– Шляхи нэ принуждают жэнщин. И, нэ будь жэнщиной ты, я ударил бы тэбя за такие слова.
Свея хмыкнула.
– Так что же, выходит, брак вы не заключили, а лишь обговорили?
Шатай растерянно затрепетал ресницами, и Свея хохотнула: гордый воин, герой Тяпенок, а не понимает, о чём она толкует.
– Нашёл ли пест ступку, спрашиваю? – спросила она, но и тут шлях не додумкал. – Пчёлка цветок опылила? Да что ты глазьями-то лупаешь?! Детей вы делали уже?
– Дэтэй… Нэт. Дэтэй нэ дэлали.
Не успела Свея облегчённо выдохнуть, как Шатай с той же наивной честностью добавил:
– Только соединились в горячэм источникэ под присмотром Рожаницы.
***
Родная деревня отчего-то мстилась Крапиве чужбиной. Вроде и не тыкал никто пальцем, не глядели косо, не шептались за спиною… Но будто бы сами избяные стены давили на неё, а ставни скрипели на ветру, и в том скрипе звучало порицание. Прежде лекарка вжала бы голову в плечи да ускорила шаг, чтоб скорее оказаться под защитой своего двора. Но то прежде. Нынче в Тяпенки вернулась иная Крапива, та, которой не страшна степная ведьма, которая сражалась с невиданными тварями, жаждущими крови, та, которая породнилась с народом Мёртвых земель.
Аэрдын гордо выпрямила спину и пошла спокойнее. Глядите, мол, кому надобно. И работники, возвращающиеся с полей, вправду глядели, да только всё больше с равнодушным любопытством. Куда важнее им было добраться до домов и вытянуть ноги, а того лучше пригубить хмельного квасу. А девка в шляховском наряде… Ну идёт себе и идёт. Не дичится, стало быть, имеет на то право.
Крапива подивилась. Прежде односельчане не преминули бы её устыдить за срамную одёжу: платье облегало стан, да и сама ткань, не чета грубому льну, не прятала тело, а напротив, призывала им полюбоваться. Когда ветер дул сильнее, тонкая ткань прилегала к груди, а подол и вовсе задирался выше колен. Благо, под платье лекарка надевала порты, так что лишнего не показывала. Однако ж теперь никто не судил её. И как знать, изменила ли тяпенцев приключившаяся беда или они попросту не решались пенять бабе, идущей с высоко поднятой головой.
Всё неуловимо изменилось, и родная изба не стала исключением. Крапива остановилась перед калиткой и задумалась, вправе ли войти. Прежде это был её дом, а нынче дом отца с матерью…
Думы прервал зычный голос матушки. Ещё с конца улицы углядев, что кто-то топчется у двора, она закричала:
– Чего высматриваешь?! Ну-ка пошла прочь, попрошайка! Самим есть нечего!
Ясно, что после дня в поле и Дола, и Деян гостей у богов не вымаливали. Измождённые да промокшие из-за непрекращающейся мороси, они едва волокли ноги, а дома ждали голодные близнецы, слишком юные пока, чтобы дельно присмотреть за хозяйством. Мал с Удалом, узнав голос матери, выскочили из дому навстречу, но наперво столкнулись с Крапивой. Вот когда Дола не на шутку перепугалась! Мало того, что чужой кто-то подле её детей крутится, так ещё и в шляховском платье… Не к добру! Подобрав юбки, женщина ринулась на защиту сыновей. Те же, признав сестру, радостно загалдели, но поди издали разбери, смеются дети или плачут! Дола припустила к дому и прежде, чем разобрала, что за гость к ней явился, схватила Крапиву за плечо и развернула к себе. А после закричала, отдёрнула руку и осела там, где стояла.
***
Пока Крапива взахлёб рассказывала о пережитых невзгодах, отец, нахмурившись, кивал, а мать глядела с лавки волчицей и не произносила ни слова. Только младшие носились вокруг сестры и всё норовили заглянуть в рукав, под которым прятался зелёный узор с листьями крапивы.
