Может, стоило подождать до конца недели: она, вообще-то, предпочла бы пойти на «Ромео и Джульетту», да и без того насыщенный день был бы менее напряженным. Но, вспомнив лицо Винсента и его глаза, когда он говорил о Лизе… Нет, подумала Катрин, выйдя на улицу в этот утренний час пик. Она не знала, почему Винсент был так встревожен, но что он был встревожен — это точно. Ладно, она попробует разобраться в этом.
Она все думала о нем, идя на работу и даже оказавшись на короткое время в переполненном лифте, пока он не доставил ее на нужный этаж. А потом уже не было времени ни о чем думать — надо было заниматься делами.
В результате она так толком и не пообедала, просто соорудила себе какой-то бутерброд на кухне, который и проглотила, пока переодевалась, сменив плиссированную шерстяную юбку и кофту на ярко-синее платье и темно-синие туфли на высоких каблуках. У нее уже не оставалось времени уложить волосы, поэтому она просто тщательно расчесала их, и они темно-золотым дождем растекались по ее синему платью. В зале уже начал гаснуть свет, когда она пробралась на свое место. Зал наполнился жизнерадостной музыкой Адана, поднялся занавес, и началась первая сцена «Жизели». Появление Лизы на сцене было встречено бурными аплодисментами, но во время сольных номеров стояла полная тишина. Как она хороша, подумала Катрин, когда Лиза начала танцевать. Но потом эта история так ее захватила, что она забыла о Лизе Кэмпбелл. Она видела только Жизель — крестьянскую девушку, которая любила жизнь и любила танцевать, которую предал принц Альбрехт, и она сошла с ума и умерла. Во втором акте девушки в белых прозрачных одеяниях танцевали при лунном свете; призраки обманутых молодых женщин довели до смерти молодого крестьянского парня. Умер бы и принц Альбрехт, если бы его не спасла Жизель. Благодаря Лизе Кэмпбелл этот излишне драматизированный сюжет приобрел трогательную реальность.
Балет закончился, и Катрин с трудом заставила себя вернуться к действительности. Она стоя вместе со всеми долго аплодировала, вызывая артистов на бесчисленные поклоны. Лиза выходила раз шесть — одна и с партнером, танцевавшим партию принца Альбрехта. Публика бурно приветствовала ее, бросая цветы, конфетти и маленькие букетики.
С трудом пробравшись через переполненный зал и фойе, Катрин наконец-то очутилась у офиса. Приятель приятеля ее отца, поболтав с ней несколько минут, сунул ей в руку свою визитную карточку с ее именем и показал дорогу на сцену.
За кулисами все еще были танцоры: маленькими группками стояли артисты кордебалета. Они приходили в себя после спектакля, сплетничая, перебраниваясь с костюмершей, пытаясь увернуться от рабочих сцены, которые убирали декорации последнего акта и готовили сцену к завтрашнему спектаклю, с тем чтобы пораньше уйти домой. Пытаясь сориентироваться, Катрин остановилась и несколько минут наблюдала за ними. В конце концов она поймала пробегавшую мимо костюмершу. Та выглянула из-под огромной кучи белых прозрачных пачек и блестящих крылышек, которые она держала в руках и которые мешали ей видеть.
— Простите, вы не скажете, где гримерная Лизы Кэмпбелл?
Женщина с трудом освободила руку и, стараясь удержать падающие пачки, показала в сторону сцены.
— Конечно, дорогая, — весело, но не без ехидства сказала она слегка прерывающимся от быстрой ходьбы голосом. — Их апартаменты вон там, у лестницы.
Катрин посмотрела в ту сторону. Да, там, кажется, была какая-то дверь. Она направилась через сцену, улавливая на ходу обрывки фраз, оброненных танцорами и рабочими сцены. Она улыбнулась двум девушкам из кордебалета, кокетничавшим с молодым человеком, который все еще был частично облачен в костюм королевского придворного. Лестница была в конце короткого, темного коридора. После открытой сцены здесь было слишком тепло и душно. Она старалась ступать с большой осторожностью из-за разбросанных повсюду декораций: они свисали со стен и даже валялись на полу.
Дверь была открыта, а сама Лиза сидела за туалетным столиком. Волосы ее все еще были уложены для последнего акта, лицо сильно загримировано, и на расстоянии это выглядело экзотически, но даже слишком резкие контуры глаз и темная губная помада и румяна не могли скрыть прекрасное лицо, чудесные широко поставленные глаза и знаменитую улыбку. Она сменила сценическую одежду на цветастое розовое кимоно и тепло улыбалась седовласому мужчине, который, запинаясь, расхваливал ее на все лады. Катрин встала снаружи, опершись на косяк двери. Запах роз, тубероз и гвоздик был таким же сильным, как в цветочном магазине; из-за цветов было не видно столика у дальней стены.
— Я видел вас здесь во всех спектаклях. — Он был весь красный, и щеки его были почти такого же алого цвета, как и у Лизы.
— Во всех? — переспросила Лиза.
Этот простой вопрос прозвучал с оттенком скрытого кокетства. Сразу потеряв дар речи, он кивнул.
— А что вам понравилось больше всего?
— Разумеется, «Жизель»! — с жаром воскликнул он. — Двадцать третьего декабря тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.
Она удивленно подняла брови и, наклонив голову, засмеялась.
