, и не станет гневаться на Тяпенки.
– А ты?
– А я… – Крапива несмело улыбнулась. – Наперво, обниму всех по очереди…
– А послэ?
– После… – Она всё ж рискнула вновь приблизиться к шляху. Птицы зашипели и сцепились клювами, но аэрдын хватило мгновения, чтобы погладить Шатая по ладони. – Видишь, не жгусь! Потому что не боюсь тебя! После… свадьбу сыграем… Коли пожелаешь…
Она отчаянно покраснела и порадовалась, что тряпица скрывает хотя бы половину лица. Но Шатай отчего-то не обрадовался. Он сдёрнул повязку и повернулся к травознайке.
– Всэго большэ я жэлал этого с тэх пор, как впервые увидэл тэбя в окнэ дэрэвянного шатра. Но ты права, аэрдын. Мы нэ камни. Мы мэняемся. И тэпэрь мнэ мало стать твоим мужэм.
Девка растерялась.
– Чего же ты тогда желаешь?
– Я жэлаю стать твоим любимым.
– Но разве…
Шлях оборвал её.
– Водой пахнэт.
– Ты почуял родник?
– Лучшэ.
В доказательство слов шляха вернулся отдалившийся было княжич. Он махал одной рукой, поторапливая спутников, и что-то кричал, но ветер сносил звуки. Впрочем, слова были излишни – Крапива и сама увидела чудо, к которому вывезли их диковинные звери.
Издали нагромождение серых камней казалось тучкой на горизонте, но, чем ближе путники подъезжали, тем яснее делалось, как им повезло. Байгаль не просто указала кратчайшую дорогу из Пустых земель в Мёртвые, она ещё и отправила их в том направлении, в котором находились горячие источники. В давние времена таковых было разбросано целое множество по степи, но часть иссохла, а часть пропала, оставив после себя лишь груду валунов. Тут же вода не исчезла. В ней резвились и чистили перья мелкие пичуги, спасались от надоедливой мошкары дикие скакуны и туры, грелись холодными ночами волки. Разве что никто не пил здешнюю воду, удушливо пахнущую затхлостью. Травам эдакое питьё тоже было не по вкусу, и зелени окрест не росло, зато валуны давали тень и укрытие, а горячий пар обещал укутать усталых путников, когда светило скроется под пологом Тени. С камня на камень скакал бурлящий поток; он змеился меж валунами, поднимался к самому крупному, выше избы, и водопадом падал вниз.
– Это горячие источники, – пояснил Шатай. – Можэм устроиться здэсь на привал.
Крапива не возражала: солнце уже клонилось к горизонту, а о том, как холодны степные ночи, лекарка узнала достаточно. К тому же, их скакуны, хоть и быстрые, для всадников приспособлены не были, и бёдра у девки покрылись болючими синяками. Спешиваясь, она украдкой потёрла их, а Шатай сделал вид, что не заметил.
Влас, ясно, оказался у цели первым. Он скинул сумы с провизией на землю и мялся подле зверя.
– Не сбегут? – спросил он в никуда, но обращаясь к Шатаю.
– Лучшэ привязать, – точно так же в никуда ответил шлях.
Мужчины разбили лагерь и вечеряли, не глядя один на другого. Как те полу-птицы, оказавшись рядом, они злобно шипели или фыркали, но не дрались. После разошлись, и каждый ждал, с кем устроится на ночлег аэрдын.
Влас спрятался в камнях на самом берегу наполненной паром ямы, Шатай нарочно отошёл в противоположную сторону. Крапива поворотилась к одному, к другому… Да и плюнула. Она осталась у недовольно шипящего кострища: в эдакой сырости развести огонь под котлом было непросто, и потух он раньше, чем ложки вычерпали всю кашу.
Она легла и долго-долго ворочалась, не в силах уснуть. За минувшие дни лекарка так привыкла, что кто-то всегда лежит с нею рядом, что нынче ощущала себя голой и беззащитной.
В степи быстро темнело, вдалеке скулили голодные волки, трещали ядовитые желтобрюхие полозы, хохотали, прогоняя сородичей с облюбованной территории, гагачи.
– Шатай? – позвала Крапива шёпотом.
Не хотелось спугнуть ночь криком, да и подземный жор всегда мог явиться на шум. Шатай не откликнулся. Тогда травознайка протёрла глаза и отправилась искать мужчин. Пусть враждуют меж собой сколь угодно, но её без охраны оставлять не дело!
У источников было жарко и сыро, кожа покрылась испариной, а волосы отяжелели. Влас, притаившийся у водопада, выглядел мокрым щенком, а не грозным волком. Наверное, поэтому Крапива и не побоялась подойти к нему. А может и вовсе уже перестала бояться.
Он скукожился, как ребёнок: обнял согнутые в коленях ноги и уронил голову на предплечья. Уставший и юный, не слишком отличающийся от лекарки или Шатая. Он услышал её неловкие шаги – девка оскальзывалась в темноте на сырых камнях и, пробираясь, едва не переломала кости. Влас напрягся, но не оглянулся и, тем паче, не предложил ей помощь. Только когда, пыхтя, она опустилась с ним рядом, княжич буркнул: