Крапива тихо ответила:
– Да.
И тут же была заключена в крепкие отцовские объятия, а мать охнула, ожидая недоброго. Досталось нежности и Малу с Удалом. Расцеловав братьев, Крапива села на пол перед Долой и распахнула руки:
– Матушка!
Но та ровно окаменела.
– Матушка?
Дола очнулась и заголосила:
– Ты на кого похожа?! Гульня! Вертихвостка! Куда вырядилась? Где ж это видано? Еще и по деревне в таком виде шла?!
Оторопела не только Крапива, но и молодшие с Деяном. А Дола все не успокаивалась:
– Мать слезами заливалась, уже Тени требу за тебя принесла, а ты!
Обыкновенно молчаливый Деян тут не выдержал и негромко сказал:
– Успокойся, мать.
– А тебя вообще не спрашивают! У него дочь, почитай, голая по улице ходит, а он…
– У меня дочь из мертвых вернулась, – процедил Деян. – А ты, если умного ничего сказать не можешь, молчи!
– А ты не лезь! Своих вон воспитывай, а к моей…
– А ну-ка рот закрой, дура! – гаркнул Деян.
Гаркнул – и оробел от собственного крика. Однако на попятный не пошел. Поднял дочь с пола и вдругорядь обнял.
– Дура она, – пробурчал он, поглаживая Крапиву по голове, – не слушай. Ты теперь дома, дитятко. Теперь никуда тебя не отпустим, от всех защитим.
Грудь у отца была впалая, и пламень в ней тлел робкий, не чета Власову или Шатаеву. Но все ж от объятий было тепло, как от очага. Крапива вдохнула родной запах и нехотя призналась:
– Отпустить-то придется. Батюшка, матушка… – Она отстранилась и поклонилась на две стороны. – Не серчайте. Одна я из Мертвых земель нипочем не выбралась бы. Был тот, кто оградил меня от всех бед. Ему и я жизнью обязана, и все Тяпенки, если уж по правде. И я ему обещалась, не спросив вашего дозволения.
Дола набрала воздуха в грудь для нового крика, но Деян цыкнул, и она потупилась.
– Что же. – Отец пригладил растрепавшиеся волосы Крапивы и расправил складки платья на ее плечах. Вот насмешка Рожаницы: едва обрел дочь, а уже и отдавать пора. – Не сегодня, так завтра, а быть может, через год, но этот день все одно настал бы. Что ж сразу не привела жениха знакомиться? – Деян искоса посмотрел на жену и усмехнулся: – А хотя ясно… Ну, веди. Поглядим, каков купец на наш товар. Иди, дитятко. А я покамест с матерью потолкую.
Произнеси эти слова кто другой, Крапива решила бы, что в них сквозит угроза. Но уж кто-кто, а Деян мухи не обидел бы и подавно не стал бы скандалить с супругой. И девка с легким сердцем отправилась за Шатаем.
Шатай храбрился как мог, но чужой обычай не мог не страшить его. Подле него шла аэрдын, а следом широко, по-мужски, шагала Матка Свея. Но отчего-то юному шляху было не по себе. Ну как не примет его семья аэрдын? Что тогда? И он без племени останется, и травознайка без семьи.
Крапива коснулась его пальцев и хитро сощурилась:
– Что не весел? Передумал?
Шатай сдвинул брови к переносице, силясь понять, шутит она или взаправду волнуется. Он вопросительно зыркнул на Свею, ведь уже успел узнать, сколь скора она может быть на расправу, но Матка глядела в сторону и понимающе улыбалась. Тогда Шатай поймал лицо аэрдын в ладони:
– Нэбэсная владычица погасит звезды раньшэ, чэм я откажусь от тэбя.
Травознайка зарделась, а Свея одобрительно хмыкнула:
– Каков болтун!
– Я стану тэбэ мужэм по срэдинным обычаям, чтобы никто нэ мог разлучить нас. А послэ спою о том, как нэжны могут быть дэти Мертвых зэмэль.
У аэрдын загорелись щеки, а у Шатая сердце заколотилось о ребра, того и гляди вылетит! До самой избы лекарки он не то шел, не то летел, и в ушах у него звенела зарождающаяся песнь. А потом они взошли по ступеням и распахнули дверь, и сердце шляха остановилось.
За столом, бок о бок, сидели срединный княжич и мужчина с женщиной, которые не могли быть не кем иным, кроме как родителями аэрдын. Все трое улыбались и шумно обсуждали что-то.
Мужчина подал голос первым:
– Что ж ты, дочка, долго ходишь? Жених первее прибежал знакомиться!
Влас глядел прямо на Шатая, скрестив руки на груди. В глазах его сияло торжество.
– Как… жених? – охнула Крапива.
– Ну а как же? – с готовностью ответил отец. – Сам княжич посватался! Что сразу не сказала, что такой человек в мужья набивается? Разве ему откажешь?
Влас самодовольно вскинул бровь.
– И верно, – усмехнулся он, – разве мне откажешь?
Матка Свея поглядела на княжича, на шляха, стиснувшего кулаки, на потерянную Крапиву и сказала:
– Да тьфу на вас! Разбирайтесь уж сами!
Глава 20
Никто не решался первым разорвать полотно напряженной тишины. Лишь тяжелое, с присвистом дыхание шляха слышалось в ней. И тогда Шатай выдавил:
– Так. Так, значит, княжич.
Влас осклабился:
– Выходит, что так.
