Влас как мог давил на распухший шрам. Казалось, отпусти – и нутро вывалится наружу. Он прохрипел:
– Не все ли равно? Главное, что отстали.
– Отстали, потому что дальше нэкуда бэжать!
– И что же? Предпочтешь вернуться?
Шатай обернулся и побледнел. Больше он не спорил, но, достигнув одному ему видимой границы, замер:
– Дальше нэльзя.
Тому, кто не рос в степи, не понять, когда лучше прервать путь. Срединники не замечали предупреждений, видимых Шатаю. Почва потемнела совсем малость; не приглядевшись, и не заметишь. Не заметила и Крапива, хотя неясное беспокойство и впрямь настигло ее. Но где там прислушиваться к чувствам, когда на хвосте враги?
– Шатай, пойдем! – попросила она.
– Это Пустая зэмля. Нам нэ выжить на нэй!
– Нам и здесь не выжить! А там как повезет! – влез Влас.
– Никто нэ трэвожит Пустые зэмли!
Бестелесный ужас сковал шляха. Тот, что лишает разума, мешает дышать полной грудью. Тот, что в силах вызвать лишь боги.
– Никто? – переспросила Крапива. – И погоня… тоже?
– Погоне нэт нужды прэслэдовать дальше. Пустые зэмли сами убьют нас!
Крапива и Влас переглянулись.
– Что же, – сказала травознайка. – С землей мы авось договоримся.
Они втроем шагнули за межу, через которую не посмел бы переправиться ни один шлях. Воздух за нею был тяжелее и жарче, почва тянула жилы. Даже птицы и те облетали стороной Пустые земли.
Остановилась и погоня. Кони сгрудились в кучу, и та спустя время выплюнула одного всадника. Бруна. Он приблизился и остановился в десяти шагах от Шатая, Крапивы и Власа.
– Хэлгэ, – выплюнул он.
Тут бы и конец гордецу: выскочи Шатай отстоять свою честь – и уже не спасся бы. А ведь выскочил бы! Бросился бы один супротив всех, дабы отплатить за оскорбление. Но Крапива с Власом не пустили.
– Не слушай, Шатай! Он нарочно!
– Тебя выманивает, потому что сам границу перейти трусит.
Говоря это, Влас ждал, что Брун подстегнет коня. Шутка ли: враг прямо пред ним стоит, а мечом не дотянуться! И уж никак княжич не ожидал, что шлях не нападет, а рявкнет:
– Ты нэ заслуживаешь мэста даже у младшэго костра! Ты нарушил закон! Ты прэдал плэмя! В тэбэ нэт и нэ было никогда шляховской крови!
Останься у Шатая хоть немного гордости, и он не утерпел бы. Но то прежний Шатай, у которого имелась семья и вождь. Нынче у Шатая не осталось ничего. Даже любви аэрдын, на которую он променял прежнюю жизнь.
– Да, – сказал он. – Вэрно, и правда никогда нэ было…
Он вывернулся из хватки спутников, согнулся, как старик, и медленно побрел вглубь Пустых земель.
– Вэрнись, трус! – кричал вослед ему Брун. – Хэлгэ! Хэлгэ!
Но Шатай не оборачивался. К чему оборачиваться на шум ветра?
Когда беглецы отошли достаточно далеко, а никто так и не решился последовать за ними, Брун спросил:
– Что скажэм Стрэпэту?
Малый отряд полагалось вести Оро или Драгу. Но оба нынче пели для Хозяйки Тени, а вождь, тяжело раненный, стоял на перепутье, решая, провожать ли сыновей.
Вел их Нардо – молодой воин, что метил на место ближника. Он первым обнаружил пропажу, он же и доложил Стрепету, но навряд вождь понял, что ему говорят. Тогда Нардо отправился за советом к Кривому. Хоть тот и сидел у младшего костра, но все ж был старше и мудрее прочих. Остановить горячих воинов, уже взнуздавших лошадей, калека не сумел бы, но напросился с ними вместе:
– Я слышу стэпь почти так же хорошо, как вождь. Я помогу.
