– И что же, ты поклонишься мне и понесёшь моё знамя лишь ради того, чтобы она жила?
– Да.
– А знаешь ли ты, – Змей ненадолго прикрыл глаза, представляя то, о чём говорит, – что я могу приказать своим воинам, и они будут брать её по очереди до тех пор, пока она не перестанет кричать?
Девка прижалась к мужу, осознав, наконец, куда попала. Да и у мальчишки черты ожесточились, сделав его совсем неотличимым от отца.
– Ты звал мэня к сэбэ. Обэщал власть и жэнщин. И я пришёл. Сдэржи своё слово, и я вэсь твой.
Змей развёл руками.
– Как же узнать, что ты не лжёшь? Положим, я сделаю тебя своим воином, и эта…
– Жэна.
– Баба. Эта баба станет твоей любимой наложницей. Почему бы тебе не перерезать мне глотку, как только представится случай?
– Потому что я буду тэбэ вэрэн.
– Верность не обещают. Её доказывают.
Рука Шатая привычно метнулась к поясу, но ножен при нём не нашлось.
– Я докажу. Скажи мнэ, кого зарэзать, и я сдэлаю это.
– Убивать легко, – задумчиво протянул Змей. – Я возьму другое.
– Что?
– Её.
Синеглазая девка сжалась в комок. От неё повеяло страхом. Ох, как сладко от неё повеяло страхом! Как быстро этот запах пробудил в Змее желание!
– Не бойся, – он хлопнул себя по колену, – иди сюда. – И Шатаю: – Я не убью твою девку и даже позволю тебе оставить её. Но первая ночь – моя. А ты будешь смотреть, и тем докажешь свою преданность.
У Шатая затряслись ладони.
– Нэт!
– Ну или я могу кликнуть десяток… Нет, лучше два десятка парней. Они давно не пробовали никого новенького.
– Я пришёл к тэбэ ради нэё. Сжалься. – Помедлив, Шатай опустился сначала на одно, после на другое колено и униженно пополз к отцу. – Я поклянусь тэбэ в вэрности, но её…
На лик Змея легла тень.
– Никто не тронет её. Только я. Один раз. А после дам тебе обещанное.
– Лучшэ убэй мэня.
– О, я убью, не сомневайся. Но лишь после того, как ты увидишь, что станет с её телом, если попробуешь предать…
– Я согласна!
Голос прозвучал необычайно твёрдо. Не всякая девка пред родичами так сможет, что уж говорить о Великом Вожде. Но синеглазая не дрогнула. Она скинула плащ, а после него сарафан, оставшись в льняной рубахе, едва прикрывающей колени.
– Сдержи данное слово, – сказала она, – и я возлягу с тобой.
Вся ненависть, подготовленная для отца, выплеснулась из Шатая на жену.
– Срэдинная шлюха! Ты нэ посмэешь!
Но Змей дружески похлопал по щеке сына и сказал:
– Она поумнее тебя будет. Сядь здесь и смотри. Посмотрим, чего стоит твоё обещание.
В синих глазах стояли слёзы. Девка обхватила себя руками, но тем самым лишь сильнее очертила тканью грудь.
– Он вправе требовать, Шатай… Прости меня. Так… так нужно. Докажи ему…
Негнущимися пальцами она стащила рубаху с одного, а после и со второго плеча. Змей одобрительно следил, как скользит по округлым бёдрам ткань, как по обнажённой коже разбегаются мурашки – не то от холода, не то от страха. Кто-то из воинов подал голос:
– Всё ж лучше, чтобы послэ дэвку отдали нам!
И Змей, сам от себя не ожидая, рыкнул:
– Прочь пошёл! Все прочь, кроме рабынь!
Мужчины вышли, а самый неугомонный получил от приятеля оплеуху: такого представления лишились лишь оттого, что у кого-то слишком длинный язык!
Девку не сильно-то успокоило то, что свидетелей её позора стало меньше. По щекам скатились крупные капли, и она зло вытерла их плечом.
Нет, всё ж Змей не сдержит слова. Девка хороша, и взять её лишь однажды – великое упущение. Воинам он не отдаст её тоже, но и сын получит меньше, чем просил. Но всё это после, а пока можно с лихвой напиться страхом срединной красавицы.
Шляхи часто обсуждали, что степные женщины пригожи, но Змей с тем не соглашался. Невысокие, с раскосыми глазами и обветренной кожей, с тёмными пятнами, появляющимися на лице и ладонях ещё раньше, чем девки входили в лета… Приноси женщины ему больше удовольствия, Змей давно велел бы привозить к себе рабынь из Срединных земель. Но невольницы, как и всё прочее, с годами перестали радовать его. Эта же… Что ж, она будоражила нутро. Зацелованная солнцем, с густыми, не то что у шляшенок, волосами, с огромными испуганными глазищами-озёрами. Кожа нежная и мягкая даже на вид, ни шрама, ни родинки. Так и тянет нарисовать лезвием ножа алый узор! Впрочем, узор на коже у девки вроде и без того был. Едва заметный, зеленоватый… В полумраке шатра не разобрать, жилы проглядывают сквозь тонкую кожу или странный рисунок, напоминающий стебли крапивы.
Шатай дёрнулся, но Змей перехватил его. Кому стороннему показалось бы, что отец крепко обнял сына, на деле же Змей ударил его в живот и, прижимая к себе, прошептал:
– Сиди смирно, щенок, или меж её ног окажется меч!
Шатай шмыгнул носом и сел, недвижимый, как камень.
– Иди сюда и ложись. – Змей кинул на пол перед собой звериную шкуру. – Не так! Медленно иди. Красиво. Так, как вы, бабы, пляшете.