Он и без того сидел в кухне ровно хозяин, а тут нарочно показал еще больше власти: откинулся спиною на стол, оперся о него локтями, закинул ногу на ногу. Как ни глянь – глава семьи. И Деян не смел сказать что-то против.
Шатай бы кинулся на соперника сразу, но вместо того шагнул назад, на крыльцо.
– Пойдем, – позвал он и с нажимом повторил: – Пойдем.
Влас только того и ждал. Легко поднялся и, проходя мимо Крапивы, замедлил шаг. Посмотрел ей в глаза и медленно облизал губы, от чего девка вдруг покраснела. А княжич наклонился и шепнул:
– Моей будешь.
Едва за мужчинами закрылась дверь, отрезав их от растерянных тяпенцев, Шатая точно подменили. Видать, все силы растратил на то, чтоб не расписать кровью жилище аэрдын. Но всякому терпению приходит конец, и шлях ударил прежде, чем они спустились с крыльца. Княжич слыл добрым воином и подобный прием нипочем не пропустил бы в бою, но здесь оплошал. Ждал, что мальчишка станет накручивать себя, кричать о чести и воле богов. А он раз – и сразу драться. Что ж, добро. На этом языке Влас говорил недурно.
Влас неловко скатился со ступеней, но вскочил прежде, чем шлях спрыгнул за ним. Ноги пнули пустое место, а развернуться Шатай уже не успел. На сей раз ему прилетело от княжича пониже спины. Влас насмешливо добавил:
– Сымай порты, отшлепаю тебя, как дите неразумное!
Шатай взревел:
– Ты трус и прэдатэль!
– Я своего племени не предавал. А ты? – хохотнул княжич.
– Ты прэдал тэх, кто спас тэбэ жизнь!
– А ты девку завалить не смог, сбежал со страху!
Любо-дорого посмотреть, как они плясали! Один чудо как хорош в бою, зато второго вела злость, заглушающая боль от полученных увечий. Шатай дрался что дикий зверь, который не ведает, что может покалечиться али погибнуть. Он бился за то единственное, что осталось у него в жизни. За то, что чаял отнять срединный княжич. Он кусался и царапался, даже не вспоминая про оружие. А и вспомни, не сумел бы воспользоваться. Ни к чему дикому зверю железо.
Княжич же и вовсе упивался сражением. Вроде немного времени провел, будучи раненным, а успел понять, сколь тяжела ноша слабейшего раба. Тело его повиновалось малейшему приказу. Да что уж – прежде приказа отражало удары, уклонялось и извивалось, обманывая неприятеля.
Брызнула первая кровь, и уже не разобрать, из разбитой губы одного или из носа другого. Шатай, озверев, сомкнул зубы на предплечье княжича. Обнялись – и покатились. Только брызги грязи из луж в стороны.
Чем кончилась бы драка, одной Рожанице ведомо, но та, как водится, несбывшегося не открывает. Недоброе остановила другая женщина.
Крапива величаво вышла на крыльцо и намеренно громко хлопнула дверью. Она не кинулась разнимать мужиков и не завизжала, как сделала бы любая другая баба. Она и сама так сделала бы пару седмиц назад. Но нынче травознайка, познавшая степь, скрестила руки на груди и гаркнула:
– А ну, разошлись!
Домашние, ясно, наблюдали из-за Крапивиной спины, и Свея одобрительно пихнула Долу:
– Молодец твоя девка.
Дола же стояла ни жива ни мертва.
Ох и хороша была аэрдын в тот миг! С высоко поднятой головой, напряженными губами, которые так и тянуло расцеловать, в одеянии степной ведьмы, в котором травознайка и сама походила не то на колдовку, не то и вовсе на богиню. Она откинула за спину растрепавшуюся косу и медленно, грозно спустилась по ступеням. Нахмурилась, и мужчины нехотя разомкнули объятия. Они сидели пред ней в слякоти и ссадинах, а мелкий дождь смывал с них грязь вместе с достоинством. Не такими, ох, не такими мнили себя женихи!
Крапива смерила их суровым взглядом:
– Влас.
Княжич приосанился, но важности в таком-то положении себе не добавил.
– Я тебе доверилась.
Он ухмыльнулся краем рта:
– И кажется, осталась тем довольна.
Он глядел на нее так, будто девка стояла нагой, как тогда, в горячем источнике. Когда-то Крапива смутилась бы такого взгляда, но не теперь.
– Я рисковала жизнью. Шатай предал родное племя. Ради тебя. Ради того, чтобы вернуть тебя живым.
– А я разве о том просил? – вставил княжич.
– И так ты нам платишь за спасение?
– Не помню, чтобы в должники записывался!
Крапива топнула и закричала:
– Да хоть раз побудь же ты человеком! Неужто так сложно?!
Тут уже княжич показал спесь. Он поднялся, и Шатай спешно последовал его примеру. Влас процедил:
– Дура.
– Что?
– Что слышала! Дура и есть! Слепая, самовлюбленная… Я на тебе жениться хотел!
Шатай не смолчал:
– У нэе ужэ есть муж.
А Влас ядовито поправил:
– Тогда уж двое! Один по обещанию только, зато второй по праву!
– То, что ты мне под юбку залез, прав тебе не дает. Я не стану твоей женой, Влас.
– Что же, если тебе так больше по нраву, могу остаться любовничком…
Будь кто малость внимательнее, заметил бы, как Дола схватилась за грудь. Но все в упор глядели на Крапиву. Та же и не подумала отпираться. Она процедила:
– Я дала Шатаю слово, и я сдержу его. Я стану его женой. Не твоей. А ты, Влас, вернешься к отцу. Такова твоя судьба.