Стальная стрекоза вспорола кожу. Пол окрасился алым, а лицо Шатая – ликованием. Лезвие ножа выскользнуло из раны лишь для того, чтобы вонзиться вновь. Он готовился бить снова и снова, пока труп Змея не превратится в бесформенное месиво, пока не исчезнет всё, напоминающее – когда-то и он звался человеком, и у него была мать. Но Змей не зря слыл умелым воином. Он вырвался из объятий подлой девки и пихнул Шатая так сильно, что худощавое тело впечаталось в кожаную стену шатра, а та, прогнувшись, снова выбросила его вперёд. Нож упал меж противниками. Однако воины, заслышав возню, не вбежали и не выручили господина: Змей славился жестоким нравом и мешать ему учить уму-разуму рабынь никто не посмел.
– Я убил своего отца и братьев. – Тяжело дыша, Змей поднялся в полный рост. Из раны чуть выше пояса струилась кровь, а тело в тех местах, где касалась его аэрдын, напоминало освежёванную тушу. – Я не доверился бы ублюдку, которого принесла неизвестная шлюха.
Шатай тоже вскочил.
– Правэльно. Потому что этот ублюдок убьёт тэбя!
И вновь кинулся на отца. Один и второй потянулись к клинку, но столкнулись и завозились, пачкаясь в крови. Шатай мазнул по рукояти кончиками пальцев, Змей придавил его руку сапогом, удар – и вот уже нож недосягаем для обоих.
– Её звали Нардын, и она была моей матерью! А ты убил её! – прохрипел шлях.
Змей ответил:
– Твоя мать была шлюхой и получила то, что положено шлюхам! Твою девку ждёт то же самое!
Копошащийся клубок тел всего меньше походил на отца и сына. Одинаковых ликом, теперь их незримой пуповиной связала ещё и общая ненависть. Чем окончится противостояние? Умрёт ли Змей или лишь переродится в сыне, когда тот познает истинный вкус крови?
Грудь Крапивы тоже покрывала горячая липкая кровь. Словно в отместку за ожог, Змей и девке оставил метку. Аэрдын рванула в темноту, поглотившую оружие, поскользнулась, упала на живот и снова поднялась. Всё существо её противилось – оборвать жизнь, чтобы спасти другие. Разве могут справедливые боги сплести подобное полотно судьбы? Но случается и так, что кровь рождает жизнь, а для того, чтобы выпустить в мир нечто новое, требуется разрезать пуповину… или отрубить змее голову.
Когда до ножа осталось всего ничего, наперерез Крапиве кинулась тень. Быстрая, как степная кошка, и такая же жестокая.
– Нет!
Но верная рабыня Лада, двумя руками неумело сжимая оружие, уже неслась к своему господину.
Они оба лежали на полу. Шатай хрипел в объятиях отца, глаза его налились кровью и закатились, ногти тщетно царапали мощные предплечья Змея. Большой Вождь рыкнул на Ладу:
– Ну! Живее!
Вот сейчас чиркнет лезвием по горлу – и не станет дерзкого юнца, поверившего, что сможет одолеть грозу Мёртвых земель. Крапива спешила к ним: хоть собственным телом закрыть мужа, хоть как… И не успевала.
Впервые с того далёкого дня, когда потеряла свободу, Лада поглядела на хозяина сверху-вниз. И она выполнила приказ – протянула ему нож. Вот только не вложила в протянутую ладонь, а вонзила в шею под ухом.
– Он нэ станэт таким, как ты! – крикнула она, выдернула и вонзила нож ещё раз. А после ещё и ещё… – Он нэ станэт таким, как мы, – повторила она едва слышно.
Брызги взлетели в потолок чёрными звёздами, а остальные рабыни разом обезумили. Они завизжали и бросились на умирающего. Изголодавшиеся смрадники, и те рвали добычу когтями и клювами не так жестоко, как разъярённые женщины. Крапива обмерла, не в силах оторвать взгляда от творящегося ужаса. Отвернулась лишь тогда, когда Шатай, кашляя, увлёк её к выходу.
– Идэм…
Покрытая чужой кровью, наспех завёрнутая в грязную рубаху, Крапива вместе с мужем вышла из шатра. Невесть что ждала она увидеть после смерти злодея. Сияющее солнце? Зеленеющие травы? Холм со священной липой, вернувшийся на своё место?
Шатёр по-прежнему окружали шляхи – воины, которых Змей привёл к границе, чтобы убивать. Лишённые ласки женщин и изгнанные в непогоду, всего меньше они готовы были убраться восвояси, с вождём или без него. Однако ж вид сына Змея привёл их в замешательство.
Шатай выпрямился и обвёл взглядом воинов, что стекались всё ближе к шатру, но заговорить не успел. Следом за ним выскочила рабыня, давно позабывшая собственное имя и звавшаяся Ладой. Она походила на ведьму – исступлённо хохочущую, одичавшую, свободную.
– Змей мёртв! – прокричала она и сжала окровавленной рукой запястье Шатая. – Славьте нового вождя!
В небе громыхнуло так, что земля вздрогнула, а затем… дождь прекратился. В повисшей тишине кто-то несмело пробормотал:
– Славься, Рожаница… Славься… – Затем голос набрал силу: – Славься новый вождь!
И гордые шляхи опустились на колени.
– Свэжэго вэтра в твои окна! – грянул согласный хор.
Глава 25
Власу не спалось, не лежалось, не елось и не пилось. Тупая тревога вновь и вновь долбилась в виски. Время шло, солнце клонилось к закату, впрочем, за низкими тучами было толком не разглядеть, вечер на дворе или белый день. Раненые одинаково стенали что утром, что ночью, а бабы одинаково бегали за ними, разве что с темнотой становились менее резвыми. Напившись снадобья, Дубрава лежал по другую сторону очага, изгоняющего из избы сырость, и изредка похрапывал. Однако, стоило княжичу осторожно сесть, тут же распахнул глаза.
