– Не разбуди.
– Отойди от нэе, – повторил шлях, но повторил тише. – Нэ трогай!
– И думать не смел. А ты?
Княжич склонил голову набок. Шлях был весь как заряженный капкан: перо упади – и сомкнется железная пасть. Кто другой счел бы за благо не злить дикаря, Влас же только усмехнулся. Сивый да сероглазый, среди своего народа Шатай был что белая ворона. Не иначе мамка загуляла со срединником, а может, степняк снасильничал равнинную бабу. Но по всему видать, что намешано в юнце понемногу от каждой крови. Рослый да худощавый, наверняка ловкий, но силы в кулаках немного. В бою Влас его не помнил и не прочь был поглядеть, на что Шатай способен. А уж в том, что одержит верх, княжич не сомневался: ростом он уступал юнцу совсем маленько, зато телом был крепче. Один на один ему разве что шляховский вождь достойный соперник, но и тот победил обманом, а не воинской удалью.
– Если ты можэшь говорить, то можэшь и сражаться.
Влас без удовольствия пощупал перевязанные ребра и нехотя признал:
– Нет, это вряд ли. Не сегодня.
– Тогда я убью тэбя, как собаку!
Шатай едва сдерживался, чтоб не обнажить оружие, коим для чего-то обвешал весь пояс. Однако медлил. Не иначе опасался поранить девку. И говорил грозным шепотом, отчего Влас не мог сдержать улыбки.
– Да не трогал я твою аэрдын! Муху согнал только. Остуди пыл.
Шатай вздернул подбородок и стиснул рукоять меча. Губы у него были изрезаны и сочились кровью. С клинком целовался, что ли?
– Я иду говорить с вождем. Когда закончим, скажу ему, что раб готов принять казнь. И нэ пытайся бэжать. Стэпь – наш дом. Мы найдем тэбя вэздэ.
Дерзкие речи заставили княжича разве что изломить брови. Он наклонился, проверяя, не осталось ли чего в котелке, и с сожалением разогнулся. Ребра болели не меньше, а может, и больше, чем когда этот самый юнец бил по ним ногой.
– Сразу видно, что ты из младших.
Влас говорил громко, и Шатай, не выдержав, схватил его за локоть и оттащил подальше от девки. Ишь до чего заботливый! Что-то не так он был заботлив, когда резал односельчан лекарки.
– Почэму…
Влас развел руками:
– Дурак потому что, вот и младший. Куда ж я побегу? Без еды, воды и калечный.
– Аргх! Нэт! Почэму говоришь, будто нэ в плэну, а гость?
Влас сощурился:
– А я разве не гость? Был бы пленным, давно бы висел распятый на солнце, а птицы клевали бы мне глаза, так у вас принято? А ежели оставили меня живым да лечите… Авось договоримся.
– Мы нэ договариваемся с трусами!
Он толкнул княжича в грудь, но тот даже не покачнулся. Одним богам известно, как Влас не подал виду, но жаловаться на раны перед врагом – последнее дело.
– Конечно. Вы только режете деревенщин, что и вооружиться толком не могут.
– Мы убиваем мужэй!
– А еще детей, стариков и… собак, как я мыслю, – докончил за него княжич.
Шатай подошел к нему непозволительно близко, заглянул в глаза. Встретились раскаленные черные угли и серые ледяные озера. Влас глядел спокойно и улыбался. Уж что-что, а улыбаться тем, кого собирается убить, он умел.
– Когда аэрдын проснется, – медленно и четко отчеканил шлях, – скажи, что я приходил спэть ей. В послэдний раз.
Нечто шальное звучало в его голосе. Отчаянное и глупое. Влас быстро ответил:
– Вот еще. Я гонцом не нанимался.
Шлях так и разинул рот:
– Я нэ прошу, я приказываю тэбэ!
На сей раз Власу пришлось зажать себе рот ладонью, иначе хохотом мог разбудить весь лагерь. Присел на траву, подогнув под себя одну ногу, и, кончив смеяться, фыркнул:
– Еще ты мне не приказывал. Я княжич. Ты в столице сапоги бы мне чистил.
Он сорвал былинку и закусил зубами, а после расслабленно откинулся на спину, заложив руки за голову. Ребра болели смертно, но показать гордому мальчишке, что ни в грош его не ставит, шибко хотелось.
Шатай потоптался еще маленько. Вроде и обиду без отмщения оставлять негоже, а вроде и спешил куда-то.
– Я все жэ убью тэбя. Позжэ.
– Это если вернешься, – отозвался княжич. – Сам же сказал, что приходил петь в последний раз. А оружия на тебе столько, сколько в бою не было.
На это Шатай не сказал ничего. Он рассеянно коснулся меча, с него пальцы перескочили на рукоять ножа, а с нее на булаву. Влас следил краем глаза: пальцы у Шатая дрожали.
– Эй! – окликнул он, когда шлях собрался уходить.
– Чего тэбэ?
– С кем биться-то собрался?
– Это нэ твое дэло!
– Ну, как знаешь. – Влас равнодушно пожал плечами.
– Нэ твое, но я скажу. Аэрдын пожелала взять мэня в мужья.
Шлях замолчал, выжидая, пока пленник изумится. Но тот лишь поторопил рассказ:
– Ну?
Шатай насупился:
– Я просил вождя соединить нас прэд богами. А он… – Шлях сделал два больших шага, оказался подле княжича и, подумав, присел рядом. Продолжил: – Он сказал нэт. И я вызвал его на поединок, потому что это мое право.
– Потому что вождь всегда должен принимать вызов, кто бы его ни бросил. И ты собрался стать новым вождем, – угадал Влас.
