– Это наш верно? – предположил Красавчик.
– Понятно. Видно его не искали еще… А здорово я чухну выкупал?
– Ловко!
Оба рассмеялись.
Красавчика, однако, ночное похождение мало интересовало. Его упорно занимала мысль о том, что придется делать у художника. Мишка решил поделиться ею с другом.
– Как ты думаешь, зачем я понадобился барину? – спросил он.
Митька покачал головой.
– А кто его знает. У господ разные блажи бывают.
– Он сказал, что хочет написать меня. Что это значит и как он будет меня писать?
Митька фыркнул.
– Написать? – он вскинул веселый взгляд на приятеля. – Да письмо ты что ли какое, ненаписанное?
– Вот и я думаю, – улыбнулся Мишка. – Ведь не чернилами же он меня мазать будет? – не совсем уверенно добавил он.
– Тогда ты совсем красавчиком выйдешь! Хо-хо! – расхохотался Митька. – За целковый, знаешь, он тебя разукрасит…
Митька оборвал вдруг смех и схватил за руку друга.
– Чухна… тот… вчерашний.
По тропинке навстречу мальчуганам шел высокий безусый парень. Стоило Красавчику взглянуть на него, чтобы убедиться, что это был их недавний враг. Финн курил трубку и, казалось, не замечал детей. Шел прямо на них, попыхивая дымом.
Митька замедлил шаг.
– Узнал нас чухна или нет? – озабоченно шепнул он другу, не спуская глаз с рыбака.
Рыбак приближался не спеша, по-прежнему не обращая внимания на друзей. Только раз он кинул быстрый хитрый какой-то взгляд на мальчуганов и этого было достаточно. Митька перехватил взгляд и лукаво ухмыльнулся.
– Как бы не так. Тебе ли поймать нас, чухонское рыло, – пробурчал он. – Готовься винтить, Миша!
Они почти поравнялись с рыбаком. Равнодушное, словно каменное лицо финна вдруг преобразилось. Злобой вспыхнули глаза и он быстро подался вперед, протянув руки.
Два прыжка в стороны, топот быстрых ног и финн остался один на тропинке, нелепо растопырив руки. С секунду он недоумевал. Громкий хохот позади передернул его всего.
Митька и Мишка издали кивали ему головами и хохотали во все горло. Финн позеленел от злости.
– Hellevetti![25] – грозя кулаками, зарычал он.
– Поймал, чухна? – дразнился Митька.
Финн сделал было движение, точно собираясь пуститься в погоню. Но понял видно, что это было бы бесполезно, и только прокричал своим маленьким врагам, неистово грозя кулаком:
– Затам я вам, тармоеты… Рипа чужая таскать… Лодка воровать… Лютей топить… Затам… Затам…
И в ярости добавил еще какое-то ругательство. Оно у него вышло таким смешным, что мальчуганы разразились неудержимым хохотом.
– А теперь он нас ловить будет, – заметил Мишка, когда, насмеявшись вдоволь, приятели двинулись дальше.
– Пусть ловит! – беспечно ответил Митька, срывая прутик с куста, – пещеру ему не найти, а в лесу пусть погоняется за нами – только весело будет.
Но Красавчик не мог так легко отнестись к встрече. Злобный мстительный взгляд финна врезался в память и внушал тревогу. На душе залегло скверное предчувствие, что обозленный рыбак сыграет какую-то мрачную роль в их свободной жизни.
Подходили к поселку. Митька взял у приятеля карточку художника.
– Мигуновская, 32, – прочел он. – Где это будет? Да знаешь, Миша, это кажется и будет тот самый дом, что понравился тебе.
– Где сирень и разные фигуры в саду?
– Ну да. Тут написано: «Мигуновская, 32». Мигуновская улица и будет сейчас, как кончается дорога, а дом 32 как раз будет тот самый дом или рядом с ним… Знаю я…
– Неужели тот самый? Мишка даже взволновался.
– Говорю я…
– Хорошо бы это было! – вырвалось у Красавчика.
Митька с изумлением посмотрел на него:
– Что же хорошего?
Мишка не знал, что ответить. Он и сам не знал, что хорошего выйдет, если дом окажется тем самым. Просто проникнуть в чудесный дом являлось для него какой-то заветной мечтой. Странная радость наполняла его душу при одной мысли о возможности такой удачи, рождались какие-то светлые предчувствия. Красавчик даже зарумянился слегка. Он поглядел на друга мечтательным взглядом.
– Не знаю я, Митя, только мне очень хочется.
Дом оказался тот же. Едва увидели номер на чугунной решетке, как Мишка весь задрожал от волнения.
– Этот! Этот!
Он крепко ухватился за руку Митьки, и голос его зазвучал радостью, даже восторгом.
Митька покачал головой. Странным и непонятым казалось ему поведение Красавчика.
Он не мог уяснить причину радости, вдруг охватившей друга.
– Ну, я пойду, Миша, – сказал он. – Ты найдешь дорогу домой-то?
– Найду, а ты куда?
– Пошляюсь чуть-чуть и домой потом. Может, на станцию загляну.
– На станцию? – легкая тревога проскользнула в голосе Красавчика.
Митька уловил ее и слегка нахмурился.
– Не бойся, – буркнул он, – ведь обещал я.
Мишке стало совестно и он покраснел слегка.
– Не о том я, Митя, – смущенно произнес он. – Ну, пока прощай…
– Прощай. Так не заблудись, смотри… С дороги в лесу вторая тропка направо, а не первая, помнишь?