– Что не спится?
Влас отмахнулся, ничего, мол, но Несмеяныч не отстал.
– Что-то шлях пропал, – как бы равнодушно заметил княжич.
Дубрава зевнул.
– А что ему? Небось сховался и отдыхает, чтоб не запрягли воду таскать или ещё что.
– И Крапивы нет, – не успокаивался Влас.
– Боишься, голубки вдвоём где-то устроились?
Влас фыркнул.
– Вот ещё! Этот… только песни петь горазд.
– Девки песни любят…
– Ой, молчал бы уже! Пень старый.
Хоть и отбрехался, а встревожился княжич не на шутку. Проверил, как слушается тело и, убедившись, что рана не ноет больше нужного, направился к выходу.
– Куда, княжич?
– Лежи. Сейчас я.
У дверей удалось перехватить Матку. Лишний раз вести беседу с Власом Свея не спешила, но и отмалчиваться не стала.
– Как раненые?
Матка неприязненно скривилась, но ответила:
– Да уж не твоими молитвами.
– Людей хватает? Чем помочь?
– Ты помог раз. Хватит, дальше сами как-нибудь. А коли ничего не болит, иди вон в избу кузнеца. Там здоровые отсыпаются.
Влас проглотил грубость. Уж кто-кто, а Матка Свея натерпелась из-за его глупости и держать обиду имела право. Он только спросил:
– Крапива там?
– Наверное. – Голос Свеи потеплел. – Забегалась. Верно, утомилась.
Тут бы княжичу и уняться, но тревога не прошла, лишь стала сильнее. Дождь затихал и, когда Влас вышел на крыльцо, вода уже не бурлила в оставленном на верхней ступеньке котле, а расходилась частыми кругами. Княжич подхватил посудину и занёс в дом – не придётся уставшим бабам таскать, коли понадобится ещё кипятка. Крапивы не нашлось ни внутри, ни снаружи.
Не нашлось её и в доме кузнеца, среди прикемаривших мужиков, и Влас всерьёз задумался, порадовало его это или обеспокоило пуще прежнего. И, что всего хуже, Шатая нигде не было тоже. Неужто взялся за ум да и сбежал с женой, покуда снова не началась бойня? Ведь одно дело положить голову с княжичем вместе, совсем другое – ждать, не придёт ли Хозяйка Тени за аэрдын.
Сердце заходилось птицей в силках – крылья сломает, покалечится, а вырвется! Княжич не жаловался, когда суровый Дубрава, что ни утро, гонял его окрест терема, да надев при том доспех. Тогда, молодой да сильный, Влас с лёгкостью выполнял указания, а после ещё и скакал супротив дядьки с мечом. А теперь – гляди-ка! – воздуха вдруг хватать перестало. Вернувшись к старшему дому, он, словно старик, оперся о ствол раскидистого дерева. Ноги не держали. Он бы сел, где стоял, но гордость не позволила. Сверху послышался голос:
– Княжич, ты чего это?
В ветвях спрятался и неотрывно наблюдал за шляхами глазастый дедок. Влас сам посадил его, чтобы Змей не напал тайком, да и забыл.
– Гуляю, – нехотя буркнул княжич, выравнивая дыхание. – Слышь, дед!
– Ась?
– Крапиву… Травницу вашу со шляхом не видал?
– Как не видать, – охотно закивал старик, – видал.
Влас едва сдержался, чтобы не тряхануть ствол.
– Ну?!
– Дык ушли.
– Куда?!
Дрожащий сухонький палец указал на обвалившийся холм, а Влас таки сел на землю – ноги отказали. Взыграла всё же Змеева кровь в найдёныше…
– К шляхам? – только и спросил он.
– К шляхам.
– Что же… Что ж не доложил?
Видно, княжич смотрелся зверем, потому как дедок залез маленько повыше и уже оттуда фыркнул:
– Ты велел докладывать, коли к нам кто сунется. А ежели от нас…
Слушать дальше Влас не стал. Перебирая по дереву руками, встал и, покачиваясь, двинулся к холму.
– Ты-то куда? Эй, княжич! Стой, говорю! Княжич! Идут!
Влас так и не обернулся, но остановился.
– Кто?
– А мне почём знать? Сам погляди!
Буря изрядно потрепала перелесок. Макушки молодых деревьев кланялись земле, старые и вовсе разлетелись в щепки. Ветер сорвал листву, а тонкие ветви полумёртвыми висельниками колыхались под дождём. Не укрыться в эдаких зарослях, не спрятаться. Оттого, едва выйдя из деревни, Влас сразу разглядел белоснежного коня в дорогой сбруе, какового мог позволить себе только Посадник Тур. А за ним ровными цепочками тянулись мерины попроще – медлительные и отяжелевшие. Их копыта оставляли глубокие раны в почве, потому что везли на себе животные не только высоких да крепких воинов, но и оружие, коего так не хватало тяпенцам, чтобы оборониться от Змея.
Посадник внял мольбам сына. Кликнул подмогу, набрал бойцов в ближайших селениях, оставил женщин и детей под присмотром, а после вернулся, чтобы принять бой.
***
Таковым княжич хотел видеть себя сызмальства – конным, в дорогом доспехе, с родовым мечом при поясе, суровым. Верные люди шли за ним, а отец… тот, кого Влас знал отцом, впервые гордился им. Одного не ведал княжич, когда, ещё юнцом, представлял, что поведёт дружину в бой. Не ведал, как будет горько.