Судорога прошлась по её телу, но девка оказалась не глупа и спорить не стала. Пошла в самом деле так, что воздуха перестало хватать.
– Глядите! – засмеялся Змей, указывая на пленницу. – Вот как надо ходить! Вы же двигаетесь как звери!
Наложницы не ответили и лишь отодвинулись ещё немного, дабы господин не обратил свой взор на одну из них: пусть вдоволь натешится с новой девкой, лучше не мешать.
А двигалась та и верно будто рыбёшка в воде! То шагала плавно, почти невесомо, то юрко ныряла вниз, покачивала бёдрами, как плавниками. Танцевала, а не шла! Когда же, наконец, опустилась пред господином на брошенную шкуру, у того от нетерпения в глазах потемнело. Он накинулся на неё, как смрадник на добычу, придавил к шкуре, заломил руки…
– Хочу, чтобы ты кричала, – сказал он и впился в губы Крапиве долгим влажным поцелуем.
Она содрогнулась. От страха? От отвращения? От ответного желания? Змей не ведал. Обезумевший, он срывал с себя одежду, дабы всем телом прильнуть к красавице, взять всё, что женщина может дать мужчине.
Он ждал, что Шатай встанет на защиту жены. Уверен был, что попытается остановить безумство, ведь именно так поступил бы сам Змей, если бы мог чувствовать хоть что-то. Но Шатай сидел, затаив дыхание. Так тихо, что стоило заметить это раньше…
Кожа девки была гладкая и тёплая. Нет, горячая. Кипяток. Железо раскалённое!
Слишком поздно Змей понял, что сейчас жар принесёт с собою боль. А девка вдруг переменилась в лице. Не напуганная рабыня лежала под ним, а жестокая богиня. Она обхватила его ногами и руками, прижалась всем телом.
– Получи же то, что заслужил, – прошептала Крапива.
Змей заорал, а бесшумно подкравшийся Шатай поднял нож, что так удачно успел выкрасть у отца. Воином он, может, был и не самым умелым, зато лазутчиком – каких поискать.
Шатай поймал её за рукав и дёрнул на себя. Крапива поскользнулась и на миг нырнула в темноту.
Но лишь для того, чтобы в следующее мгновение оказаться в объятиях мужа.
– Когда впэрвые увидэл тэбя… Вон там, в том домэ…
Шатай кивнул на избу Свеи. Окна её нынче зияли чёрными провалами – все, включая Матку, трудились под началом лекарки.
– Сразу влюбился? – смущённо улыбнулась Крапива.
– Нэт…
Девка вспыхнула:
– Как это нет?!
Шатай же лишь крепче прижал её к груди.
– Понял, отчэго ваша власть над нами так сильна. Дочэри Рожаницы прэкрасны… И тогда я узрэл это. Но понял… понял много позжэ, почэму богиня благословила вас.
– И почему же?
– Потому что вы мудрэе и смэлэе нас. Пока мы борэмся друг с другом, вы лэчитэ. Кормитэ. Рожаетэ дочэрэй. И вы нэ прогоняетэ нас, когда мы проигрываем битвы. Ты жэлала княжичу смэрти? Там, в стэпи. Он вэдь обидэл тэбя.
Он шляха пахло сырой землёй и кровью. Всего сильнее Крапиве хотелось умыть его чистой водой, чтобы боле ничто не напоминало о жестокой сече.
– Наверное… Поначалу…
– Он обидэл тэбя. И продолжал трэпать языком, но ты всё равно нэ отомстила ему.
И верно, продолжал. Как дикий волчонок, оказавшийся в тёплой избе, кусался снова и снова, уверенный, что его приволокли лишь для того, чтобы выждать и напасть. Крапива покачала головой.
– Нет. Не желала. Боялась его, это да. Но смерти он не заслужил. Хорошую трёпку разве что, ну да её он и так получил.
– А шляхам? Тэм, кого привёл Змэй?
– Я просто хочу, чтобы они ушли, – прошептала травознайка.
Шатай коснулся губами её темени.
– Вот поэтому.
– Что?
– Поэтому я люблю тэбя, аэрдын.
С навеса тонкими струями стекала вода. Ещё немного – и струи станут каплями, а там и вовсе пропадут. И тогда попрятавшиеся от непогоды люди снова превратятся во врагов и друзей. Шатай подставил под струю ладонь, набрал пригоршню и плеснул себе в лицо.
– Всё жэ плохо, что ты нэ уехала с Посадником, – сказал он.
– Ты тоже не уехал.
– Тогда этот наш… – он криво усмехнулся, – погиб бы.
– Да.
– Он хотэл остановить бой в одиночку. Но нэ знал главного.
– Чего жэ?
– Что змэе надо рубить голову. – Шатай отстранился, но продолжил сжимать плечи Крапивы, словно это придавало ему сил. – Много раз мы с ним рэшали, кто храбрэе или умнэе. Но забыли о главном: Рожаница оставила нам своих дочэрэй. И слушать нужно их. Поэтому я расскажу, что задумал, а ты рэшишь, пойдёшь ли со мной.
Всё, чем Змей унизил Степь, в стократ усилилось и вернулось к нему. Ожог, схожий с теми, что оставляют листья крапивы, не разлился по коже, а проник до самых костей, отрывая от них мясо. Тот, кого боялись и ненавидели, орал и плакал, как мальчишка. А аэрдын лишь крепче прижималась к нему обнажённым телом, и оно дарило не наслаждение, а новые и новые волны боли.
– Заслужил, – прошептала травознайка, и синие глаза её полнились не страхом, нет. Торжеством!