Шатай признал в ней мать, хотя по возрасту скорее мог быть ей братом. Нардын же обрела счастье, на которое и не надеялась, – сына.
Тогда Стрепет подумал, что из мальчишки выйдет толк, – Драг и Оро задирали его с первого дня, но, если рядом была Нардын, Шатай отказывался молча сносить обиды. Недокормыш был слабее каждого из них по отдельности, зато сражался яростнее, чем сыновья вождя вместе.
А потом племя Дуба встретило Змея, и Дуб иссох.
В племени было всего три женщины, и ни одна из них не пережила той встречи.
Жена вождя билась наравне со всеми. Ни одному из мужей не пришлось видеть, как Змей берет ее. Она вонзила нож себе в живот, когда поняла, что проиграла.
Жену Кривого враги увели с собой, но уже к следующей ночи ее тело нашли в степи. Господин не пожелал тратить еду и воду на старуху, не способную ублажить его или его воинов.
Нардын умерла на глазах у Шатая. Она спряталась с ним в обрывках шатра и умоляла сидеть недвижимо. Но мальчишка не пожелал отсиживаться, пока умирали те, кто кормил его. Он выскочил из укрытия, и Нардын бросилась за ним. Когда Змей заметил ее, она едва успела отпихнуть сына.
Шатай не запомнил его лица. Лишь тяжелые шаги и смех, с которым он завалил женщину наземь. Но Нардын была слаба: приложи посильнее – и выбьешь дух. Когда Змей порвал платье на ее груди, Нардын уже не дышала, и Большой Вождь брезгливо отбросил ее худое тельце.
До самого конца битвы Шатай лежал подле нее, не отрывая взгляда. Казалось, моргни – и навсегда Хозяйка Тени укроет материнский лик черным пологом. Шатай глядел только на нее и по сей день не мог забыть навек опустевших темных глаз.
Казалось, с тех пор холодные ветра не приходили тринадцать раз. Змей не изменился. Лишь поступь его не казалась больше такой тяжелой, каковой запомнил ее беззащитный найденыш. Зато лицо… Шатай всегда знал, что это он сгубил Нардын. Не пожелал сидеть тихо, не смог защитить, не успел… А теперь он это видел. Нардын убил тот, чье лицо он, Шатай, носил все эти годы.
Змей упивался битвой. Дай волю – убивал бы своих и чужих без разбору. Рубил, топтал останки, хохотал, купаясь в восторге. Он был жесток тогда, много лет назад. Но нынче на человека не походил вовсе. Чудище, нелюдь – вот кто стоял пред Шатаем. И Шатай поднял меч, чтобы наконец избавить степь от его власти.
– Куда?! – Влас вырос как из-под земли.
– Я убью его!
Княжич за шкирку дернул друга назад, чудом избавив от встречи с острием вражеского клинка:
– Ты его и поцарапать не сможешь!
Верно говорил княжич. Пока Шатай бился с Бруном, Влас успел встретиться один на один со Змеем, и о той встрече долго будет напоминать располосованный бок. Влас зажимал его ладонью, а когда отпускал, руда стекала полноводной рекой и чернила штанину. А уж княжич куда как лучший боец, чем шлях, сидящий у младшего костра! Даже если этот шлях всем сердцем ненавидит убийцу матери.
Высоко в небе громыхнуло, да так сильно, что на мгновение холмы накрыло тишиной. То ли оглушило людей, то ли напугало так, что никто дышать не решался. После низкие тучи изрыгнули длинную золотую змею, и ударило вдругорядь, аккурат в корни священного древа на холме.
– Богиня гнэвается! – прокричал кто-то.
У Змея ажно слюна брызнула изо рта.
– Я здесь бог! Бейтесь! – кинулся он в самую гущу, подавая пример.
Уж кем-кем, а трусом Змей не слыл. Только благородства в его храбрости не было ни на птичий клюв. Одна лишь жажда… Мало что радовало Большого Вождя так, как льющаяся кровь, и он проливал ее столько, сколько не мог никто.
Влас теснил шляха прочь, но Шатай не желал спасаться. Он поймал княжича за плечо, срывая горло, закричал:
– Он убил мою мать! Он взял мать аэрдын!
Ливень обращался бурей. Воины оскальзывались и падали, сквозь грохочущую пелену не видать было не только врага, но и собственного меча. Небо опустилось так низко, что клинки раз за разом царапали его сизо-серое брюхо и выбивали желтые искры. Богиня гневалась на непослушных детей и готовилась раздавить их, как суетящихся мошек. Но те не слушали предупреждений…
– Заходи слева! – смирился княжич.
Приказ потонул в ударе грома, но шлях прочитал по губам. Вдвоем они направились к Змею. Ударили так, что никто не выстоял бы. Да, подло и со спины. Но разве есть место чести в бою? Где там сражаться лицом к лицу, когда каждый миг падает замертво один из тех, кто доверил княжичу жизнь?
У Большого Вождя словно на затылке глаза появились. Он вслепую выставил клинок, разом отбрасывая обоих противников, как щенят. Мечи еще не довершили рисунка, а кулак Власа, испачканный в крови, уже несся к боку противника. Змей увернулся, рука лишь оставила алую полосу на его рубахе. Шатай поднял ногу пнуть врага, но тот пихнул его в грудь и зарезал бы, не подоспей Влас. Еще удар, и еще, и снова. Трое плясали как один, и только богам известно, какой мукой отзывалось в телах каждое движение в этом смертельном танце.
