— Да, давненько я здесь не был, — пробормотал он, и слова его были тотчас же погребены в низеньком проходе. Ему казалось, что раньше не надо было так нагибаться.
Это был самый короткий переход, и дети всегда выбирали этот путь, когда шли купаться. Выйдя на открытую площадку, он услышал плеск воды. Маленькие капельки попали на его лицо и блестели в его волосах. Он стоял на широком выступе. Поблизости было совсем мелко, становясь глубже и глубже ближе к водопаду. Вода низвергалась широким пенистым потоком. Отклонив голову назад, он увидел утес, где начинался водопад и откуда маленькие храбрецы ныряли в глубину. Там, наверху, мерцал фонарь, и еще один в нише слева от него, и два на другой стороне озерка, очевидно, забытые там детьми, и что-то ярко-зеленое подле них. Он пошел по мокрому бетонному и галечному покрытию, нагнулся и поднял совсем новую футболку. Прочел надпись «Нью-Йоркские реактивные самолеты» и улыбнулся.
Все ясно. Это Билли был здесь и забыл свою драгоценную футболку. Он, Винсент, вернет ее мальчику. Положит в ногах на кровать, чтобы он ее сразу увидел, когда утром встанет.
Он аккуратно сложил ее, задумчиво глядя на озерную гладь.
Он и Лиза… Он вспомнил, как она впервые пришла к ним — маленькая худышка лет пяти, как Билли. Детство ее прошло в одном из бедных кварталов города. Отца не было, мать больше занимали наркотики и мужчины, чем собственная дочь, что вскоре и привело к печальному исходу. Первыми впечатлениями Винсента от Лизы были ее огромные черные глаза, лицо, обещавшее в будущем стать прекрасным, ее чудесная улыбка, когда она узнала, что ей не надо возвращаться домой и вообще Наверх; ее живость и то, что она сразу приняла его. Тогда он неохотно знакомился с вновь пришедшими детьми, несмотря на то что Отец да и другие осторожно подготавливали их к встрече с Винсентом — и к его особенностям.
Для Лизы это не имело значения.
— Она любила меня ради меня самого, — сообщил Винсент водопаду. Но было нечто большее, в чем он долгое время не хотел себе признаться. — И еще потому, что я исполнял все ее прихоти.
Однако многие дети, а позже многие мальчики были ее добровольными рабами. Но она проводила больше времени с Винсентом, чем с кем-либо еще.
Он вспомнил, как поначалу раздражали его Лизины истории — та невероятная, удивительная ложь, которую она придумала про своего отца и свою мать. Про то, как одна злая тетя выкрала ее, живущую с богатыми и знатными родителями, и привела в трущобы. Отец старался найти ей какое-то оправдание: «Она не может вспомнить ничего хорошего из своей жизни, Винсент. И она так не уверена в себе. Если нам удастся дать ей веру в себя и убедить, что она — личность сама по себе, она забудет про свои фантазии».
Собственная значимость и вера в себя. Винсент переменил позу, бросил взгляд на сложенную футболку. Благодаря Отцу, все это у него есть. Юный Билли тоже обретет эти качества, отделается от страха и сбросит броню отчуждения от людей. А Лиза — верила ли она вообще в их любовь? Или же принимала ее, по-прежнему считая себя недостойной? И кто виноват, если это было именно так? Да и виноват ли?
Он встал на ноги и взял в руки фонарь и рубашку. Путь предстоял далекий, и ему нечего здесь делать, разве что вспоминать о том, о чем он может вспоминать в любом другом месте.
Пройдя через лаз и поднявшись по металлической лестнице, он теперь хорошо видел свечи. Они, оказывается, были везде. Большая Зала, правда, была не так ярко освещена, как во время праздников, когда здесь собирались все обитатели туннелей, но этого было достаточно, чтобы прогнать тьму и увидеть стены, благодаря светлым кружкам на потолке. И он слышал музыку, ее любимую музыку. Лиза… Ее длинные черные вьющиеся волосы откинуты назад, оттеняя нежное, овальное, обворожительно-прекрасное лицо. Она сделала ему сюрприз и надела костюм балерины: лиф на тонких бретельках, оставляющий открытыми ее плечи и спину, и длинную прозрачную юбку, которая оборачивалась вокруг ее ног или развевалась, когда она танцевала, и опускалась, когда она не была в движении.
А потом был самый большой сюрприз, как она его назвала. Она двумя руками изящно приподняла юбки и показала ему розовые балетные тапочки. Потом взяла за плечи и потащила в большие двери. Дверь была открыта, и она поставила его в проем. «Стой так, Винсент». Он слышал грохот металлических ступенек и эхо от своих шагов, поднимаясь в настоящее и в то же самое время слыша Лизин высокий молодой голос, эхом отзывающийся в полуосвещенной Большой Зале. Голос был веселый, кокетливый — и слегка покровительственный, исполненный уверенности, что он так и сделает.
Возражал ли он? Он не помнил, что сказал, когда понял, чего она от него требовала; помнил лишь ее голос и как она отошла, чтобы продолжить танец: «Стой спокойно, Винсент. Не нужно ничего делать, просто будь там. Ты будешь моим Принцем».
Она танцевала вокруг него, для него, с ним, обволакивала его своей грациозностью и шармом. И чудесное платье подчеркивало ее красоту и изящество. Музыка, радость от того, что она свободно исполняла все эти па, прыжки и повороты, — все это придавало ей уверенности.
