Мы ехали в «роллс-ройсе» домой в Букшоу, день клонился к концу. Над туманами висел легкий туман, и легкая дымка заволокла дорогу.
– Мои слова вовсе не были дерзкими, – сказал Доггер, – это скорее признание уважения между равными.
– То есть ты не хотел, чтобы мы уходили с поджатыми хвостами. – Я рассмеялась от радости при мысли об этом.
– Именно так, – признал Доггер. – Всегда лучше иметь взаимопонимание с властями, пусть даже оно писано невидимыми чернилами.
Я хлопнула в ладоши.
– Тем не менее он разозлился, – сказала я.
– Нет, – возразил Доггер. – Он не разозлился. Он просто нам подыгрывал.
Подыгрывание заставило меня подумать о Колли Колльере и о том, как он размахивает ивовой битой для крикета на лужайке где-то посреди эссекских болот.
– Я рада, что мы смогли оставить это ужасное дело о пальце мадам Кастельнуово в секрете, – сказала я. – Для ее сына было бы невыносимо, если бы все это выплыло наружу.
– Да, – согласился Доггер. – Вот наша настоящая награда. А это, если не ошибаюсь, огни Букшоу.
26
Две маленькие фигурки шли в полумраке по безбрежным просторам. Одна – это Доггер, вторая – это я.
Любопытно, кто-нибудь наблюдает за нами и, если да, что, по мнению наблюдателя, мы думаем и о чем разговариваем?
Но здесь, посреди огромного кладбища, вряд ли кто-то нас увидит или подслушает, кроме мертвецов, занимающих все пятьсот акров.
Мы не торопимся, как и подобает ситуации. Мы медленно шествуем между рядами могил, как положено паре осторожных детективов, которые только что блестяще завершили свое первое официальное дело.
– Меня беспокоит еще несколько вопросов, – сказала я Доггеру. – Может быть, нам имеет смысл закладывать время на обсуждение после каждого дела? Словесная аутопсия?
– Прекрасная идея, мисс Флавия, – ответил Доггер. – Что именно вас тревожит?
– Во-первых, мисс Трулав, – ответила я, – как человек, посвятивший жизнь алтарной гильдии, мог все эти годы извлекать бесполезные вытяжки из растений и костей мертвецов и деньги из богатых людей?
– Самые правильные ответы, – сказал Доггер, – порой находятся в противоречиях. Великое добро включает в себя великое зло. На самом деле, относительно говоря, одно не существует без другого. Необычно, когда крайности соединяются в одном человеке, но такие случаи известны.
– Синтия Ричардсон сказала мне, что больные липли к Клэри Трулав, как пчелы к меду.
– Да, конечно, – согласился Доггер. – Особенно те, у кого счета в банках.
– Интересно, почему мы никогда об этом не слышали? Бишоп-Лейси – такое маленькое место.
– Жертвы мошеннических схем чаще всего молчат, – ответил Доггер. – Они живут в страхе, что их легковерность станет предметом сплетен. Стыд сильнее жажды правосудия. – Он добавил: – Или даже возмездия.
– Ты предполагаешь, что эта банда воздействовала на нее через религию? Что они воспользовались ее природной склонностью к благотворительности?
– Боюсь, что дело более серьезно, – сказал Доггер. – Судя по тому, что сказала вам Синтия Ричардсон, она использовала счета церкви, чтобы хранить преступные деньги.
– Разумеется! Синтия это и имела в виду, когда в ответ на мои слова о ловкости рук сказала, что я гений. Но как мисс Трулав удавалось это так долго скрывать?
– Пути церкви и торговых банков – это глубокие и мутные воды, – заметил Доггер, – особенно когда они пересекаются. Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем. Не завидую инспектору Хьюитту, которому придется в этом разбираться.
– Но она должна была что-то получать за свой маленький заводик в садовом сарае и за финансовые махинации, – предположила я.
– Полагаю, что да, – подтвердил Доггер.
– Но зачем? Зачем рисковать всем?
– Самоуважение, – сказал Доггер. – Соблазн… власть… возбуждение… опасность. Список можно продолжать. Но можно ожидать, что в основе всего окажется гордость.
Его слова прозвучали правдиво. Сколько старых пословиц говорит о гордости и ее последствиях? В Библии их множество.
– Да, – сказала я, – вот что поражало меня в мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук – полное отсутствие смирения.
Доггер кивнул.
– Смирение – самый лучший барометр, и мы должны искать его в каждом, кого должны уважать.
– Эта ее хитроумная деревянная штука, имею в виду мисс Стоунбрук, остается загадкой. Думаешь, она использовала ее для того, чтобы провозить контрабанду под носом у таможенных инспекторов Его Величества?
– Она вполне могла, но дело не только в этом.
Я поняла, что он не хочет рассказывать мне об этом. Ярдов сто мы прошли в молчании.
– Ладно, – наконец сказала я. – Я обещаю перестать насвистывать тему из «Ровно в полдень»[32] в машине.
Доггер расхохотался, и его смех прозвучал звоном колокольчиков.
