Тур остался со старым шляхом наедине. Из избы долго не доносилось ни звука, а лекарка всё чаще беспокойно переступала с ноги на ногу.
Наконец Посадник вышел на крыльцо. Вид его был суров донельзя. А с каким ещё видом принимают лихую весть? Влас подобрался, и Несмеяныч с ним вместе. Сейчас отдаст Тур приказ, и будет всем битвам битва! Уж они Змея встретят не пряниками и не мёдом!
Посадник сдвинул к переносице седые брови и сказал:
– Кликните наших. Уезжаем… немедля.
Все так и поразевали рты. Крапива схватилась за руки Шатая и Власа, ища поддержки. Те одновременно сжали её ладони. А Тур спустился по ступенькам и быстро зашагал к Старшей избе. Боле не гремела музыка, не слышалось из неё пение. Лишь запах дыма и снеди напоминал о так и не завершившемся празднике.
Влас кинулся за Туром, Крапива – в избу. Шатай малость растерялся. Решил уж последовать за аэрдын, но Дубрава Несмеяныч окликнул:
– Малый, подмогни-ка!
Ходить-то сам Несмеяныч уже мог, но поспеть за роднёй никак не умел, а ведь без него как пить дать дел наворотят… Шатай подставил плечо и вместе с Дубравой поспешил за Посадником.
А тот всё ускорял шаг, не то силясь ускользнуть от собственной совести, не то от пеняющего ему сына.
– Я ослышался никак? Батька!
Тур отмахнулся, не желая вести разговор посередь улицы.
– Что же, неужто правда великий Посадник Тур бежит от битвы? – крикнул Влас.
Тур зашипел:
– Да тихо ты! Не ори!
– Или что? Все узнают, что ты струсил? Тебя сюда гостем пригласили, мёда-хлеба поднесли. Такова твоя благодарность?
Тур похлопал сына по плечу.
– Ты юн, Влас. Ещё не понимаешь…
– Я понимаю, что ты бросаешь людей без помощи!
– Это не мои люди!
– Но и не люди шляхов.
– Верно. Это граница. И лучше не трогать её, покуда не случилось раздора…
– Но раздор случился! Шляхи идут. Они возьмут эту деревню, а после следующую.
– Вот как до следующей дойдёт…
Подоспели Шатай с Дубравой. Аккурат чтобы шлях негромко вставил:
– Наши плэмэна говорили так жэ. «Змэй бьёт сосэдэй, а нэ нас. К чэму проливать кровь за других». Тэпэрь Змею поклонились всэ.
Влас согласно кивнул:
– Если мы не выступим против, Змей так же возьмёт и наши земли! Эту деревню, потом ещё одну. А после и столицу.
– Тогда мы будем готовы, – отрезал Тур. – А сейчас…
– А сейчас струсим? Разве не так поступили мои дружники, когда дошло до битвы?
– И они выжили! А того, кто остался сражаться, увели в плен! Влас, ты мне сын и всего главнее…
Влас сплюнул на землю.
– Себе-то хоть не ври. Сын… Придумал тоже.
Пересеклись взгляды мужей: Тура – укоризненный, Дубравы – виноватый. Посадник глубоко вздохнул и позвал:
– Пойдём-ка в дом.
Пустующая общинная изба пришлась как нельзя кстати. Заставленная яствами и кувшинами с мёдом, она пропахла праздником, и говорить о надвигающейся буре хотелось всего меньше.
Шатай помог Дубраве сесть на скамью и вопросительно глянул на Власа.
– У меня к тебе дело есть, – шепнул тот. – Обождёшь?
– Но чтоб за дверью! – велел Тур.
– За двэрью так за двэрью, – не стал спорить шлях. – Дэти Мёртвых зэмэль нэ болтают. Они сразу обнажают мэчи.
Когда дверь за шляхом закрылась, Влас скрестил руки на груди и поглядел на дядьку с отцом как на обмочившихся щенят.
– Что же? – сказал он. – Коли хотите мне что-то сказать, так говорите.
Тур искоса глянул на брата, и тот виновато пожал плечами.
– Кто просил тебя? – буркнул Посадник.
Влас не отставал.
– Ну?
Тур с кряхтением прошёл к столу и плеснул хмельного себе в чашу.
– Что говорить-то? Коли спрашиваешь, стало быть, сам всё знаешь.
– Так дядька правду сказал?
Дубрава пригладил встопорщившиеся усы.
– А то я тебе врал когда!
– Не знаю. Врал?
Тур усмехнулся и протянул брату вторую чашу. Тот отказываться не стал – глотать хмельное можно долго и, пока пьёшь, ответа никто не спросит.
Родичи вдругорядь переглянулись меж собою, и Влас от того взъярился пуще прежнего. Он рявкнул:
– Ну?! Долго за дитя меня держать будете? Сказывайте, как было!
– А то ты не дитя, – хмыкнул Несмеяныч, и Тур ухмыльнулся краем рта, соглашаясь.
– Наследник княжеству был нужен. – Рука Посадника замерла над блюдом с пирогами. С какой начинкой получше?
– И что?
– А сына мне боги не давали. Да и вообще после… – На мгновение лик Тура исказила гримаса. – Словом, не могла твоя мать от меня зачать.
– А от дядьки, стало быть, смогла?
– А от дядьки смогла! – рявкнул Тур. – Потому что… потому что только дядька… только Несмеяныч к ней в опочивальню и ходил!
Отчего-то Власу стало тошно. Поделили бабу. Решили, кто к ней когда захаживать будет и от кого она дитя понесёт. А саму бабу-то кто спросил? В памяти вспыхнул образ синеглазой травознайки. Её ведь тоже никто не спрашивал…
– И тебе, скажешь, до того дела не было?
