И замолчал, словно никаких дополнительных объяснений не требовалось. Катрин не стала с ним спорить. Лучше она потом разберется с Дженни, лишь бы Джо ушел. Тот снова повернулся к Дженни:
— А как быть с дверью?
— Я договорилась. Ее починят завтра утром.
Он кивнул:
— Хорошо. Я оставлю внизу полицейского.
Какая дверь? Катрин нахмурилась.
— А что случилось с моей дверью?
Джо, уже направлявшийся к выходу, обернулся.
— Я ее вышиб, — объяснил он и скрылся в холле. Дверь заскрипела на петлях и неплотно закрылась. Дженни повернула единственный уцелевший замок и навесила цепочку.
Все тело у него болело, и обратный путь по заброшенным, полуобвалившимся туннелям казался бесконечным. Он не был уверен, что у него хватит сил вскарабкаться на крышу поезда метро, но мысль о том, что придется идти пешком много миль, придала ему сил. Метро доставило его в нужное место. Прежде чем выбраться наружу, Винсент устроил себе небольшой отдых.
Сегодня требовалась особая осторожность: в вестибюле дежурил полицейский, еще один мужчина в штатском слонялся возле подъезда. Не попавшись ни одному из них на глаза, Винсент благополучно добрался до крыши. Ночь уже кончилась, было очень холодно. Пот на лбу моментально высох.
Катрин вернулась домой. Она была у себя, он это чувствовал. Живая. Винсент закрыл глаза и глубоко вздохнул.
Когда Катрин после душа вышла из ванной, Дженни была по-прежнему сама не своя от беспокойства, хоть и старалась не показывать виду. Наверное, она действительно сильно переволновалась, но все-таки справиться с раздражением сумела не совсем: ведь он вот-вот придет, а может быть, уже здесь. Посторонних быть не должно.
Подруга провела рукой по своим кудрявым волосам и нервно улыбнулась.
— Что я могу для тебя сделать?
Катрин улыбнулась и, стараясь говорить как можно мягче, сказала:
— Дженни, ей-богу, я в порядке. Тебе не нужно со мной оставаться,
— Я знаю, — не стала спорить Дженни. — Но я все равно останусь. Так что я могу для тебя сделать?
Пауза. Потом Катрин покачала головой.
— Дженни, я не буду одна.
Снова молчание. Они никогда не говорили между собой о подобных вещах — во всяком случае Катрин, поэтому ее лицо залилось краской. У Дженни вид был довольно комичный, она не сразу поняла смысл сказанного.
— Ой! — тоже закраснелась она, хихикнув. — Что ж я тут засиделась?
Она подошла к Катрин, обняла ее за плечи. Катрин с благодарностью посмотрела на подругу и сказала:
— Спасибо.
Потребовалась еще минута, чтобы собрать вещи Дженни, еще раз уверить ее, что все в порядке, выпроводить за дверь и запереть замок. Когда Катрин осталась одна, ее охватила такая дрожь, что она не сразу сумела навесить цепочку. Катрин выключила свет, погрузив комнату во мрак, бросилась в спальню, выключила электричество и там. Холодный ветер коснулся ее лица, и она обернулась.
Двери балкона были открыты, шторы покачивались на сквозняке. В проеме стоял Винсент, за его спиной раскинулся рассветный город. Винсент ждал ее.
Должно быть, Катрин двинулась ему навстречу — она не помнила. В следующее мгновение они ютились в объятиях, и грубая ткань его рубашки царапнула ее щеку, а его лицо прижалось к ее мокрым волосам.
— Я почувствовал, как ты уходишь от меня, — прошептал он дрожащим голосом. — Я почувствовал, как ты уходишь…
Катрин не сразу совладала с голосом. Она явственно вспомнила страшные мгновения в багажнике. Я умерла. Я была мертвой.
— Держи меня крепче, — с отчаянием простонала она.
И он с силой обхватил ее. Медленное, мощное биение его сердца звучало у самого ее уха. Катрин тоже обняла его, сцепив руки за его спиной, и прижала к себе что было сил.
Последние дни апреля выдались по-летнему теплыми. Катрин купила новые свечи, новые лампы и установила их на террасе. Сегодня она надела серебряные украшения. Еще на ней было летнее платье с низким вырезом и короткими рукавами; блики пламени вспыхивали на серебряных бусах. Катрин взяла спичку и зажгла еще одну свечу. Огонь выхватил из мрака сильную руку, державшую канделябр. Это был Винсент. Он улыбнулся, поднял канделябр повыше, зажег остальные свеча. Ночной мрак рассеялся. Катрин тем временем зажигала свечи в другом канделябре, но вдруг замерла и заколебалась. Винсент посмотрел на нее с тревогой. В ее глазах читалось напряжение, Катрин взглянула на залитый огнями ночной город.
— Может быть, кто-то сейчас подглядывает оттуда за нами? — тихо сказала она.
Он поставил канделябр и встал рядом с ней.
— Возможно.
Он никогда не лгал ей. Катрин почувствовала к нему за это неимоверную благодарность, улыбка смягчила выражение ее лица.
— Мы не имеем права бояться, правда? Это не должно нам мешать.
— Да, это окно — наше окно в мир, наш плацдарм. — Ему пришла в голову еще одна мысль. — А может быть, кто-то и в самом деле смотрит сейчас на нас. Смотрит и дружелюбно улыбается.
Он нашел нужные слова — ее глаза сами сказали ему об этом.