— Да уж, я тогда с трудом смогла дотащиться до гримерной.
Она пытается его обольстить, подумала Катрин, и у нее это получается довольно мило. Ее престарелому поклоннику будет чем вспомнить Лизу Кэмпбелл.
— Позвольте мне сказать, миссис Кэмпбелл, что сейчас вы выглядите еще более обворожительно.
— Зовите меня Лизой.
— Лиза.
— Благодарю вас за цветы.
В ее голосе был едва уловимый намек на то, что разговор окончен. Гость понял намек, и, когда Катрин отвернулась, он склонился к руке Лизы, не смея поцеловать ее.
— Благодарю вас, миссис Кэмпбелл.
Увидев стоящую позади него Катрин, он густо покраснел и поспешил к выходу. Лиза повернулась к туалетному столику и стала снимать балетки.
— Мисс Кэмпбелл? Можно войти?
Взглянув через плечо, Лиза увидела еще одного посетителя и улыбнулась.
— Пожалуйста.
Сделав три шага, Катрин остановилась. Теперь, когда она здесь очутилась, она не знала, с чего начать.
— Вы сегодня прекрасно танцевали, — промолвила она наконец.
Лиза склонила голову — жест, как бы означавший благосклонное принятие комплимента и одновременно скромную оценку своей персоны. Здесь не было ни малейшего намека на знаменитое высокомерие Лизы Кэмпбелл. Такой она была давно, во время своих последних выступлений в Нью-Йорке.
— Вы часто ходите на балет? — спросила Лиза, одновременно пытаясь распутать узел на тесемках.
Катрин кивнула головой.
— Так часто, как могу. — Она глубоко вздохнула, чтобы немного успокоить себя. — Вообще-то я пришла по просьбе друга. Нашего общего друга.
Лиза снова взглянула на нее, продолжая заниматься узлом.
— Вот как?
— Это Винсент.
Она произнесла это имя тихо, но оно эхом отозвалось в крохотной, наполненной цветами гримерной.
Лиза устремила взор на маленькое зеркальце у нее на столе. Пальцы ее застыли на балетной тапочке; улыбка исчезла, все ее тело словно окаменело. Она посмотрела на Катрин настороженным взглядом.
— Вы оставили записку, — тихо продолжала Катрин. — Он ждал вас. Он встревожен.
Лиза не двигалась. Катрин смотрела на ее и недоумевала. Лиза явно боялась, но кого? Лиза положила руки на колени, выпрямилась и, отвернувшись от столика, посмотрела Катрин в глаза.
— Кто вы? — спросила она.
Катрин заговорила мягко, успокаивающе, словно Лиза была маленьким испуганным зверьком, готовым убежать при первом резком слове или движении.
— Меня зовут Катрин Чандлер. Я обещала Винсенту найти вас. — Она помолчала. Лиза продолжала глядеть на нее своими большими карими глазами, которые казались еще больше, чем на самом деле, из-за толстого слоя грима и длинных накладных ресниц. — Убедиться, что все в порядке, — неловко закончила она.
Обдумав ее слова, Лиза улыбнулась. Но сейчас ее знаменитая улыбка коснулась лишь ее губ.
— Все в полном порядке, — бодро сказала она.
Это была явная, намеренная ложь, и Катрин даже не нашлась что сказать. Лиза одарила ее одной из своих ничего не значащих ослепительных улыбок, закончила развязывать тесемки и сосредоточенно принялась завязывать длинными лентами свои балетки.
— Вы много значите для Винсента, и он хотел, чтобы я напомнила вам об этом, если вы забыли.
— Вы увидитесь с ним? — спросила она низким, настойчивым голосом.
Катрин кивнула. Но она так и не узнала, что хотела сказать Лиза: глаза ее скользнули мимо Катрин и остановились на открывающейся двери, а пальцы сильно стиснули руку Катрин.
Но прежде чем Катрин смогла сказать, что ей больно, прежде чем она сумела сформулировать вопрос или повернуть голову в ту сторону, в поведении Лизы снова произошла перемена — и в худшую сторону. Опять на ее лице заиграла сияющая, пустая улыбка, руки ее переместились на плечи Катрин, и она слегка сжала их, а голос ее, когда она заговорила, был таким же нежным, бодрым, сердечным и неестественным, как и ее улыбка.
— Спасибо, что зашла ко мне, Катрин. — Взгляд ее переместился к двери, и она продолжала тоном, сильно сдобренным иронией: — Проходи, пожалуйста, Коллин.
Катрин обернулась. Человек, непринужденно стоящий в дверях, был одет в элегантный, сделанный на заказ темный костюм и выдержанный в строгих тонах галстук. Его светлые волосы были хорошо подстрижены. От его лица у нее озноб пошел по коже. Он улыбнулся в ее сторону легким движением бледных, тонких губ, в то время как глаза его были устремлены на Лизу.
— Мистер Таггерт ожидает вашего звонка.
Он говорил с акцентом — кажется, английским, а может быть, австралийским, отчего слова, произносимые им, казались резко-усеченными, но она и не представляла себе, что этот человек может быть дружелюбным.
— Передайте Алэну, что ко мне пришла давняя подруга, — любезно ответила Лиза. — Коллин, это Катрин Чандлер. Мы учились в одной школе, — добавила она, и голос ее вновь стал резким и саркастическим, — А это Коллин Хеммингс, мой бесстрашный, верный страж.