Шатай подтянул к себе ноги и уронил голову на колени. Мальчишка не хуже княжича знал, что из такой битвы ему живым не выйти. Но и отступиться не мог.
– Я пришел попрощаться, – сказал он. – Но нэ хочу будить ее. Она спит…
– Спокойно, – задумчиво докончил Влас.
– Да. Пусть еще… нэмного.
Влас взлохматил себе волосы и тут же пожалел. Сначала о том, что задел едва начавшую заживать ссадину, каковой наградил его конь Стрепета, а после о принятом решении.
– Ладно. – Княжич ударил себя ладонями по бедрам. – Ладно. Что расселся? Когда поединок-то? На рассвете небось?
– Откуда знаешь наши обычаи?
– Я не обычаи знаю, а таких, как твой вождь. И я сражался с ним, знаю, каков он в бою.
– Но ты проиграл.
– Я не победил. Но бой еще не кончен. Я тебе помогу.
– Я нэ приму помощи того, кто сдался в плэн. – Шатай плюнул на две стороны.
– А того, кто зарубил подземную тварь, когда все вы уносили ноги? – уточнил Влас.
Шатай нахмурил светлые брови. Победить он не чаял, но и умирать не хотел. А Власу глупый шлях был нужен живым.
– Вы, срединники, нэ дэлаете ничего, что нэ принэсет выгоды. Твоя выгода в том, что ты надэешься на мою защиту?
Княжич поманил Шатая к себе и заговорщицки шепнул:
– Или мне просто очень-очень скучно.
– Он бьет снизу вверх, вот так.
– Я знаю, как он бьет. Я живу в его плэмэни.
– Ты смотрел на него как на вождя, а теперь посмотри как на противника. Когда он бьет вот так, силы в ударе больше, чем можно отвести. Но ты ловок и быстр, поэтому убегай.
– Дэти Мертвых зэмель не убегают!
– Если жить захотят, то научатся, – отрезал княжич.
Пышные листья вишни прятали их от лагеря, а шум воды приглушал звуки. Даже крепко спящая травознайка не шелохнулась, когда меч Шатая улетел в сторону.
– Да что ты в него вцепился, как в палку! Не держи крепко, так скорее выбьют!
Шатай сцепил зубы:
– Нэ учи мэня драться, раб.
– Да тебя учить пустое! Все как об стенку горох!
Вот когда княжич понял старого дядьку Несмеяныча! Учить того, кто и без помощи мнит себя мастером, – наказания хуже не придумаешь!
Но чего вдосталь было у шляха, так это резвости. И как знать, может, она и защитит Шатая от вражеского клинка. Лишись мальчишка жизни, Влас по нему не горевал бы. Но найдется ли среди шляхов еще один столь же простодушный, кто исполнит любую прихоть девки из Тяпенок? Дикий народ! Могучий, ражий… но дурной. Бабы, вишь ты, у них великая ценность! Да в Срединных землях таких ценностей двенадцать на дюжину! И каждая рада юбку задрать, чтоб пристроиться повыгоднее. Эта вот только одна…
Взгляд нехотя метнулся к кострищу, у которого спала Крапива. Не то по рождению слабоумная, не то прикидывается. Он ее молодшей звал! Честь, за каковую иные девки волосы бы друг дружке повырывали! В родной деревне-то очередь из женихов к ней не стояла, а тут в княжеский терем зовут и не глядят, что хворобная. В сытость и достаток. В шелка бы одевалась травознайка, блестящие каменья в ушах носила. Небось погодя и прекратила бы стрыкаться. А нет, так в столице ведьму сыскать дело нехитрое, небось вылечила бы проклятье. Но нет же, не люб ей княжич! Тьфу! Теперь вместо шелков мокрая рубаха, а вместо каменьев угли в костре.
– Не так бей! – озлился Влас. Отвлекшийся на девку, он пропустил удар по уху, и в голове зазвенело. – У вашего вождя левая нога слабая, на нее и тесни!
– Ему подрэзал колэно в бою Змэй, нэдостойный имэни! Я не стану использовать рану…
Влас молча шарахнул пяткой по голени, и Шатай свалился.
– Не зевай! В бою до́лжно использовать все, если хочешь выжить. Обман, старую рану, ослепившее врага солнце, пыль, брошенную в глаза. Что станется с аэрдын, если ты помрешь?
«И что станется со мной?» – добавил Влас про себя.
– Аэрдын возьмет сэбе другого мужа из шляхов! И никто нэ посмэет обидэть ее!
Не сумел Шатай спрятать тревогу в голосе, а Влас умело за нее зацепился.
– Да, вы не обижаете женщин. Она будет в безопасности, – облизал он обветренные губы и добавил: – С кем-то другим. С кем-то, кто станет ласкать ее ночами.
Шатай неуверенно возразил:
– Аэрдын нэ дозволяет касаться себя. Нарушивший запрэт станэт таким же уродом, как ты.
Угол рта у Власа дернулся. Что уж, красавцем его и впрямь больше не назовут. Ожог разделил лицо надвое, а правая рука сплошь была как мятое полотенце. Но и шляха он задел за живое, поэтому продолжил:
– Но он сможет любоваться ею. Когда девка скинет сарафан, когда расплетет косу, когда, нагая, омоется в озере.
Отчего-то сказанное ожило в памяти княжича, и он сам разозлился на выдуманного безымянного шляха не меньше Шатая.
Русые лохмы мальчишки вздыбились, как шерсть на загривке пса. Он зарычал и, не подбирая меча, кинулся на противника. Обхватил его за пояс, и уже вместе они покатились по земле. Влас коротко охнул, в грудине что-то хрустнуло. Проснулась Крапива.