– Ты сын своего отца, – рассмеялся Змей, едва не отрубив Шатаю кисть, – но сражаться не умеешь.
– Зато я умею!
Влас прыгнул злодею на спину и с ним вместе завалился в красно-бурое месиво, но и тут опытный воин одолел яростного мальчишку. Влас потерял меч и застонал, прикрывая вспоротый бок обеими руками. Пришел черед Шатаю вернуть долг. На сей раз он не позволил Большому Вождю обезглавить Малого.
– Твоя кровь – мое проклятье! – взревел шлях.
– Моя кровь – лучшее, что есть в тебе.
Мечи со звоном столкнулись, Змей играючи отбивал атаки. Первая, вторая, третья… Но ни одна из хитростей, которым Шатай успел обучиться у срединного княжича, не брала Змея.
– По́лно! Тебе не победить меня. Склонись! Склонись! Склонись!
Снова и снова Змей ударами добавлял веса словам. Уже не мастерством, а удачей и молитвами спасался Шатай от острия. Он завалился назад и едва успел приподняться на локтях.
– Ты слаб, – презрительно бросил ему отец. – Ты не должен был рождаться на свет.
– Но, как видишь, я родился, – процедил шлях.
– Да… – Сталь прочертила борозду через его грудь, разрезая рубаху и вышивая по коже алой нитью. – Ты родился… Убить тебя или… Вот что. – Змей показал зубы, и Шатаю почудилось, что клыки его и в самом деле полны яда. – Станешь моим воином. Я научу тебя держать меч.
Шатай плюнул в грязь:
– Да пошел ты!
Змей провел по зубам бледным языком.
– Да, так и будет, – задумчиво согласился он сам с собою. – Ты станешь моим воином. И быть может, получишь кусок моей власти. И женщин. Ты ведь изголодался по женщинам, сын? Ну так сможешь брать их столько, сколько пожелаешь.
В памяти вспыхнул образ аэрдын. Синие очи, пшеничная коса, ноги, бесстыдно обвивающие бедра срединного княжича… Она будет принадлежать лишь ему. Не все ли равно, одна кровь течет в их жилах или нет? Никто не скажет дурного слова и не посмеет помыслить о жене сына вождя. Быть может, только так и удастся стать ей мужем – презрев законы богов и отбросив честь? Уж чем-чем, а честью ради аэрдын он пожертвовал давненько. А княжич… ему он отрежет то, чем так гордится срединный ублюдок. И вырвет глаз просто потому, что так захотелось.
Столь яркой и сладкой была картина, что Шатай вздрогнул, когда Влас, отчего-то с обоими глазами, напал на Змея. Отец играючи отбил атаку.
– Ты останешься здесь, в грязи, или пойдешь со мной, – сказал Змей. – Ну?
Шатай открыл рот… Но заговорило небо.
Оно закричало так, что глухой услышал бы. И ответом ему стал стон земли. Долго она пела, любовью и уговорами взывая к своим детям, но пришел срок, когда земля боле не могла петь. Она стонала, умирая и захлебываясь кровью, а люди все продолжали вспарывать друг другу глотки.
Подсвеченные молниями, черные тучи на миг расступились, являя взорам разгневанные лики богов. Кто-то закричал и пал на колени, кто-то пуще прежнего зазвенел железом, взывая к милости и принося жертвы небожителям. Вот только не таких жертв желали боги… Священное древо на холме вспыхнуло, как сухая лучина; казалось, от дождя пламя лишь сильнее разгорается, выпуская из ствола мать-Рожаницу. Складки коры чернели и осыпались, дождевые струи плетьми хлестали по спинам нерадивых детей. В грохоте звучал не то крик, не то вой, и стало не разобрать, кричат люди или нелюди.
А после все разом прекратилось, замерло в предсмертной судороге, но лишь для того, чтобы ударить снова. Земля дрогнула, а холм, нависающий над маленькой деревней на границе Срединных и Мертвых земель, величаво сполз вниз, навеки укрывая людей.
Глава 24
Когда те немногие, кого не завалило землей, сумели подняться, буря лишь набирала обороты. Словно челн, разрезающий воду, холм разделил сражающихся надвое, и с какой стороны остались друзья, а с какой враги, было уже не разобрать.
Ком земли давил на грудь, Шатай с усилием откинул его и поднялся на нетвердые ноги. Окрест лежал погост. Поломанные руки и тела, пики и топоры, торчащие из рыхлой черной земли, стоны, доносящиеся откуда-то снизу.
– Влас! – Собственного голоса шлях не расслышал, лишь закашлялся от боли в груди. – Княжич, будь ты проклят!
Земля под сапогом зашевелилась, и Шатай пал на колени, раскидывая ее в стороны. Человек был жив и лепетал молитву Рожанице. Уже неважно, шляхом был тот человек или срединником. Шатай до пояса откопал раненого:
– Дальшэ сам!
И заковылял к следующему. Те, кто освобождался, помогали выбраться остальным. Намокая, земля тяжелела, и чем дальше, тем сложнее было доставать людей из-под нее. Непостижимая тяжесть давила на них: огромная ступня и кусачие мошки, не иначе.
– Помоги!
Шатай двинулся на зов, чтобы узнать в изуродованном теле одного из жестоких бойцов Змея. Нынче он не ломал чужие кости и не раскручивал над головою пращу. Он лежал под огромным валуном, и его тело ниже пояса было расплющено.
– Помоги… – повторил шлях, из его рта потекла бурая пена.