Когда девка кончила рассказ, Деян вздохнул-всхлипнул, сцепил пальцы в замок, чтобы ненароком не коснуться дочери, и сказал:
– Я ведь видал, как тебя шляхи увозили… Думал… не сберёг…
Крапива улыбнулась. О том, что со шляхами она сама попросилась, как и о том, какие мысли толкнули её на это безрассудство, она умолчала. Умолчала также о горячем источнике и двух мужьях, которых привезла с собою. Не всё ведь сразу сказывать! Она засучила рукав и, на радость братьям, показала всем травяной рисунок.
– Чудное со мной случилось в Мёртвых землях. Степная ведьма Байгаль помогла, – она пытливо глянула на мать с отцом и маленько приврала, – снять проклятье. Только вот… узор оставила.
– Так что же, – у Деяна во рту пересохло, – теперь тебя обнять можно?
Крапива тихо ответила:
– Да…
И тут же была заключена в крепкие отцовские объятия, а мать охнула, ожидая недоброго.
Досталось нежности и Малу с Удалом. Расцеловав братьев, Крапива села на пол перед Долой и распахнула руки.
– Матушка!
Но та ровно окаменела.
– Матушка?
Дола очнулась и заголосила:
– Ты на кого похожа?! Гульня! Вертихвостка! Куда вырядилась?! Где ж это видано? Ещё и по деревне в таком виде шла?!
Оторопела не только Крапива, но и молодшие с Деяном. А Дола всё не успокаивалась:
– Мать слезами заливалась, уже Тени требу за тебя принесла, а ты!
Обыкновенно молчаливый Деян тут не выдержал и негромко сказал:
– Успокойся, мать.
– А тебя вообще не спрашивают! У него дочь, почитай, голая по улице ходит, а он…
– У меня дочь из мёртвых вернулась, – процедил Деян. – А ты, если умного ничего сказать не можешь, вообще молчи!
– А ты не лезь! Своих вон воспитывай, а к моей…
– А ну-ка рот закрой, дура! – гаркнул Деян.
Гаркнул, и оробел от собственного крика. Однако на попятный не пошёл. Поднял дочь с пола и вдругорядь обнял.
– Дура она, – пробурчал он, поглаживая Крапиву по голове, – не слушай. Ты теперь дома, дитятко. Теперь никуда тебя не отпустим, от всех защитим.
Грудь у отца была впалая и пламень в ней тлел робкий, не чета Власову или Шатаеву. Но всё ж от объятий было тепло, как от очага. Крапива вдохнула родной запах и нехотя призналась:
– Отпустить-то придётся… Батюшка, матушка, – она отстранилась и поклонилась на две стороны, – не серчайте. Одна я из Мёртвых земель нипочём не выбралась бы. Был тот, кто оградил меня от всех бед. Ему и я жизнью обязана, и все Тяпенки, если уж по правде. И я ему обещалась, не спросив вашего дозволения.
Дола набрала воздуха в грудь для нового крика, но Деян цыкнул, и она потупилась.
– Что же, – отец пригладил растрепавшиеся волосы Крапивы и расправил складки платья на её плечах. Вот же насмешка Рожаницы: едва обрёл дочь, а уже и отдавать пора. – Не сегодня, так завтра, а быть может через год, но этот день всё одно настал бы. Что ж сразу не привела жениха знакомиться? – Деян искоса глянул на жену и усмехнулся: – А хотя ясно… Ну веди. Поглядим, каков купец на наш товар. Иди, дитятко. А я покамест с матерью потолкую.
Произнеси эти слова кто другой, Крапива решила бы, что в них сквозит угроза. Но уж кто-кто, а Деян мухи не обидел бы и подавно не стал бы скандалить с супругой. И девка с лёгким сердцем отправилась за Шатаем.