Отыскать предателей удалось не сразу. Когда же боги улыбнулись Иссохшему Дубу, Кривой буркнул:
– Загнать бы их, как горных коз! Трусы достойны животной смэрти!
Нардо согласился и приказал греметь оружием, объявляя охоту. Теперь шлях корил себя: не затей они игру, уже везли бы вождю головы предателей.
– Пустые зэмли никого еще нэ выпускали, – пожал плечами Кривой. – Эта казнь, может, еще лучше.
Нардо нехотя согласился, потому что больше ничего сделать не мог. Он крикнул:
– Мы принэсем Стрэпэту благую вэсть! Стэпь сама казнила прэдателей!
Взбудораженные, воины зароптали. Кровь бурлила в них, жажда победы мешала стоять на месте.
– Стоило принэсти Стрэпэту их глаза! Он захочет убэдиться! Ослэпить и вскрыть животы, а уже послэ отдать стэпи! – кричали они.
Кривой устало поморщился: уж он-то о слепоте знал поболе соплеменников. Он повысил голос:
– Развэ мы нэ вэрим в справедливость Мертвых зэмэль? Разве имеем право проверять, свэршилась ли казнь?
Нардо робко возразил:
– Вождь хотэл бы… получить свидэтельство…
Кривой сидел на своем верном скакуне, а гнедой Шатая семенил следом за отрядом. Животные сами вышли на знакомые запахи, а по их следам шляхи отыскали беглецов. Когда калека вернул своего мерина, тот все принюхивался, удостоверяясь, что хозяин на месте. Похлопав коня по крепкой шее, старик сказал:
– Вот лучшее свидэтэльство. Бэз конэй им нэ выжить в стэпи, а уж в Пустых зэмлях…
– Ты говоришь мудро, старик, – кивнул Нардо и сделал знак всадникам.
Те потянулись вслед за ним, недовольно переговариваясь. Отстал лишь Брун. Он пустил коня шагом, чтобы поравняться с Кривым.
– Вот что я подумал, старик, – сказал он. – Наши кони нэ любят чужаков. Как так вышло, что хэлгэ увел твоего мэрина?
– Разве Шатай чужак? Мы сидэли у одного костра, мой конь знал его.
– Это так, – согласился Брун. – Но все жэ это странно.
– Да, – согласился Кривой. – Чэго только нэ случается в Мертвых зэмлях…
Глава 13
Пока шляхи глядели им вослед, Влас шел с прямой спиной, словно кочергу проглотил. Только припадал на правую ногу да все сильнее зажимал бок. Когда же стало ясно, что дожидаться их охотники не станут, княжич упал недвижим.
То был вопрос времени, когда силы покинут его, и лекарка даже не удивилась. Она сразу села возле:
– Помоги перевернуть. Шатай?
Шлях был как сонный, но указание выполнил.
Брови Власа сошлись у переносицы, глаза были плотно зажмурены. Все его существо сосредоточилось на том, чтобы сделать еще один вдох, а каждый последующий давался тяжелее. Воздух со свистом вырывался сквозь сжатые зубы.
– Он ядовит, – безразлично проговорил Шатай.
– Кто?
– Подзэмный жор. Он ядовит.
– С-с-сын горной козы… – выругалась травознайка.
Она поила Власа снадобьями, меняла повязки на свежие, пережевывала целебные травы в кашицу и накладывала их на рубцы, чтобы те скорее затянулись… А вышло, что не лечила она княжича, а лишь мешала руде вместе с отравой излиться. Не хлебай больной волшебные зелья, что мигом сращивают мышцы, лекарка заметила бы, как травит его яд. Но раны за считаные дни превращались в шрамы, и та, что оставил подземный жор, не отличалась от прочих.