Это Митька прокричал уже на ходу.
– Помню, – успокоил его Мишка.
– Ну, прощай!
– Прощай.
Оставшись один возле калитки, Мишка снова почувствовал сильное волнение. Он чувствовал, что лицо его почему-то пылало, а руки и ноги странно дрожали. Несколько минут простоял он перед запертой дверью, не решаясь прикоснуться к белой фарфоровой кнопке звонка.
Сад казался ему теперь еще роскошнее, чем в прошлый раз. Причудливые клумбы, полные цветов, заросли сирени и других каких-то кустов, осыпанных розовыми пушистыми цветами, делали сад каким-то сказочным. Белые статуи, видневшиеся из-за листвы, казались зачарованными героями волшебных сказок, а дом с резными колоннами и башенками – дворцом, в котором обитает фея.
И долго бы стоял Мишка возле калитки, если бы в саду не показался какой-то старик, в фартуке и в фуражке, с метлой в руке. Он заметил мальчика и подошел к калитке.
– Тебе чего? – довольно недружелюбно спросил он.
Сухое коричневое лицо старика, поросшее седой бородой и усами, казалось угрюмым и суровым. Седые ниточки бровей хмуро нависали над глазами.
У Мишки на минуту язык присох к гортани от волнения. Он не мог вымолвить ни звука.
– Чего глазищи пялишь? – еще строже вымолвил старик. – Кого нужно тебе здесь?
– М… мне… господина Борского… – выдавил, наконец, Мишка.
– Борского? Леонида Аполлоновича? А пошто он тебе?
Старик уже с любопытством обозревал фигуру мальчика.
Мишка, как мог, пояснил, в чем дело. Лицо старика несколько прояснилось. Ворча что-то под нос, он распахнул калитку.
– Входи.
Красавчик нерешительно сделал шаг вперед.
– Да иди, не бойся: собак нету здесь, – обод рил его старик.
Он шел за стариком почти машинально. Голова его была словно в тумане каком-то: он ничего не видел и не слышал. Пошел вслед за провожатым по каким-то ступенькам и очнулся только тогда, когда очутился в сенях, наедине с какой-то высокой плотной женщиной.
Старик исчез. Женщина же ворчала, ни к кому не обращаясь:
– Новая блажь нашла… Бродяг разных в дом напускать… Неугомонный… Ну, иди за мной!
Это она крикнула Мишке. Огорошенный резким окриком и намеками на каких-то разных бродяг, которые он принял на свой счет, Красавчик робко поплелся за женщиной. Они поднялись по широкой лестнице, украшенной ковром и цветами, на второй этаж. Отсюда железная винтовая лестница вела еще выше. Женщина начала взбираться по ней, кляня себе под нос и какого-то барина, и крутую, неудобную лестницу.
Красавчик карабкался вслед за ней и чувствовал себя точно во сне. Казалось, вот-вот он проснется и исчезнет широкая спина женщины и витая лесенка и сам дом, и он очутится снова в пещере над лесным озером.
Взобрались. Жестом велев мальчику подождать, женщина постучала в какую-то дверь. За нею глухо прозвучал знакомый, но недовольный почему-то голос:
– Кто, там?
– Я, барин, я – Марфа.
Красавчик удивился, что голос женщины теперь не таил и тени недовольства, а звучал ласково и подобострастно.
Раздались шаги за дверью, щелкнул ключ. Красавчик увидел знакомую фигуру художника, облаченного в широкую, длинную серую блузу. Брови Борского были слегка нахмурены, точно он был недоволен, что ему помешали. Увидев мальчика, художник ласково улыбнулся, и улыбка эта смыла недовольство. Глаза его засветились добрыми, хорошими огоньками.
– А, пришел, Миша? Ну, и отлично. Иди, брат. Вы, Марфа, можете идти.
Он подался вглубь комнаты, жестом приглашая Красавчика войти. Тот робко переступил порог.
Громадная комната вся была залита светом. И стены и потолок у нее состояли из окон, местами задернутых цветными шторами. На по лу у стен и на треножниках стояли картины. Одна громадная занимала чуть ли не пол комнаты. В углах и даже посреди комнаты возвышались какие-то статуи, на табуретах и мягких диванах валялись палитры, кисти, ящики с красками. В комнате царил такой беспорядок, точно ее обитатель спешно готовился к отъезду.
Красавчик не ожидал увидеть что-нибудь подобное и остановился в изумлении. Картины, глядевшие отовсюду, напоминали ему выставку на окне художественного магазина на Морской, у которой часто и подолгу стаивал Мишка, смотря на картины. Теперь ему показалось, что он попал в такой магазин, но краски и кисти навели его мысль на настоящий путь. Он сообразил вдруг, что художники и есть те люди, что пишут картины. Он уже с любопытством взглянул на Борского.
Борский наблюдал за мальчиком, не мешая ему оглядеться и прийти в себя. Сперва недоумение, а потом любопытный взгляд Красавчика открыли художнику мысли проносившиеся в маленькой голове. Он улыбнулся.
– Да, Миша, я художник и пишу разные картины – ничего не поделаешь. Тебе не приходилось разве видывать художников?
– Нет, – смущенно ответил Мишка. Он не знал, куда деть руки, и теребил ими куртку. Но тут они казались какими-то неуместными, и Красавчик поспешил засунуть их в карманы.