***
Шатай храбрился как мог, но всё ж чужой обычай не мог не страшить его. Подле него шла аэрдын, а следом за ними широко, по-мужски, шагала Матка Свея, да что уж, сама Рожаница благословила его брак! Но отчего-то юному шляху было не по себе. Ну как не примет его семья аэрдын? Что тогда? И он без племени останется, и травознайка без семьи?
Крапива коснулась его пальцев и хитро сощурилась:
– Что не весел? Передумал?
Шатай сдвинул брови к переносице, силясь понять, шутит его жена или взаправду волнуется. Он вопросительно глянул на Свею, ведь уже успел узнать, сколь скора она может быть на расправу, но Матка глядела в сторону и понимающе улыбалась. Тогда Шатай поймал лицо аэрдын в ладони и коснулся губами губ.
– Нэбэсная владычица погасит звёзды раньшэ, чэм я откажусь от тэбя.
Травознайка зарделась, а Свея одобрительно хмыкнула:
– Каков болтун!
– Я стану тэбэ мужэм по срэдинным обычаям, чтобы никто нэ мог разлучить нас. А послэ спою о том, как нэжны могут быть дэти Мёртвых зэмэль.
У аэрдын загорелись щёки, а у Шатая сердце заколотилось о рёбра, того и гляди вылетит!
До самой избы лекарки он не то шёл, не то летел, и в ушах у него звенела зарождающаяся песнь.
А потом они взошли по ступеням и распахнули дверь, и сердце шляха остановилось.
За столом, бок о бок, сидели срединный княжич и мужчина с женщиной, которые не могли быть никем иным, кроме как родителями аэрдын. Все трое улыбались и шумно обсуждали что-то.
Мужчина подал голос первым:
– Что ж ты, дочка, долго ходишь? Жених уж первее прибежал знакомиться!
Влас глядел прямо на Шатая, скрестив руки на груди. В глазах его сияло торжество.
– Как… жених? – охнула Крапива.
– Ну а как же? – с готовностью ответил отец. – Сам княжич посватался! Что ж сразу не сказала, что такой человек в мужья набивается? Разве ему откажешь?
Влас самодовольно вскинул бровь.
– И верно, – усмехнулся он, – разве мне откажешь?
Матка Свея поглядела на княжича, на шляха, стиснувшего кулаки, на потерянную Крапиву и сказала:
– Да тьфу на вас! Разбирайтесь уж сами!
Глава 20
Никто не решался первым разорвать полотно напряжённой тишины. Лишь тяжёлое, с присвистом, дыхание шляха слышалось в ней. И тогда Шатай выдавил:
– Так. Так, значит, княжич.
Влас осклабился.
– Выходит, что так.
Он и без того сидел в кухне, ровно хозяин, а тут нарочно показал ещё больше власти: откинулся спиною на стол, оперся о него локтями, закинул ногу на ногу. Как ни глянь – глава семьи. И Деян не смел сказать что-то против.
Шатай бы кинулся на соперника сразу, но вместо того шагнул назад, на крыльцо.
– Пойдэм, – позвал он и с нажимом повторил: – Пойдэм.
Влас только того и ждал. Легко поднялся и, проходя мимо Крапивы, замедлил шаг. Глянул ей в глаза и медленно облизал губы, от чего девка вдруг покраснела. А княжич наклонился и шепнул:
– Моей будешь.
Едва за мужчинами закрылась дверь, отрезав их от растерянных тяпчан, Шатая точно подменили. Видать, все силы растратил на то, чтоб не расписать кровью жилище аэрдын. Но всякому терпению приходит конец, и шлях ударил прежде, чем они спустились с крыльца. Княжич слыл добрым воином и подобный приём нипочём не пропустил бы в бою, но здесь оплошал. Ждал, что мальчишка станет накручивать себя, как мелкая шавка, кричать о чести и воле богов. А он раз – и сразу драться. Что ж, добро. На этом языке Влас говорил недурно.