А потом он внезапно посерьезнел.
– Ивовое плетение мисс Стоунбрук – это священный племенной костюм, используемый в религиозных церемониях в Северной Родезии. Забрать его у изготовителей – само по себе святотатство. В Британском музее есть похожая штука, покупка которой несколько лет назад вызвала большие споры.
– И это все, что нам надо знать о мисс Стоунбрук, – подытожила я. – Думаешь, это она дала роковые бобы дочери доктора Брокена?
– По моему опыту, – отозвался Доггер, – человек, который может осквернить алтарь, способен на все.
– Даже на убийство? – уточнила я.
– Даже на убийство, – подтвердил Доггер.
Мы уже приближались к часовне. Смеркалось. Мы рассчитали время нашего посещения так, чтобы оказаться здесь в момент, когда нас, скорее всего, не заметят.
– Участок сто двадцать четыре должен быть вон там, – показала я. – Кажется, я узнаю искривленное дерево.
– Так и есть, – сказал Доггер.
Через несколько секунд мы стояли у могилы мадам Кастельнуово. Спускалась ночь, и сухие листья царапали мраморные плиты, слово клешни крабов.
Несколько минут мы простояли в молчании, будто не желая делать то, ради чего приехали.
Наконец Доггер вытащил из кармана садовый совок, который мы взяли дома в оранжерее, опустился на одно колено, сделал аккуратный надрез в дерне и углубил его до темной почвы.
Время замерло, и я поняла, что не забуду этот момент до конца дней своих.
– Если вы готовы, – сказал Доггер.
Я сделала шаг вперед и встала на колени. Из кармана я достала маленький цилиндрический предмет, бережно завернутый в один из шелковых платков Фели марки «Либерти», позаимствованный из ее шкафа: красочное напоминание о красно-оранжевых равнинах, горах и кобальтовом небе испанских просторов; цвета земли, неба и огня.
– Готова, – подтвердила я.
Пока Доггер произносил слова, о которых мы договорились, я засунула завернутый в платок палец мадам Кастельнуово в место его последнего упокоения.
– Аминь, – сказали мы вместе.
Когда мы бок о бок шли во мраке к ожидающему нас автомобилю, я подумала, в каком странном мире мы живем. Здесь жизнь существует в тесной близости со смертью: между ними так мало пространства, что они вполне могут быть одним и тем же.
Но в конце концов, если задуматься, мы все не более чем просто частицы пыли, плывущие сквозь вечность, и так приятно знать, что мы можем так или иначе, к добру или ко злу дотянуться и соприкоснуться друг с другом.
В этом и заключается суть химии, не так ли?
Благодарности
Одно из величайших удовольствий писательского труда – это оказаться в точке, когда можешь наконец сказать спасибо.
Поэтому спасибо вам, родственные души, увидевшие во Флавии частицу себя и уделившие время тому, чтобы поделиться впечатлениями. Писатель без читателей – ничто, и я особенно благословлен вами.
Отдельное спасибо Дениз Буковски и Стейси Смолл из агентства «Буковски», присматривавшими за моими делами, пока я многие часы, дни и недели проводил в Букшоу. Спасибо моим редакторам и издателям – Кейт Мисиак из «Делакорт Пресс» в Нью-Йорке, Кристин Кочрейн из «Даблдей Канада» в Торонто и Франческе Патек из «Орион Букс» в Лондоне.
Мне вспомнился знаменитый комикс Роуленда Б. Уилсона из «Нью-Йоркера», в котором одетый в рубище и закованный в цепи раб готовится взойти на галеру. «Какой замечательный корабль! – говорит он своему тюремщику. – Что заставляет его двигаться?»
Каждая книга прокладывает себе путь в мир, движимый сотнями душ, которые делают свое дело тихо и незаметно, подобно гребцам на величественных триремах, и я буду виновен в грабеже и пренебрежении, если не упомяну Лорен Новек, Шэрон Пропсон, Сьюзан Коркоран, Мэгги Оберрендер, Шэрон Кляйн, Зоуи Маслоу, Марту Леонард и Квинни Роджерс, которые много потрудились на неблагодарных веслах.
Я благодарю Джейн Энтвистл, Кэти Торберн и Орли Московиц из «Рэндом Хаус Аудио», которые благодаря своим особым талантам открыли новые миры для Флавии и ее слушателей.
Спасибо множеству редакторов и переводчиков, которые так усердно трудились, чтобы познакомить с Флавией читателей всего мира (тридцать девять стран и почти три дюжины языков по последним подсчетам!). Мои полки ломятся от книг. В буквальном смысле слова.
Слова не способны выразить мою благодарность дорогому и оплакиваемому покойному другу – доктору Джону Гарленду, который все эти годы уделял мне столько времени, знаний и дружеской помощи. Без него книги о Флавии были бы… нет, я даже не хочу об этом думать. Попутного ветра и семь футов под килем, Джон! И спасибо тебе.
И наконец, моей жене Ширли, которую так блистательно описал Святой Павел в Первом послании к Коринфянам, во многом предвидев участь жены писателя:
«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»