— Может быть, так оно и есть.
Катрин пересекла террасу, взяла в руки свечу и зажгла с ее помощью все остальные. Терраса наполнилась светом пляшущих огоньков.
Катрин встала у балконной двери и протянула руки. Винсент подошел к ней, обнял ее за талию. Катрин прижалась лицом к его груди. Его руки были горячими и уверенными. Время остановилось. Прошли часы, секунды, а может быть, целая жизнь, прежде чем он пошевелился и негромко спросил:
— О чем ты думаешь? Ты боишься?
— Нет, — сразу сказала она. — Я не боюсь. Просто я очень тебе благодарна.
Она не увидела, а почувствовала, что он кивнул.
— Мы многое вынесли, — ответил Винсент.
Катрин подняла голову и взглянула в его глаза.
— Да, многое.
Его лицо было совсем рядом, глаза заглядывали в ее глаза. Он был прекрасен. И она от его любви чувствовала себя такой красивой, как никогда. Его любовь поглотила ее, а ее любовь поглощала его. Катрин думала, что стояла бы так целую вечность, не шевелясь. Разве что прижалась бы к нему еще теснее.
— Что бы ни случилось, теперь я знаю: мы все с тобой вынесем и преодолеем.
Барбара ХемблиПЕСНЬ ОРФЕЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«Катрин, это Эллиот…»
И Катрин Чандлер вздохнула и плотно закрыла глаза, крепко стиснув зубы, когда с магнитофонной ленты телефонного автоответчика раздался этот энергичный мужской голос. После долгого рабочего дня она меньше всего хотела бы слышать это…
«Послушай, нам надо встретиться и поговорить. Позволь мне пригласить тебя поужинать как-нибудь вечером на следующей неделе. Позвони мне, пожалуйста. Ты же знаешь мой телефон».
«Да, я знаю твой телефон», — подумала Катрин, от усталости даже и не в состоянии сердиться, отвернулась от вращающихся бобин автоответчика, обошла рабочий стол миниатюрной кухоньки, в которую вливался мягкий сумрак жилой комнаты, раздумывая, осталось ли что-нибудь в холодильнике. «Но нет, я не позвоню тебе, ни завтра, ни на следующей неделе, никогда…»
«Катрин, — произнес снова голос Эллиота после долгой-долгой паузы, — я люблю тебя. Пожалуйста, позвони мне».
Ее руки слегка дрожали — то ли от холода мартовского вечера, то ли от усталости, то ли от чувств, которые лучше не пытаться понять, — когда она открыла холодильник. Убиравшая ее квартиру женщина оставила в нем только пакет молока и полиэтиленовую коробку, в которой после вчерашнего ленча с Дженни Аронсон осталась только половина бутерброда, все остальное, не такое свежее, не смогло избежать решительного приговора.
Ужин с Эллиотом Барчем подразумевал какой-нибудь роскошный ресторан или шикарное бистро в районе Маленькой Италии, так как ее коллеги все еще поддразнивали ее тем случаем, когда она заявила ему, что у нее нет времени перекусить с ним, после чего он появился прямо у ее рабочего стола в аппарате районного прокурора Нью-Йорка, имея при себе официанта с омаром и шампанским наготове. После целой недели обедов чизбургерами в занюханных забегаловках, появляющихся как грибы после дождя в парке рядом с мэрией, это звучало довольно заманчиво.
«Я люблю тебя. Я хочу тебя».
Неужели все так паршиво?
Год назад этого было бы достаточно и даже более чем достаточно.
Она медленно вышла из кухоньки и Остановилась, глядя на свое отражение в узком зеркале, висевшем над итальянским столиком на длинных ножках в ее прихожей.
Она бесстрастно изучала взглядом тонкую, выглядевшую почти хрупкой фигуру; утонченный овал лица с пухлыми губами и великолепной кожей; широко сидящие зеленые глаза, из-за которых в свои двадцать семь лет она выглядела намного моложе, шелковистые русые волосы до плеч. Довольно трудно оценить собственную привлекательность после одиннадцатичасового рабочего дня, заполненного допросами свидетелей и копанием в архивах муниципалитета. Она чувствовала себя выжатой и опустошенной, даже неопрятной, несмотря на элегантно сидящую на ней блузку из шелка цвета бронзы и юбку из верблюжьей шерсти. И уж, во всяком случае, с того апреля — почти год тому назад — она уже не могла так просто рассматривать свое лицо. Она еще помнила, как все это было.
Она встряхнула головой, прогоняя ужасное видение, и отвернулась. Именно ее красота, всегда говорил Эллиот, заставила его обратить на нее внимание… «Я же эстет. — Он улыбнулся. — Можешь вчинить мне иск». Она, в свою очередь, была привлечена его мужественным видом и исходящей от него энергией еще до того, как осознала, что он мультимиллионер, обладающий прекрасным чувством юмора и незаурядным обаянием.
Она почти слышала недоверчивый голос своей подруги Эди, произносящий: «И ты отвергла все это?» — как будто она нарочно бросила усыпанный бриллиантами браслет в мусорную корзину. Она улыбнулась, вспомнив все те практические советы Эди по части мужчин. И ведь это было правдой, она на самом деле упаковала браслет с бриллиантом, который Эллиот подарил ей, вместе с набором шелковых шарфов от Армани, духами «Опиум» и серьгами из крупных александритов и отправила их по почте на адрес его офиса.