Девка взвыла от досады:
– Почему ты не сказал сразу?!
– Я говорил, что он все равно сдохнэт.
И верно, говорил. Да Крапива над тем не задумалась. Шатай продолжил:
– Стрэпэт так или иначе казнил бы его. Смэрть от яда стала бы милостью.
– А потом? Почему ты не сказал потом?
Стоило надавить вокруг нарыва, и Влас со стоном выгнулся дугой, вены вздулись на его висках. Шатай поглядел на него безучастно:
– Потом? Это когда ты сказала, что сэла ко мнэ в сэдло лишь ради нэго?
– Да! Да, тогда! Зачем иначе было спасать нас?
– Я спасал тэбя. Нэ его.
Покой и добрая еда. Обильное питье, тишина и прохлада… Быть может, так Влас дотянул бы до Тяпенок, а то и до возвращения в столицу, где настоящий, опытный лекарь помог бы ему. А может, не будь он избит и измучен, Влас победил бы отраву и без врачеваний. Молодой, здоровый, сильный… Но что теперь гадать?
– Дай меч.
– Давай я убью его, аэрдын. Так будэт… быстрэе.
Влас вот-вот готовился испустить дух, но смолчать и тут не сумел.
– Брешешь, шлях, – едва слышно прохрипел он, – ты просто давно хотел меня зарезать…
– Я хотэл убить тэбя, а нэ избавить от страданий. Но тэпэрь это одно и то же.
Сызмальства мать учила Крапиву вести себя потребно. Не кричать, не плакать, не смеяться слишком громко, тем паче на людях. О том, чтобы браниться, и речи не шло. Но мать нынче была далеко, а Мертвые земли научили травознайку многому, что не одобрила бы Дола.
– Молчать! – рыкнула девка. – Шатай, меч! Живо! Влас, закуси! – Она сунула ему меж зубов край своей рубахи, походя подумав, что стоило сделать так в начале пути, и тогда многих бед не стряслось бы.
Мужчины повиновались.
– Держи ему руки.
– М-м-м!
– А тебя вообще не спрашивают! Крепче закуси!
Шатай всем сердцем ненавидел Власа, и не сказать, что вид острого лезвия у живота княжича не доставлял ему удовольствия. Но с тех пор, как он ушел из племени, все краски померкли, а радость помаленьку усыхала, как хилый родник. Поэтому, когда клинок надавил на вспухшую кожу, шлях лишь сильнее стиснул запястья Власа.
– Р-р-р-р!
Не зажимай больной тряпку, точно откусил бы себе язык. Лекарка осторожно держала меч одной рукой за рукоять, другой у самого острия. Клинок был остер, но отчего-то никак не мог вспороть язву.
– А-а-а! Больно! – Влас все же выплюнул кляп. – Хватит!
Но лишь плохой лекарь пойдет на попятный, когда больной жалуется. Крапива причиняла боль во спасение не впервой. Взять хоть Шатая, которого она обманула, чтобы защитить свой дом…
– Держи!
Княжич метался как обезумевший. Не придави шлях его коленом, уполз бы, под землю зарылся, лишь бы избежать поцелуя стали. Еще малость – и околел бы от одного ожидания. Тогда Крапива бросила осторожничать. Она трижды коротко выдохнула, чтобы самой не струсить, перехватила поудобнее оружие и… ударила.
Вопль разнесся по степи. Не человечий, звериный вопль. Так кричала коза, когда волк задрал ее на глазах у маленькой Крапивы.
Нарыв вскрылся, из него потекла смрадная желтая жижа. А из пореза высунулся червь. Многое повидала травознайка, многих лечила. Случалось иметь дело с таким, что только крепкий желудок выдержит. Но подобное встретила впервые. Отшатнуться бы да сделать защитный знак… Но вместо того она запустила пальцы прямо в порез, не давая червю скрыться.