Он сейчас переживал то, что испытывал тогда юный Винсент, хотя ноги несли его через переходы и узкий мостик и он слышал грохот поезда где-то близко над головой. Лишь на какой-то один миг ему удалось проникнуть в мир Лизы, где музыка и движение дополняли друг друга.
И вдруг внезапная ужасная перемена: кошмар боли, гнева и утраты, — и его собственный крик, до сих пор звучащий. в его ушах, и голос Отца, уводящего его от этой звериной ярости и душевного крика.
Винсент остановился, прислонился к стене, скрестил руки на груди и усилием воли заставил себя вернуться в настоящее. Это еще было не все. То немногое, что он сейчас вспомнил, заставило его внутренне мучиться: ведь знал, чем все закончилось.
— Господи! Как мне забыть все это? — прошептал он. Взгляд его стал беспокойным, горестные мысли одолевали его. Пришло время разворошить прошлое и честно разобраться в том, что произошло много лет назад, проанализировать раздиравшие его чувства.
«Почему я оттолкнула его? — спросила себя Лиза, сидя на кровати в гостевой комнате и уставившись на противоположную стену. — Ведь я не боюсь его, не боюсь быть рядом с ним». Она не была уверена, что это так. Но так было легче — верить тому, что говоришь, хотя это неправда. Она слишком устала, чтобы задумываться, была ли она честной с самой собой. Она сказала ему: только приятные воспоминания. По крайней мере, это была сущая правда.
«Я не должна отталкивать Винсента, он единственный…»
Она подавила подступившие слезы, закрыла глаза и устало провела рукой по волосам. Потом вытащила шифоновые цветы из шиньона и распустила волосы, насколько можно: они были жесткими от лака, и она не могла сквозь них продраться, пытаясь пригладить их рукой. Винсент не единственный, кто у нее здесь остался, другие тоже любили ее, они придут ей на помощь и защитят ее.
Но из всех, кто любил ее, только Винсент жил в Подземелье — это была суровая правда. Чтобы найти кого-нибудь из них, она должна была снова выйти в мир Алэна и Коллина, а она вовсе не была уверена, что сможет когда-либо появиться Наверху. Ах, если бы только Винсент не напоминал ей о неприятных моментах прошлого! И что толку вспоминать о выражении лица Отца в тот последний вечер. Забыть его слова, когда он пытался уверить, что не винил ее, тогда как взгляд его ясно говорил обратное.
Но хватит об этом; у нее сейчас были другие дела, чтобы заниматься воспоминаниями: на ногах у нее появились волдыри, так как она целый день носилась в туфлях на высоких каблуках, предназначенных для коротких «выходов в свет». Она осторожно сняла чулки и промассировала пальцы ног и своды стоп.
Интересно, что предпримет Коллин, не обнаружив ее, и через какое время сообщит об этом Алэну. Торжествующе-мрачная улыбка появилась на ее лице. Пусть Коллин узнает, что Алэн может срываться не только на свою жену! Противный, страшный человек! Поделом ему!
В конце концов она отказалась от попыток привести в порядок волосы — нужно их вымыть, но не сегодня. Она не хотела выходить из гостевой комнаты в поисках воды и мыла, а потом мыть голову, согнувшись над тазиком, желая только одного — чтобы ее скальп и пальцы поскорее перестали соприкасаться с холодной водой. Сейчас она чувствовала себя предельно уставшей и изнуренной.
Наконец-то она сможет спать спокойно, несмотря на всю неопределенность своего теперешнего положения. А завтра начнет строить планы.
Она аккуратно разложила на стуле свой наряд, тщательно расправив юбки. Подол весь промок. Удивительно, что она в горячке побега не порвала их, слава Богу. Это ее любимое платье в этом сезоне.
На кровати в ногах она обнаружила плотную рубашку с длинными рукавами. Она с удивлением подумала: когда я в последний раз спала в одежде, принадлежавшей другому человеку или даже другим людям? Такие слова, как поношенный и перешедший другим, отсутствовали в лексиконе Лизы Кэмпбелл лет десять, если не больше. Но рубашка была мягкая и теплая и пахла детством и родным домом. Она надела рубашку и, прижимая ее к телу, пошла босиком гасить свечи, оставив одну на шатающемся столике возле кровати. Потом, забравшись под кучу лоскутных одеял, задула и ее.
Сначала тьма была кромешной. Она совсем забыла, как бывает темно в те моменты, когда потушишь свечу и глаза привыкают к темноте. Скоро она уже различала в коридоре слабый свет — Наверху и немного в стороне, где была трещина в потолке. Она закрыла глаза и дала себя убаюкать давно знакомым звукам.
Коллин Хеммингс лежал на Лизиной постели на верхнем этаже отеля «Плаза», слушая доносившиеся из открытого окна звуки ночного города. Она еще могла вернуться сюда сегодня ночью. В таком случае завтра утром она встретит его с надменным выражением лица и какой-нибудь невероятной ложью, которую с привычной легкостью произнесут ее красиво очерченные губы.
Это на нее похоже, и он надеялся, что так и произойдет. Хотел бы он видеть выражение ее лица, когда, проскользнув в комнату, она обнаружит, что он подстерегает ее здесь.