Тур недобро рассмеялся.
– Почему же? У меня-то тягу к бабам отрезало, а она понесла… Кх-кх… – Тур повернулся к брату. – Ты, Дубрава, небось думаешь, я не видал, как ты на неё смотришь? Да и она на тебя. И о том, как ты к ней пробирался ночами, тоже донесли.
Несмеяныч равнодушно пожал плечами.
– Ну велел бы казнить.
– Брата? Скажешь тоже.
– В детстве колотил же, с чего бы тут миловал?
Всё ж не зря Тура Посадником выбрали. Вовсе не оттого, что старшим в семье был, а оттого, что мудр не по годам.
– Да любил же! Тебя, дурня! Да и её…
Мужи болтали, словно Власа в избе и не было. Тогда княжич выдернул из рук отца… или всё-таки дядьки? Чашу с остатками мёда и осушил. Несмеяныч вздохнул:
– Но и не отпустил.
– А разве я держал? Не я решал. А Прекраса.
Услышав имя матери, Влас вздрогнул. Никогда-то она не была с ним ласкова, никогда не гладила по волосам, а враки да колыбельные перед сном юному княжичу только кормилицы сказывали. А всё ж от одного звука её имени сердце сжалось. Он спросил, хоть ответ и без того знал:
– И что же матушка выбрала?
– А сам как думаешь? Прекраса не красотой одной слывёт, но и умом. Сама призналась в том, что в тягости. А от кого, я уже уразумел. Вот мне и наследник. И, гляди, как боги сплели, даже моей крови! Я не держал их обоих.
Несмеяныч невесело закончил:
– Но Прекраса решила остаться княжьей женой…
Влас налил себе полную чашу мёда и залпом осушил, лишь бы заглушить звон в голове.
– Нельзя бабам давать выбор. Вечно они не так… и не тех…
От веселия в Тяпенках мало что осталось. Стихли песни, замолк девичий смех. Нынче деревенские ждали сечи: кто перетаскивал добро в схроны, кто и вовсе скидывал пожитки в сумы и бежал в лес, не желая пытать судьбу. Кому бежать было некуда, а спасать нечего, просто сидели по домам, обнимая родных. Ни до кого-то Власу здесь дела не было. Одна синеглазая девка с сердце запала, да и та погнала прочь. Что же, за неё шлях костьми ляжет, а в обиду не даст. А коли не дурак, так перекинет через седло да увезёт прочь. Власа и самого нет-нет, а подмывало так сделать. И пусть Крапива опосля проклянёт его, пусть кричать станет, пусть возненавидит… Он запрёт её в светёлке, задобрит дорогими подарками, как Посадник задобрил неверную супругу, и со временем, быть может, она перестанет тосковать по поганому шляху. А погодя и Власа к себе допустит, простив за предательство.
Да, так Влас поступил бы прежде. До того, как проникли под его кожу степные песни. Княжич облизал горячие пересохшие губы. Не иначе Лихорадка напала! Молвил:
– Так что же, княжич я теперь али нет?
Тур хмыкнул:
– Отчего же нет? Ты наследник и кровь моя. А сын или пасынок… не всё ли равно?
Кувшин с мёдом двоился в глазах. Не то хмеля в напитке оказалось многовато, не то стоило с утра хоть чем-нито перекусить… А может брага была ни при чём. Может то безумие трясло княжича падучей.
– Тогда вот моё княжеское слово. – Он покачнулся, но удержался за стол и выпрямился. – Мы выступим против Змея.
Словно боги сорвали пелену с глаз молодого княжича. Перестал двоиться кувшин с питьём, стали ярче краски и громче плач напуганных тяпенцев, доносящийся из окна. Всё стало светло и ясно.
– Разобьём шляхов. Отправим восвояси и отстоим границу.
Дядька с отцом кивнули один другому. Видно, выбрали, кто станет говорить, и Дубрава подошёл к княжичу, положил на его плечо тяжёлую мозолистую длань.
– Нет, – сказал он. – Не отстоим.
– Дядька…
Без радости Несмеяныч говорил те слова.
– Змей силён. Давно уже был силён, ещё тогда, как мы с Туром надеялись заключить со шляхами мир. Но тогда его разбить ещё было можно, теперь же… Мёртвые земли покорились ему. И коли он решил, что эта деревня – его, быть и ей мёртвой. Мы заберём с собою всех, кто пожелает. Примем в столице и дадим кров. Но драться мы не станем.
Влас ушам не поверил.
– И отдадим Змею нашу землю?! На умерщвление и поругание?!
Тур вздохнул.
– Выходит, что так. Нас тут три дюжины, а сколько воинов у врага? Хороший Посадник не отправит людей на гибель. Мой долг – защищать, а не сражаться.
– А если люди сами захотят выступить?
Ладонь Дубравы сжала плечо княжича.
– Не захотят. Люди хотят мира.
Пол под ногами Власа будто бы разверзся.
– Тогда… предложи Змею мир! Ты Посадник, тебе и слово!
– Змею мир не нужен. Уж поверь.
– Тогда…
– Хватит! – Вот когда Тур напомнил, что не добрым нравом и справедливостью заслужил своё место. Карать Посадник тоже умел. – Ты мне сын послушный! Ну так слушай приказ: мы покинем деревню, и с нами вместе пойдут все, кто пожелает выжить. А ты поведёшь их!
Влас рыкнул:
– Поведу тех, кто бежит от битвы? Бросает свою землю на растерзание? Дудки!
– Ты пока не Посадник, а лишь сын мой! И выполнишь приказ или…
– Или что?
– Или останешься здесь один супротив шляхов. С голой задницей!